Под стук колес. Дорожные истории - Виталий Полищук
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И еще одно. Хотите верьте, хотите нет, но идешь бывало в безветренный жаркий день по лесной дороге – а каждый листок белолистых тополей трепещет… Вы представьте себе только – огромные высотой в несколько десятков метров деревья с трепещущей кроной!
Остановишься, бывало, нагнешь ветку, придержишь лист пальцами… А потом отпустишь его – а он вновь начинает шевелиться!
Вот сейчас рассказываю – а у меня все это стоит перед глазами. И просто мороз по коже, мужики…
Понимаете, я ведь рассказываю так подробно, потому что сейчас уже нет их, этих лесов!
Когда социализм рухнул, а СССР распался, в Азербайджане приватизировали землю и раздали ее в частные руки. Сплошь и рядом эемля в тех местах – фактически это либо сами лесные лужайки, либо примыкающие к лесным массивам земли. Поэтому сразу же началась рубка лесов.
Дуб ведь – особо ценная древесина. И началась промышленная заготовка дубовой древесины. А тут крестьяне, чтобы расширить земельные угодья, стали, в свою очередь вырубать и выжигать лесную флору… В общем, когда я последний раз был в Яламе, лиановых лесов уже не застал – так, небольшие островки вместо сплошного массива…
Можно, конечно, всячески ругать советское время, но в данном случае факт есть факт: тогда леса эти охранялись, а после отказа от социализма уничтожили их за одно десятилетие… Кстати, восстановить их невозможно.
Вот сквозь это зеленое кипение и ездил ежедневно мотовоз. Из Яламы в Рыбсовхоз – и обратно.
И каждый раз я молча смотрел на проплывающие мимо увитые лианами деревья и восхищался. И не понятно – почему, ведь я вырос, можно сказать, здесь, и все это было мне насквозь привычно! Наверное, я словно бы чувствовал, что пройдет несколько десятилетий – и мы своими руками уничтожим это великолепие.
В общем, приехали мы. На конечной вышли, и почти все приехавшие направились по широкой дорожке к берегу моря. А мы свернули на скрытую высоким кустарником извилистую узенькую тропинку, которая вела прямо к рабочей столовой, находящейся в нескольких десятках метров и укрытую от глаз людей, не знающих о ее существовании, высокими деревьями акаций.
Но мы-то были не приехавшие издалека на отдых, а местные! И знали, что в этой столовой за 50—70 копеек можно пообедать. Первое, второе, компот…
Вот мы и приспособились – приедем в Рыбсовхоз, покушаем, не спеша, в столовой, причем мы знали, что часов в двенадцать по воскресеньям в ней почти никого не бывает…
И – на море до вечера!
Вот в этой-то столовой все и началось. Тогда, в то июльское воскресенье 1975 года.
2
В столовой было пусто. Лишь за столиком у окна сидели двое – девушка нашего примерно возраста с сестренкой лет пяти-шести.
Я на них и внимания бы не обратил, если бы она не была то ли китаянкой, то ли – вьетнамкой. Ну, и сестренка ее – тоже.
Все-таки, согласитесь, в то время представители стран Юго-Восточной Азии если и появлялись у нас на глазах, я имею в виду рядовых граждан, то как делегации, ну, или просто группами в сопровождении переводчиков.
Нет, ну, в Москве, Ленинграде – там конечно… А я вот, пока жил в Баку в шестидесятых годах, не припомню, чтобы встречал представителей этих народов. Вот так вот, запросто.
Нет, ну, и представьте – в Азербайджане, в глубинке, в обычной совхозной столовой – и вдруг китаянка. Тогда ведь отношения с Китаем были весьма прохладными.
В том, что я сделал далее, виновато, наверное, пиво.
И то, что мы выпили в парке, еще в Яламе, и… В столовой в буфете продавалось польское пиво, в таких бутылочках, как сейчас продают кока-колу, пепси, фанту…
А я до этого таких бутылочек не встречал. Это позже уже я с семьей буду отдыхать в Крыму и там пить пепси-колу именно из таких вот посудин.
Ну, а в этот раз мы взяли по такой маленькой бутылочке пива, и обедая, запивали им.
В общем, были мы все слегка возбуждены, что ли… Нет-нет, совершенно трезвы – в нашем возрасте кружка пива плюс трехсотграммовая бутылочка того же пива… Ну, подумайте сами!
Итак, мы сидим, разговариваем, едим-пьем. Вокруг – столы с составленными на них перевернутыми стульями – столовая только-только открылась – воскресенье же! Ну, и у окна обедают двое.
Поскольку они пришли раньше, они и закончили первыми. Девешка составила посуду на разнос и, держа его в руках, понесла к окну мойки. И шла прямо в нашу сторону – мимо нас должна была пройти.
