Герман Геринг: Второй человек Третьего рейха - Франсуа Керсоди

Обв. Димитров: Известно ли господину премьер-министру Герингу, что эта партия […] является правящей на шестой части земного шара, а именно в Советском Союзе, и что Советский Союз поддерживает с Германией дипломатические, политические и экономические отношения, что его хозяйственные заказы давали и дают работу сотням тысяч германских рабочих?

Председатель: Димитров, я запрещаю вам вести здесь коммунистическую пропаганду.

Обв. Димитров: Господин Геринг ведет здесь национал-социалистскую пропаганду! […] Но в Германии ведется борьба против коммунистической партии. Это мировоззрение, это большевистское мировоззрение господствует в Советском Союзе. […] Это известно?

Свид. Геринг: Германскому народу известно, что здесь вы бессовестно себя ведете, что вы явились сюда, чтобы поджечь рейхстаг. […] Вы в моих глазах мошенник, которого надо просто повесить.

Председатель: Димитров, я вам уже сказал, что вы не должны заниматься здесь коммунистической пропагандой. […] Вы это сделали повторно, и поэтому пусть вас не удивляет, что господин свидетель так негодует!

Обв. Димитров: Я очень доволен ответом господина Геринга.

Председатель: […] Я лишаю вас слова. Обв. Димитров: Вы боитесь моих вопросов, господин премьер-министр?

Свид. Геринг: Это вы будете бояться, как только после суда попадете ко мне в руки, подлец!

Председатель: Димитров лишается права присутствовать на судебном заседании в последующие три дня. Немедленно уведите его!

То, что последовало потом, было легко предсказать: Ван дер Люббе был приговорен к смертной казни и обезглавлен на гильотине, Димитрова, Танева и Попова суд оправдал без дальнейших вопросов, Торглер тоже был оправдан, так как доказал свое алиби… Но Геринга это уже совсем не интересовало[116]. Уехав из Лейпцига вечером после словесной дуэли с Димитровым, он пожалел о том, что потерял хладнокровие, и естественно, ему пришлось согласиться с присутствовавшими на суде журналистами: обвиняемый выиграл процесс благодаря спокойной ироничности, в то время как свидетель обвинения из-за собственной горячности выставил себя в смешном виде. Несколько дней спустя во время обеда в рейхсканцелярии Геринг сказал Гитлеру: «Мой фюрер, эти судьи Верховного суда вели себя безобразно. Складывалось впечатление, что судили нас, а не коммунистов». И прибавил, что мог бы лично заняться немедленным реформированием судебной системы. На это Гитлер сказал: «Мой дорогой Геринг, это лишь вопрос времени. […] В любом случае эти люди уже созрели для отставки, на их место мы поставим своих людей. Но пока Старик [Гинденбург] жив, мы сделать это не в состоянии».

Итак, пока Герман Геринг не мог ничего предпринять и вынужден был признать, что неудачное участие в суде поколебало его позиции на вершине имперской власти. В той новой Германии, девизом которой стал принцип «все против всех», подобное ослабление позиций непременно служило сигналом к нападению. И Геринг очень скоро столкнулся с происками Геббельса, который с удовлетворением отмечал, что «акции Геринга повсюду упали в цене» и что «фюрер открыто осудил гигантоманию». Он также почувствовал угрозу со стороны рейхсминистра внутренних дел Вильгельма Фрика, который вознамерился подчинить Министерство внутренних дел Пруссии, вотчину Геринга, своему ведомству. Ему угрожал также рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер, который руководил полицией Мюнхена и зарился на гестапо Пруссии. Опасность исходила также от старого сообщника и соперника Эрнста Рёма, жаждавшего стать министром обороны: тот позволил своим штурмовикам применять похищения, аресты, пытки, конфисковывать имущество, совершать другие карательные меры, так что Герингу пришлось лишить СА полномочий вспомогательной полиции. Стараясь обеспечить себе монополию в области репрессий, он даже приказал закрыть и очистить некоторые бункеры и «дикие лагеря»[117], где штурмовики держали в заключении и пытали своих жертв.

Но Геринг быстро утомился от этой беспрерывной борьбы: хотя ему и удалось противостоять подчинению прусского гестапо Вильгельму Фрику, подчинив это ведомство премьер-министру Пруссии (то есть себе), он не смог помешать поглощению Министерства внутренних дел Пруссии Рейхсминистерством внутренних дел, а также переходу прусского гестапо в подчинение Гиммлеру и Гейдриху весной 1934 года. Так распорядился Гитлер, а его распоряжения не обсуждались. Однако хитрость была второй натурой Геринга: он предпринял меры предосторожности, создав заранее полностью подчинявшееся ему новое подразделение – группу земельной полиции, сформированную из полицейских чинов, безоговорочно преданных режиму национал-социалистов и отличавшихся жестокостью и полным отсутствием совести… С той поры всеслышащие уши «исследовательского центра» и мускулистые руки специального подразделения земельной полиции позволяли Герману Герингу оставаться на плаву в полном аллигаторов болоте, во что превратился Третий рейх Адольфа Гитлера. Именно это нашло отражение в ходе последовавших драматических событий…

Помимо рейхсвера, численность которого по условиям Версальского договора ограничивалась 100 тысячами человек, в Германии к весне 1934 года действовала внушительная силовая организация штурмовиков, которая насчитывала 2,5 миллиона членов, имела неопределенный статус и такие же задачи. Перед приходом нацистов к власти эти крепкие солдаты и задиристые драчуны с глиняной совестью эффективно охраняли сборища нацистов и яростно нападали на собрания их противников. Но после триумфа НСДАП и устранения ее противников чем еще могли заниматься низкооплачиваемые и неспокойные коричневорубашечники, считавшие, что у них украли плоды победы? Политические руководители нацистской партии стали чиновниками и получили хорошо оплачиваемые и не очень обременительные должности. Руководители штурмовиков рангом пониже – Эрнст, Хайнес, фон Хайдебрек, Шмидт, Хайн, Шейнгубер, фон Краусер и другие – серьезно обогатились за счет присвоения имущества евреев, коммунистов и социалистов, а также крупных сумм, полученных от буржуазии, коммерсантов и промышленников. Их руководитель Эрнст Рём был назначен министром без портфеля в начале 1933 года, публично удостоился лестных слов от фюрера, назвавшего его «старым боевым товарищем», и перебрался в особняк на Штандартенштрассе, который некий озадаченный посетитель описал так: «Шикарное убранство, гобелены, полотна старых мастеров, великолепные зеркала из хрусталя, толстые ковры и мебель времен прекрасной эпохи… Все это походило на бордель миллионера».