Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем) - Олег Верещагин

— Сейчас, — вдруг зло — с человеческой злостью! — сказал паук. — Но не будет ни дел, ни друзей, если ты не отдашь девчонку, дурак!

— Чтобы ты её сожрал? — я показал элементарную фигу.

— Я не собираюсь есть её… — казалось, эта мысль его насмешила и одновременно заставила задуматься. А я против воли — просто из любопытства! — спросил:

— А такие… двери, они есть только тут?

— Они прячутся во всех туманах, — ответил паук. — И в них довольно легко войти. Надо только привести в туман и отдать Охраннику своего лучшего друга.

— Так вот как ты тут оказался! — осенило меня. Паук дёрнулся, словно я ударил его; потом прошипел — уже без человеческих интонаций:

— Да-а-а…

Воздух в "двери" дёрнулся, и я увидел… нет, уже не берег реки, знакомый мне с детства. Это самое место, где я стоял — берег ручья. Только, похоже, была зима. Возле ледяной кромки лежал ничком светловолосый мальчишка в раскинутом полушубке — я видел рукоять какого-то оружия, родинку на виске и угол приоткрытого рта. К нему, проваливаясь в снег по колено, бежал мальчишка помладше меня, тоже светловолосый, на бегу придерживавший на бедре меч.

— Федька! Федька! — он ухнул в снег по бёдра, рывком добрался до лежащего товарища, нагнулся над ним. — Федь, кто тебя?!

— Во-ды-ы… — простонал лежащий. — Пи-ить…

— Сейчас, сейчас! — мальчишка дёрнулся к ручью, ладонью сломал ледяную кромку… и упал бы в воду, не подхвати его мгновенно вскочивший Федька.

— Прости, — тихо сказал он, и меня поразило его лицо — смесь радости и жуткой, виноватой тоски…

… - Это был ты? — спросил я. Паук ответил сразу же:

— Я. И мой друг Федька. Мы были тут вместе три года и несколько раз спасали друг друга. Я бы отдал за него жизнь. И отдал… от меня немного осталось.

— Он оставил тебя Охраннику? — догадался я. — И вернулся… домой? Давно это было?

— Всё так. А давно ли — я не знаю.

— Значит… — я огляделся, — ты тут не один? Где другой Охранник?

— Я тут один, — возразил паук. — В том-то и дело, что Охранник, нашедший себе замену, умирает.

— Умирает? — переспросил я. — И ты…

— И я, — подтвердил паук. — Я только об этом и мечтаю. Уже давно.

Я молчал. Что тут было сказать или спросить? Молчал и паук, которого когда-то звали Федькой.

— Мне тебя жалко, — вырвалось у меня. — Правда жалко. Но Танюшку ты не получишь, — я наклонился и вынул руку Танюшки из ручья. По её телу словно бы проскочила электрическая искра, и я увидел, что она просто спит.

— Догадался, — сказал паук. — Но смотри. Ты, наверное, думаешь, что хорошо знаешь своих друзей. Я тоже так думал — а теперь я здесь. Тебя может ждать та же судьба.

— Мои друзья меня не предадут, — твёрдо сказал я. — Как я не предам их. Тебе просто не повезло.

— Время идёт, — загадочно заметил паук. — Идёт, приносит и уносит. И не всё плохо, что оно уносит. А принесённое — не всегда хорошо.

— Тебе просто не повезло, — повторил я и коснулся плеча девчонки: — Тань, просыпайся. Я пришёл за тобой.

Владислав КрапивинБыли тайны тогда неоткрытыми,Мир земной был широк, неисхожен.Мастерили фрегат из корыта мыС парусами из ветхой рогожи.

Мы строгали из дерева кортики,Гнули луки тугие из веток,Капитаны в ковбойках и шортиках,Открыватели белого света.

Белый свет был суров и опасен.Он грозил нам различными бедами.Караулил нас двоечник ВасяИ лупил — а за что, мы не ведали.

Мир являл свой неласковый норовИ едва выходили за двери мы —Жгла крапива у старых заборов,Жгли предательством те, кому верили…

Мы, бывало, сдавались и плакали.Иногда спотыкались и падали.Но потом, сплюнув кровь, поднимались мы,Ощетинясь сосновыми шпагами.

Жизнь была нам порою как мачехаИ немало нам крови испортила.И тогда вспоминал я, как мальчикомПомнил честь деревянного кортика.

А когда было вовсе несладкоИ казалось, что выхода нет,Будто в детстве, спасал меня СлавкаДесяти с половиною лет.

…Вот он мчится, как рыцарь из сказки,В тополиной июньской пурге.И как рыцарский орден Подвязки —Пыльный бинт на побитой ноге.

— Что там тебе понадобилось, ненормальная?!?!?!

— Не смей меня трясти!!!

Я опустил руки, тяжело дыша. Танюшка прожигала меня взглядом, похожим на двойной залп лазерных пушек из фантастической книжки. Глаза у неё сделались густо-зелёными и свирепыми. В таком состоянии она однажды отметелила Сморча, вздумавшего над ней подшучивать и переборщившего ненароком. Я перевёл дух и сказал:

— Тань, я за тебя очень испугался.

— Ну… — она смутилась. — Ничего не случилось. Да там не особо и страшно. Уснула я некстати почему-то…

— Тань, — я посмотрел ей в глаза, где остывала злость, — я тебе сейчас всё расскажу, а ты думай — вру я тебе, или как…

…Дослушивала меня девчонка, прикрыв рот ладонью и не мигая. Потом она оглянулась на туманное пятно и, передёрнув плечами, выдохнула:

— Ой…

Она поверила. Да и то — я же ей никогда не врал. А я — я продолжал, только теперь уже глядя в сторону, и частичкой себя ужасаясь тому, как легко соскальзывают с моих губ слова приговора:

— Тань, если… ты очень хочешь домой?.. То…

— Не смей, — пропадающим голосом шепнула она. — Ты что, Олег, ты не смей!.. Я не хочу… без… — она укусила губу и толкнула меня в грудь: — Не смей, слышишь?!

— Да я же всё равно ничего не могу без твоего согласия! — от облегчения у меня загудело в ушах. Но в то же время с осознавал, что, согласись она, я сам пошёл бы туда с ней. Сам опустил бы руку в воду… И осознавать эту готовность было жутко и… приятно.

— Давай никому не говорить, — предложила Танюшка, и я, оглянувшись, увидел, как через перевал спускаются полдюжины наших. Сергей шагал впереди, махая нам рукой; потом, обернувшись, что-то сказал остальным, они ускорили шаг.

— Давай, — я взглянул на Танюшку. — Ты думаешь?..

— Ничего я не думаю, — отрезала она.

— Сегодня мы понимаем друг друга с полуслова, — заметил я. И выпалил: — Тань, а можно я тебя поцелую?

На секунду её лицо застыло. Потом она улыбнулась и, внезапно щёлкнув меня в нос, объявила:

— Нет, — и добавила непонятно: — Думай, Олег, прежде чем спрашивать.

В. БутусовТы говоришь, что небо — это стена,Я говорю, что небо — это окно.Ты говоришь, что небо — это вода,Ты говоришь, что ныряла и видела дно.Но — может быть, это и так,Может быть, ты права,Но я видел своими глазами,Как тянется к небу трава!

Ты говоришь, что нет любви —Есть только пряник и плеть.Я говорю, что цветы цветут,Потому что не верят в смерть.Ты говоришь, что не хочешь бытьНикому никогда рабой, —Я говорю, что будет рабомТот, кто будет с тобой!

Стоит ли спорить с тобой всю ночьИ не спать до утра?Может быть, я не прав,Может быть, ты права…К чему эти споры — наступит день,И ты разберёшься сама,Есть ли у неба дно и зачемТянется к небу трава…

"Пещеру с ручьём" отыскал Вадим, а осматривать её мы отправились втроём — Сергей, Вадим и я…

… - Да, хорошая пещера, — Вадим зачем-то нагнулся, вглядываясь в провал. — По-моему, большая. Я внутрь-то не заходил.

— Не воняет. — Сергей потянул воздух раздувшимися ноздрями. — Никого нет. Зверя, я имею в виду… Вон и ручеёк, и тропинка узкая…

— Поглядим внутри? — предложил Вадим, отламывая ветку сухого кустарника, нависшего над тропкой. — Во-от… чёрт, а это что?

— Что? — почему-то насторожился я. Вадим комкал в пальцах что-то, похожее на кусок валенка. Сломанную палку он выпустил, она упала на землю, а Вадим поднял резко покрасневшее лицо.

— Это шерсть, — он протягивал комок мне и Сергею.

Это в самом деле были спутанные чёрные волосы — очень длинные и толстые, похожие на шпагат.

— Пещерный медведь, — сказал Сергей раньше, чем я вспомнил название зверя. Вадим отбросил комок, словно обжёгся.

— Вот тебе и необитаемая пещера, — выдохнул он. — Наверное, эта тварь недавно тут живёт, вот и не провоняло…

— Уходим, быстро, — скомандовал я, кладя руку на эфес палаша. Мне вспомнились описания этого зверя в книжках, и по спине побежали колючие мурашки. Но Сергей, первым двинувшийся к тропинке, уже пятился нам навстречу.