Когда она приблизилась, я одним движением, как сидел на стуле – так и выдвинулся, перегородив слегка проход. И повернув в ее сторону голову, весело уставился ей в лицо.
Мои друзья затихли. Понимаете, т а м в то время (сейчас тем более), с девушками не знакомятся так, как у нас в России. Там все гораздо строже и моральнее, что ли… Ну, вспомните фильм «Мимино» – помните, что говорит Фрунзик Мкртчан Вахтангу Кикабидзе? «Правильно твоя девушка не пришла. Если бы кто-то захотел пригласить куда-нибудь мою дочь, он должен прийти ко мне и сказать – уважаемый… (не помню имя героя фильма). позвольте мне пригласить вашу дочь…», и так далее.
Понимаете? Это – Кавказ, и то, что у нас запросто, там весьма запутано и усложнено. Поэтому, вообще-то, то, что я сделал, была по местным понятиям из ряда вон!
Я ведь все это знал – вырос там! А вот как будто черт под локоть ткнул.
Сижу я, нахально улыбаюсь ей в лицо, а она… Спокойно подошла, протиснулась лицом к нам мимо спинки моего стула и столом сзади и пошла к раздаче. Оставила у окошка мойки разнос с посудой и, возвращаясь, прошла тем же путем – протискиваясь в узком пространстве за моей спиной.
Потом, поглядывая на меня, она вытерла платком руки сестренке, взяла ее за руку и они ушли. Вот только после всего этого подали голос, загомонив, мои друзья.
– Ты что делаешь? – сказал Руслан. – Знаешь, кто это? Мила-японка, она всех в Рыбсовхозе держит вот так! – И он показал мне сжатый кулак.
Мне придется отвлечься опять. Разговаривали мы на своем, как сейчас бы сказали – «молодежном слэнге». Это не нынешний молодежный, я бы сказал – исковерканный и переполненный американизмами, русский язык и жестикуляция. Нет, просто значения некоторых слов и оборотов в русском языке тогда у молодежи здесь были другими. И «держит всех» означало всего лишь – является лидером, авторитетом своих ровесников. Причем обоего пола.
Собственно, на этом все и закончилось. Я лишь пожал плечами в ответ – ну, а чего что-то говорить? Что я, в сущности, такого особого сделал?
Нет-нет, я так никогда и не узнал, откуда японцы взялись в Рыбсовхозе на берегу Каспия. Ну, не узнавал, не интересно мне было!
Когда после обеда мы спустились на пляж (Каспийское море ощутимо высыхало после строительства каскада ГЭС на Волге) по тропинке с высокого откоса – лет тридцать назад именно о него плескались соленые морские волны – песок у воды был заполнен смуглыми и белыми телами загорающих.
Как обычно, кто-то играл в мяч, некоторые закусывали тут же, у воды. Отличие от, скажем, крымского пляжа в том, что нигде не было видно бутылок со спиртным. Я не заметил даже пива.
Хотя народу было очень много. Ну, к нам приезжали в выходные дни отдыхать на море даже из Баку. Возле Баку вода грязная – результат добычи нефти на шельфе.
Купаемся мы, загораем. И вот кто-то, кажется – Руслан, вставая, сказал:
– Ара, эта Мила-японка совсем надоела, туда-сюда ходит, ходит…
(Ара – еще одно жаргонное словечко, добавляемое тогда в начале чуть ли не каждой фразы).
Я сел на песке и увидел проходившую мимо по кромке прямо возле воды Милу.
Мне было семнадцать, но я уже был юношей не глупым. То, что эти дефилирования заметил Руслан, парень местный, означало, что такие хождения туда-сюда для Милы-японки не характерны. Ну, раз они бросались в глаза.
Я сидел на песке, закутав голову майкой – была самая жара, часа три пополудни.
Мила прошла еще раз, и вот тут я рассмотрел ее внимательно. Была в ней какая-то необычность, была… Правда, трудно уловимая взглядом…. Она была чуть выше обычных японок, может быть, метр-шестьдесят, или даже еще больше. Лицо – обычное, без ярко выраженных черт, свойственных многим японкам – выступающих скул, узкого разреза глаз.
Нет, глаза у нее были черные, и волосы прямые, но не цвета вороньего крыла, а вроде как у наших европейских брюнеток, только не вьющиеся.
Фигурка у нее была красивая – тоненькая, с прямыми длинными ногами, и развернутыми чуть более, чем обычно, несколько широковатыми плечами. И походка балерины.
Привлекала к себе она внимание, что там говорить… Чувствовалось в ней что-то этакое… Наверное, характер.
Однако ни один из нас и теперь не проявил внимания, и я тоже сразу же просто забыл о ней. Мы купались, загорали. Пока кто-то из нас не захотел прогуляться по берегу и, вернувшись, не сказал нам возбужденно:
