Неверная - Айаан Хирси Али
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
* * *
Не выдержав постоянных укоров Иджаабо и издевок Арро, Хавейя переехала к нашей тете, Ибадо Дхадей Маган. Тетя была директором госпиталя Дигфир; благодаря своим связям она нашла работу для Хавейи, а потом и для меня – в маленькой конторе, которую открыла Программа развития ООН, чтобы провести телефонные линии в сельские районы Сомали. Работа была не слишком интересной. Я должна была выполнять обязанности секретаря, но в итоге работала переводчиком при своем начальнике-англичанине, весьма озадаченном происходящим. Он встречался с делегациями из провинций, и я пыталась объяснить, почему им не могут просто выдать деньги на проведение телефонной линии. Начальник пробовал втолковать им, что нельзя обрывать и перепродавать провода, но люди разговаривали между собой, не обращая на него никакого внимания. Подчиненные не признавали его власть, но так как проект считался «многосторонним», начальнику предписывалось проявлять уважение к местным жителям и их способам действия, хотя у них не было ни мнения, ни методологии.
Работая в этой конторе, я начала понимать, сколько сражений идет на территории Сомали. Все чаще представительства ООН стали закрываться, а их сотрудники – уезжать из сельской местности, потому что там было небезопасно. Клан Хавийе организовал свое политическое движение – Объединенный конгресс Сомали – под предводительством Али Махди и генерала Мухаммеда Фарах Айдида. В Могадишо, находившемся под контролем Сиада Барре, пока было спокойно, но клан Хавийе восстал против диктатора на юге, а кланы Дарод и Исак – на севере.
На той же работе я вплотную столкнулась с сомалийской бюрократией. Почти все чиновники, которых я встречала, были совершенно невежественны. Они глубоко презирали все, имевшее отношение к gaalo, включая моего босса. (Gaalo обычно значит «белый неверный», хотя мама так называла и кенийцев.) Эти люди были совершенно не заинтересованы в своей работе и проводили время, обсуждая планы «перевода» государственных средств, то есть их кражи.
В Сомали государственная служба воспринималась как место, где распределяются налоги и взятки. Ни больше ни меньше. Я видела, чем это грозит – подрывает доверие общества.
Неудивительно, что, сталкиваясь с такой всеохватной коррупцией, люди искали утешения в словах проповедников, утверждавших, что все ответы содержатся в Коране. В организациях, созданных последователями Братства, не брали взяток. Многие сомалийцы перестали доверять банковской системе, а все сделки стали совершать в магазинах и на складах, принадлежащих членам Братства. Кроме того, Братство предоставляло нуждающимся бесплатные медицинские услуги, открывало медресе для неработающей молодежи, слонявшейся по городу, а по пятницам раздавало хлеб и мясо рядом с мечетями. Влияние Мусульманского Братства росло на глазах.
На работу и с работы меня возили на служебной машине. В офисе, где я сидела с восьми до двух, мне разрешалось носить головной платок. Удобно, но работа была очень нудной. Начальник был вежлив, но почти не общался со мной, ничему не учил. Днем я возвращалась домой.
Дом Марьян заполнялся ее родственниками из деревень. Они бежали из провинций, гонимые бедами и лишениями. Марьян и Иджаабо пытались поддерживать порядок в доме, учили деревенских родичей смывать за собой в туалете и сидеть на стульях, но когда Иджаабо и Арро делали им замечания, те сердились и говорили, что девушки «забыли свою культуру».
Участились сообщения о преступлениях у нас в округе. Один из недавно приехавших родственников Марьян купил ружье.
* * *
Мы с Хавейей часто получали приглашения от родственников со стороны отца. Мы заходили в гости к кузену Афлао и общались с его женой Шукри, сестрами Амран и Идил и кузеном Айнаншие, который жил у них и работал в кафе-баре у Афлао. Это была шумная дружная семья, где постоянно судачили о Марьян и ее родственниках. Айнаншие терпеть не мог весь субклан Сиада Барре – Марехан – и таил злобу на Марьян.
Как-то раз мы с Амран гуляли по пляжу, где в домах за высокими заборами цвета песка жили арабы. Иногда женщина, полностью закутанная в черное, пробегала вдоль забора и скрывалась внутри дома. Эти женщины ходили босыми из-за песка, поэтому разглядеть можно было только их пятки. И хотя эти бесформенные фигуры двигались, они были все равно что неживые: с ними нельзя было разговаривать. Амран называла их «заключенными» и с презрением говорила: «Не обращай на них внимания». Я тут же вспомнила о Саудовской Аравии.
Вскоре после разрыва с Абширом я перестала надевать плотное, ужасно жаркое покрывало, которое носили девушки из Братства, и вернулась к своему черному платью из Найроби. Но теперь даже это казалось чересчур. Я выделялась в нем, ведь в Сомали никто не носит черное. Как и большинство женщин, я стала надевать светлую dirha и повязывать голову платком.
В 1990 году в Могадишо встретить женщину в европейском платье стало гораздо сложнее, чем еще десять – двадцать лет назад. Их и раньше было немного, а теперь обстоятельства явно складывались против них. Айнаншие обычно говорил:
– До того как сюда пришло Братство, все ходили с обнаженными руками и ногами – и никто не обращал на это внимания. А теперь, когда женщины укутываются с головы до пят, я только и думаю об их шелковой коже и волосах, пахнущих кокосом. Я никогда раньше не думал о шее, а теперь… Ооо… шея – это так сексуально.
Одноклассники Иджаабо и друзья Айнаншие смеялись над бормотанием членов Братства и твердили, что это все влияние арабской культуры, но через несколько недель некоторые из них тоже надевали покрывала и принимались говорить по-арабски. И дело было не только в религии. Члены Братства были работящими и умными. Возможно, они получали деньги из Саудовской Аравии, но среди них было много и успешных предпринимателей, особенно в области транспорта и финансовых операций. Они тоже приносили деньги в копилку Братства.
Однажды после обеда Айнаншие, как обычно, провожал нас до дома тети Марьян. Так как он ненавидел всех Марехан и лично Марьян, то оставлял нас одних примерно в ста ярдах от ее дома. Когда мы
