Фидель Кастро - Себастьян Бэлфор

Вознаграждение за кубинскую интервенцию было еще большим внутри страны. Хотя интервенция повлекла за собой неизбежные усилия, так как увеличивалась человеческая цена военного вмешательства, победа в Анголе стала новым подтверждением силы Революции для многих кубинцев и желанным источником национальной гордости после неудач конца 60-х и начала 70-х гг. Хотя Кастро не контролировал военные действия, он играл в войне выдающуюся роль военного советника и Главнокомандующего вооруженными силами. По слогам его друга, колумбийского писателя Габриэля Гарсиа Маркеса, Кастро «провожал все корабли, и перед каждой отправкой он подбадривал солдат. Он сам лично подбирал командиров батальонов специальных войск, павших в первой битве, и на своем советском «джипе» отвозил их на ровные места. Нет точки на карте Анголы, которую бы он не смог опознать, или физической черты, которой бы он не помнил. Его концентрация на войне была так огромна и тщательна, что он мог по памяти обрисовать любой пейзаж Анголы, как если бы это была Куба, и он говорил об ангольских городах, обычаях и людях, как если бы он жил там всю жизнь». Гарсия Маркес вспоминал, что в начале операции: «Кастро четырнадцать часов подряд пробыл в рабочей комнате генерального штаба без еды и сна, как будто он сам принимал участие в битве. Он отслеживал подробности каждого сражения, отмечая их цветными булавками на подробных картах, развешанных по всей стене, и оставался в постоянной связи с главнокомандующими МПЛА, находящимися на поле боя, правда, с промежутком в шесть часов»[168].

Военная интервенция Кубы в Анголу также должна была поднять значение Гаваны в кремлевских расчетах. По истечении хрущевских лет Советский Союз проводил осторожный процесс разрядки с Соединенными Штатами под руководством Брежнева. Его погоня за улучшением дружеских отношений с Западом, однако, спорила с долгосрочной политикой Кастро по перестройке отношений между Севером и Югом. Для СССР политики стран «третьего мира» были важны только в той мере, насколько они влияли на равновесие власти между Соединенными Штатами и социалистическим блоком. Для Кастро, хоть он и моделировал ритуал советской доктрины, ключевым моментом мировой политики была проблема слаборазвитости и империализма. В основе их различий в стратегии лежит глубокое, неоговоренное разногласие о природе революционных перемен. Советская ортодоксия продолжала утверждать, что общемировой триумф социализма неизбежен, так как внутренние противоречия капитализма приведут к его развалу. Стратегия мирного сосуществования представлялась не как отказ от борьбы между двумя системами, а как предпосылка окончательной победы социализма. Кастро, наоборот, непрерывно подчеркивал важность субъективных условий в создании революционной ситуации. Действительно, кубинская революция может быть объяснена только так: исходя из стратегии 60-х гг. экспорта кубинской модели в Латинскую Америку. Более того, ослабление напряженных отношений между Востоком и Западом угрожало оставить Юг в стороне. Трудно не заподозрить, что приспособление в 70-е гг. Кастро к советской доктрине мирного сосуществования было противно его лучшим рассуждениям. Его слова Брежневу в июле 1972 года тускло отражали его мнение: «Мы полностью согласны с вами, товарищ Брежнев, когда вы говорите, что принцип мирного сосуществования и успехов, существующих в этой области, никоим образом не может привести к ослаблению идеологической борьбы, которая усилится и станет острее в конфронтации двух систем»[169].

Тем не менее события в Африке с середины 70-х гг. поддерживали намерения советских лидеров стать более вовлеченными в дела этого континента, даже рискуя досадить Соединенным Штатам. В этом возобновлении заграничной интервенции интересы Кубы и Советского Союза совпадали. Положение Кубы, как антиимпериалистической страны «третьего мира», было полезно Советскому Союзу, тогда как кубинские лидеры с помощью их существенной поддержки советской политики в Африке могли приобрести некоторое влияние на Москву. Далекие от действий в качестве кремлевского заменителя за границей, кубинские руководители, однако, могли проводить независимую внешнюю политику до того момента, пока она не сталкивалась с интересами Советского Союза. Например, связь с Анголой не являлась высоким приоритетом для Кремля, и существуют основания предположить, что именно Куба и, в частности, сам Кастро взяли инициативу и поддержали большее участие СССР[170].

С другой стороны, участие Кубы в войне 1977–1978 годов между Эфиопией и Сомали отвечало больше советским, чем кубинским интересам. События на мысе Горн в Африке в середине 70-х гг. ускорили драматический поворот международных союзов в этой области. В 1974 году поддерживаемый США режим императора Хайле Селасие в соседней Эфиопии был свергнут военным переворотом. Новая хунта Дергью, сменившая старый режим, была через три года снята радикальными офицерами. Соединенные Штаты ответили сокращением помощи Эфиопии, на что Дергью отреагировал, обратившись к Советскому Союзу с просьбой о поставке оружия. В свою очередь, режим Сомали, который имел длительный спор с Эфиопией о требованиях Сомали пустыни Огаден на юге, переключил свою преданность на Соединенные Штаты. Смена партнеров также затронула гражданскую войну в Эфиопии между правительством и Эритрейским освободительным фронтом. Соединенные Штаты, раньше поддерживая территориальную целостность Эфиопии, теперь оказывали помощь Эритрейскому независимому движению.

Советский Союз искал примирения обеих сторон, пытаясь сохранить свое влияние на этот регион. В марте 1977 года, почти полностью действуя с благословения Москвы, Кастро посетил лидеров Эфиопии и Сомали, добиваясь соглашения[171]. Однако в июне войска Сомали, вновь вооруженные Соединенными Штатами, вторглись в пустыню Огаден. Стремясь узаконить растущую военную поддержку Эфиопии, Кремль попросил привлечения кубинских войск в кампанию по выводу сомалийской армии из Огадена. Подкрепленные 15 000 кубинских солдат и огромным грузом оружия из СССР, эфиопские войска перешли в контрнаступление и к февралю 1978 года вывели армию Сомали за линию границы.

Первоначально Кастро поддерживал требования Сомали против Эфиопии. Радикальное изменение эфиопского режима в 1977 году, которое привело к власти социалистически направленную хунту, поставило его перед дилеммой. Последующие перемены в его политике по отношению к событиям на мысе Горн в Африке могут быть объяснены на основании того, что Сомали нарушило международный закон своим вторжением в Огаден. Однако труднее объяснить создание группировки Кубы с режимом, который вел войну на истощение против угнетенных национальных меньшинств в Эфиопии, эритрейцев, которые могли иметь и на самом деле однажды имели в своем распоряжении поддержку Кастро, тогда как у Советского Союза был очевидный интерес к сохранению территориальной целостности Эфиопии против требований раскола, так как Эритрея господствовала над всей протяженностью побережья Красного моря. Куба от ее военного участия в Эфиопии выигрывала только советскую доброжелательность. Кастро пытался разрешить противоречие, обеспечивая неучастие кубинских войск в войне против Эритрейского освободительного фронта и призывая к полуавтономному статусу Эритреи в пределах Эфиопии. Тем не менее его поддержка эфиопской военной хунты не могла не испортить его репутацию среди некоторых стран «третьего мира».