Шардик - Ричард Адамс

Барон пристально посмотрел на Кельдерека, словно спрашивая: «Кто ты — мужчина или великовозрастное дитя под башмаком у бабы?» Потом, не отпуская руки тугинды, он кликнул своих слуг. Парни неохотно вышли из низкорослого кустарника на другой стороне дороги и приблизились.

— Нумис, — промолвил Та-Коминион, — сайет возвращается вместе с нами к войску, уже выступившему под началом господина Зельды. — Он вытащил раненую руку из перевязи. — Возьми этот ремень и свяжи ей руки за спиной.

— По… повелитель… — пролепетал Нумис. — Я боюсь…

Стиснув зубы от боли, Та-Коминион сам завел тугинде руки за спину и крепко стянул кожаным ремнем. Потом вложил свободный конец ремня Нумису в ладонь. Все это время он держал в зубах нож и явно был готов пустить его в ход, но тугинда не оказала сопротивления: молча стояла с закрытыми глазами, лишь плотно сжала губы, когда ремень врезался в запястья.

— Пойдемте, — сказал Та-Коминион. — Поверьте, сайет, я глубоко сожалею, что приходится оскорблять ваше достоинство. Мне бы очень не хотелось затыкать вам рот кляпом, поэтому прошу вас: никаких криков о помощи.

В темноте, едва рассеиваемой закатной луной, тугинда повернулась и посмотрела на Кельдерека. На краткий миг он встретился с ней взглядом, а потом опустил глаза в землю и не поднимал, пока не услышал, как она трогается с места и начинает удаляться медленным, неуверенным шагом. Когда наконец он все-таки вскинул взгляд, тугинда, Та-Коминион и двое слуг уже отошли на значительное расстояние. Кельдерек бросился вдогонку, и молодой барон резко повернулся с ножом в руке.

— Та-Коминион! — задыхаясь, выпалил охотник. — Только не причиняйте ей вреда! Не обижайте ни словом, ни делом! С ней ничего не должно случиться. Пообещайте мне!

— Даю тебе слово, верховный жрец владыки Шардика.

Кельдерек нерешительно потоптался на месте, в глубине души надеясь, что хотя бы сейчас тугинда заговорит. Но она так и не разомкнула губ, и скоро все четверо исчезли в предрассветном тумане и мраке долины. Один раз до него донесся голос Та-Коминиона, а потом все стихло, и охотник остался один-одинешенек.

Он повернулся и побрел прочь по дороге, мимо мертвого мужчины, завернутого в окровавленный плащ, мимо громадных валунов, за которыми Шардик сидел в засаде. Слева, над угрюмым лесом, уже показались первые проблески утренней зари. Война еще толком не началась, но Кельдерека одолевали опасения, одиночество и тяжелое чувство, что он ввязался в безумное предприятие, которое в случае неудачи неминуемо обернется разорением и гибелью Ортельги. Он обвел взглядом пустынную сумрачную долину, со своего рода недоуменным удивлением, какое испытывает маленький сорванец, когда подносит горящий факел к скирде или тростниковой крыше и обнаруживает, что та занимается медленно, а не вспыхивает разом, как он ожидал. Неужто погружение в пучину отчаяния — дело такое долгое?

Со склона донесся голос: «Владыка Кельдерек!» Он обернулся и увидел высокую фигуру Ранзеи — жрица широким шагом спускалась вниз в сопровождении шести или семи девушек.

— Зильфея рассказала нам, как владыка Шардик убил предателя из Ортельги. Все ли в порядке? Где тугинда и молодой барон?

— Они… они вместе пошли через долину. Войско уже выступило, и они спешат присоединиться к нему. Владыка Шардик желает участвовать в походе на Беклу. Мы с вами должны выполнить его волю, не теряя времени даром.

— Что от нас требуется?

— У вас в лагере еще осталось сонное зелье, которое вы использовали при лечении владыки Шардика?

— Да, и другие снадобья тоже, владыка, но все в небольшом количестве.

— Возможно, этого хватит. Нужно разыскать владыку Шардика и одурманить до полного бесчувствия. Как это лучше сделать?

— Если повезет, он съест зелье с пищей. В противном случае придется дождаться, когда он заснет, и сделать надрез на теле. Это очень опасно, но попробовать можно.

— Вам нужно управиться до заката. Хорошо бы исхитриться и привести медведя поближе к дороге. На самом деле, если он заснет в густой чащобе, у нас ничего не выйдет.

Ранзея нахмурилась и покачала головой — мол, задача слишком уж трудная. Она уже собиралась заговорить, но Кельдерек опередил ее:

— Попытаться необходимо, Ранзея. Если такова божья воля — а она именно такова, я точно знаю, — у вас все получится. Владыку Шардика во что бы то ни стало нужно усыпить до заката.

Внезапно до них донесся откуда-то издалека слабый, невнятный гул, приглушенный расстоянием и слышный только между порывами рассветного ветра. Они прислушались: гул постепенно нарастал, и скоро в нем уже различались человеческие голоса, звон металла, командные крики, обрывки песни. Наконец в бледном свете занимающегося утра, они увидели далеко внизу темную людскую вереницу, медленно ползущую вперед, точно струйка пролитой воды по каменному полу. Через долину двигались передовые отряды армии Та-Коминиона.

— Только отбросьте все сомнения, Ранзея, — быстро заговорил Кельдерек, — и действуйте с полной уверенностью в успехе — тогда все будет хорошо. Я спущусь в долину, чтобы встретиться с повелителем Та-Коминионом, а потом вернусь, и вы найдете меня здесь. Шельдра, Нилита, идемте со мной.

Когда Кельдерек, сопровождаемый двумя безмолвными девушками, широким шагом двинулся вниз, навстречу беспорядочному шуму походного движения, он вновь невольно обратил свои молитвенные мысли на себя самого. Прав он или нет, покажет только исход дела. Но Та-Коминион твердо убежден, что высшей волей Шардику предначертано привести ортельгийскую армию к победе. «Мы будем править в Бекле, ты и я». «А когда этот день настанет, — подумал Кельдерек, — тугинда непременно поймет, что все было к лучшему».

18. Ранзея

На краю леса Ранзея опустилась на колени, разглядывая еле заметные следы на твердой почве. Они вели на запад, в густой подлесок, и терялись около дерева кальмет, на коре которого, высоко над землей, белели глубокие царапины от медвежьих когтей. Ранзея знала, что со времени, когда Шардик умышленно затаился в засаде и убил человека, еще не прошло и двух часов. В таком настроении он вполне может убить снова — подстеречь в засаде и убить людей, идущих за ним по следу, или пройти по лесу кругом, скрытно и бесшумно, чтобы оказаться позади своих преследователей и самому начать преследование.

Напряжение последнего месяца все сильнее сказывалось на общем состоянии жрицы. Она была самой старшей из женщин, прошедших за Шардиком через всю Ортельгу и переправившихся на Большую землю; и хотя ее вера в божественную силу медведя ни разу не поколебалась, Ранзея с течением дней все больше и больше уставала от тягот походной жизни и постоянного страха смерти. Молодые рискуют жизнью беспечно, зачастую просто из азарта, но люди пожилые, даже достигшие высот смирения и самоотверженности, научаются вдобавок ко всему благоразумию и умению дорожить своей жизнью — немногими оставшимися днями, за которые они надеются создать что-нибудь, что не стыдно принести в дар богу за последней чертой. Ранзея, новая хозяйка и хранительница Ступеней, в отличие от Мелатисы, не была застигнута врасплох неожиданным возвращением Шардика. Когда известие от тугинды достигло Квизо, она сразу поняла, что от нее потребуется. С тех пор день за днем Ранзея принуждала свое стареющее костлявое тело карабкаться по скалистым склонам и продираться сквозь дремучие чащи острова; она усилием воли подавляла собственный страх, когда успокаивала какую-нибудь девушку на грани истерики, уговаривая снова принять участие в Песнопении, а порой сама занимала ее место и опять ощущала непроизвольные сокращения своих напряженных мышц в ответ на каждое плавное, непредсказуемое движение медведя. Антреда — женщина, убитая Шардиком в роще на берегу, — была сначала ее служанкой, потом ученицей и наконец ближайшей подругой. Однажды во сне она увидела Антреду своей родной дочерью, и вдвоем они выкорчевали из прошлого и сожгли дотла тот далекий день дождливого сезона, когда отец Ранзеи, напуганный ее частыми припадочными состояниями, обмороками и странными голосами, исходившими у нее из горла во время приступов, отправился к верховному барону и предложил отдать на Ступени свою тощую как жердь, уродливую дочь, на которую не позарится ни один мужчина. Пожилая жрица вспомнила тот давний сон, когда совершала ритуальное сожжение лука, колчана и деревянных колец Антреды на ее могиле на берегу Тельтеарны.