Проклятие Индигирки - Игорь Ковлер

Данила отвернулся от окна. Между ним и Рюшкиным не было ни вражды, ни дружбы, но сейчас Данила жалел его. Хорошо, если тот вообще останется в живых. Такая плата даже за попытку убить его самого казалась слишком высокой. Страх прошел. Ему казалось, что с ним ничего и не могло случиться. И чем больше он думал об этом, тем сильнее верил, что так оно и есть на самом деле, а лживость и подлость Рюшкина – от слабости. И он правильно жалеет его.

Тетрадь Данилы

На Колыме

Лето сорок шестого года (я еще работал на Колыме), выдалось ненастным. Несколько раз выпадал снег, подолгу поливали холодные дожди. Лето здесь вообще не балует теплом – прииск забрался на высокогорье, неподалеку красовались белыми одеждами горные гряды Хребта Черского.

Под снегом вперемешку с дождем работать становилось особенно невмоготу, люди вымокали буквально до нитки, но промывку песков нельзя останавливать ни на минуту. Смысл всей работы – сколько золота в промприборе окажется к концу смены. От этого многое зависело и для государства, и для зэка. Когда становилось особо ненастно, надзиратель и завхоз раздавали работникам для «сугреву» по пятьдесят граммов спирта и ломтик хлеба с колбасой на закуску – какая-никакая, а защита от простуды. Люди нужны были здоровые: с больных-толку ноль, а доходяг и без того хватало.

Меня всегда удивляло, почему бы их не подкормить как следует, не поставить на ноги. Но они попадали в какой-то замкнутый круг: заболел – ослаб – не можешь работать – голодаешь – и так до бесконечности, пока не погибнешь. Конечно, не все, кто «косил» от работы, были на самом деле больны, поэтому отказники вызывали недоверие, но отличить симулянтов от действительно нуждавшихся в отдыхе нетрудно. Я всегда знал, кто из моих рабочих в порядке, а кого требуется подкормить, и все в геологической службе работали хорошо.

В то лето план горел, нехватало килограммов триста, но попробуй их добудь, когда зима на носу, промприборы встали, вода в скрубберах замерзает. Начальник прииска спросил меня, как будем выкручиваться; о том, чтобы не выполнить план, никто и подумать не мог. Вопрос директора означал одно: готов ли я совершить должностное преступление – закрыть глаза на то, что золото будут брать с богатых участков. Увы, другого способа нагнать отставание не было, что же я должен ответить, если от этого зависела жизнь людей.

Я подсказал, где надо лучше искать, понимая, что на будущий год мне самому придется выкручиваться, и представил, как на десятках колымских приисках происходит то же самое. В это время с лотками на полигоны выходили все, кто мог, но на отработанных забоях такой старатель с лотком обычно намывал граммов сто – двести в день, иногда в бортовых спаях встречались богатые прожилки, где можно намыть и килограмм, но и этого было мало. Пришлось вернуться к золоту на границах отработанных полигонов. На несколько таких участков я направил звенья по три-четыре человека. Добравшись до целикового спая, они лотками за неделю намыли почти сто килограммов. План мы, конечно, сделали, но сколько после таких штурмовых недель было загублено россыпей, никто не может сказать. А сколько золота осталось в шахтах, в которых отрабатывались глубоко залегающие, очень богатые россыпи! Шахты затопляло водой, обрушались штреки, лавы, золото оказывалось погребенным. Увы, но с этим ничего не поделаешь, и вряд ли кто-то решится взять металл, погребенный в шахтах, в бортах и подошвах отработанных карьеров.

Мы одновременно и добывали золото, и зарывали его в землю. Я спрашивал себя: а можно ли иначе? И, если честно, надо признать – нельзя. Такова была принуждающая сила реальности нашего времени, а время мы сами не выбираем. Золото требовалось стране тогда.

Понимали это и зэки. В небольших бригадах и звеньях, организованных для самостоятельной промывки вручную, чаще всего поздней осенью, чтобы нагонять план или выполнять допзадание, зэки приворовывали золотишко, обменивая потом в столовой или у мелкого лагерного начальства из таких же заключенных. Во время промывки все эти старосты, нарядчики, дневальные, повара – в зоне их называли придурками – тоже получали задание каждый день сдавать понемногу золота. Для этого им отводились отработанные участки. Надо было собрать немного – десять – двадцать граммов, но и этого им делать не хотелось, и они пользовались своим положением. Работяги разными хитрыми способами проносили золото в зону и обменивали на самое ценное – еду. Иногда из-за этого вспыхивали серьезные конфликты. В бригаде трудно что-то утаить: у одного в тумбочке появилась буханка хлеба, банка моржира, кто-то не дохлебал баланду в столовой… Подозрительных быстро вычисляли, и оправдания, что придурки золото не себе берут, сдают все тому же государству, не всегда находили понимание и поддержку. «Врагов народа» – тех, кто отбывал срок по пятьдесят восьмой – тяжело было склонить даже к таким, казалось бы, безобидным махинациям. Один из этих честных «врагов» говорил мне, что в лагере трудно оставаться человеком. Мелкие махинаторы не задумываются, откуда у хлебореза, повара, старосты лишняя буханка или черпак баланды.

Глава десятая

Пунктир времени

✓ В Москве прошла встреча редакторов коммунистической и демократической печати, приуроченная ко Дню печати и 75-летию со дня выхода 1-го номера газеты «Правда» с участием представителей печати 100 партий, а также журнала «Проблемы мира социализма» и журнала коммунистических и рабочих партий арабских стран «Ан-Нахдж».

✓ Национально-патриотическое объединение «Память» провело несанкционированную демонстрацию в центре Москвы с требованием прекратить работы на Поклонной горе.

✓ Высокоширотная научная экспедиция на атомоходе «Сибирь» достигла Северного полюса.

✓ На космодроме Байконур начаты летно-конструкторские испытания новой мощной универсальной ракеты-носителя «Энергия». Ракета имеет стартовую массу свыше 2 тыс. тонн и способна выводить на орбиту более 100 тонн полезного груза.

✓ Снижен налог на доходы кооперативов.

✓ Посадка на Красной площади пилота М. Руста из ФРГ повлекла смену высшего руководства Вооруженных Сил. Министром обороны назначен Д. Язов.

Главный геолог экспедиции Яков Филиппович Ямпольский взбежал по лестнице на второй этаж и заперся в своем кабинете. После разговора в райкоме, где ему намекнули на неправильное поведение в отношении Делярова, никого не хотелось видеть. Он сосредоточенно расхаживал взад-вперед, опустив узел галстука, сунув руки в карманы брюк. Потом вдруг замурлыкал веселую мелодию, открыл неприметный шкафчик в стене, налил полстакана коньяку, осушил залпом. Через несколько минут его длинный мясистый нос порозовел, на полных щеках заиграл румянец. Яков Филиппович остановился у шкафа, пытливо уставился в стеклянную дверцу. «Ничего, поговорят, поговорят и перестанут», – подмигнул он смотрящему из стекла силуэту, припоминая нервотрепку последних дней.