Непобедимый разум. Наука о том, как противостоять трудностям и невзгодам - Алекс Ликерман

В итоге я провалил экзамен по биохимии, но не вылетел из университета. Я пересдал его, получив высокую оценку. Этот опыт дал мне ценные уроки, и главный из них – мозгу нельзя доверять. Даже в отсутствие поводов и при незначительных угрозах он боится худшего из возможных исходов.

Последний вариант требует (как ни парадоксально) представить себе худший из возможных исходов. Задавая себе детальные вопросы о том, как может выглядеть наше бедствие в будущем, мы часто понимаем, как с ним справиться. И страх отступает. Предчувствуя проблемы, мы склонны представлять свое будущее только как череду негативных последствий{275}, не учитывая, что в нем будет и хорошее{276}. Мы не можем признать, что никакие бедствия не будут влиять на нас так сильно или так долго, как мы предсказываем{277}. Проиграв в голове худший сценарий (максимально детально), мы можем представить себе и другие события, которые будут занимать наши мысли в будущем. Как показывают исследования, мы постепенно начинаем верить в то, что наше будущее окажется не таким плохим, как мы думаем{278}.

Страх смерти

Страх смерти – основа всех страхов. Он легко лишает нас сил и делает бесполезными все наши стратегии по борьбе с другими страхами. Знание о будущей смерти настолько болезненно, что большинство из нас используют для его отрицания (сознательно или не совсем) все возможные когнитивные уловки. Некоторые навыки лучше подходят для борьбы с неотвратимостью смерти. В результате у людей возникают разные реакции на факт их будущего ухода. Например, многие не верят, что они когда-нибудь исчезнут, что их уникальная личность никогда не вернется в этот мир, и в результате избавляются от страха смерти. На другом краю спектра находятся люди, живущие в постоянном ужасе от того, что каждый день может стать последним. Они не могут нормально жить, зная, что когда-нибудь умрут.

Третьи колеблются между крайностями. Как и многие другие, я почти всю жизнь не оценивал смерть эмоционально, пока не столкнулся с ее угрозой. Как-то раз во время обеда воскресным днем в январе 2007 года у меня появились умеренная боль в животе и общее недомогание. Поначалу боль возникла в центре живота чуть выше пупка, однако в течение дня постепенно сместилась вниз и вправо. Я даже подумал, что у меня приступ аппендицита. К вечеру боль утихла, и я забыл об этой проблеме: раньше я не слышал, чтобы приступ аппендицита проходил сам собой, без хирургического вмешательства. Но, помня, что врач хорош, только когда лечит других, а не самого себя, утром следующего дня я попросил одного из коллег-терапевтов осмотреть меня. Тот обнаружил неприятное уплотнение в правой нижней части живота и назначил КТ-сканирование. К нашему общему удивлению, оказалось, что у меня действительно развивается острый аппендицит. В тот же день я повидался с хирургом, который дал мне антибиотики и сказал, что через два дня проведет лапароскопическую аппендэктомию. Операция прошла хорошо, и я вернулся домой в тот же день – с раздутым животом, но минимумом дискомфорта.

Однако в три утра я проснулся с сильной рвотой и в какой-то момент даже ненадолго потерял сознание. Запаниковав, моя жена вызвала скорую помощь. Меня отвезли в больницу, где мне диагностировали анемию. Хирург обнаружил у меня внутрибрюшное кровотечение и начал отслеживать состояние эритроцитов каждые несколько часов, надеясь, что кровотечение прекратится само собой. После полудня стало ясно, что надеяться на это не стоит. Меня снова перевезли в операционную, где из моего живота было выкачано примерно полтора литра крови. Я потерял за 16 часов почти половину своей крови.

Через несколько дней состояние стабилизировалось, силы вернулись, и меня отправили домой – несколько похудевшего, но получившего изрядную долю чужой крови. Тремя неделями позже мы с женой отправились в Мексику в короткий отпуск (мы запланировали съездить в Кабо-Сан-Лукас еще до того, как я заболел), провели три дня на пляже, а затем я полетел домой.

Через два дня после возвращения у меня началась диарея. Поскольку во время пребывания в Мексике я пил только бутилированную воду, то подумал, что у меня вирусный гастроэнтерит, который обычно проходит сам через несколько дней. Однако как-то вечером я испытал внезапную боль в правой половине груди. Я позвонил врачу, тот попросил меня немедленно вернуться в больницу для сканирования. Оказалось, что в одном из моих легких возник большой сгусток крови (эмболия). Меня тут же отвезли в реанимацию и подключили к капельнице с внутривенным антикоагулянтом, не позволявшим еще одному сгустку начать путешествие по легким и убить меня. К счастью, на этот раз мое пребывание в больнице не было связано с новыми эксцессами, лечение ограничилось оральным коагулянтом.

Диарея не прошла и через неделю, поэтому образец моего стула была направлен в лабораторию для анализа на clostridium difficile (бактериальный организм, вызывающий инфекционный колит при принятии определенных антибиотиков). Результат оказался положительным (вследствие действия антибиотиков, которые мне давали перед первой операцией), поэтому я начал принимать другой антибиотик. У меня возникла аллергическая реакция на этот препарат, и я переключился на другое лекарство. В течение недели диарея прекратилась.

Однако вернулась тошнота, а вместе с ней – ужасное беспокойство. Я никак не мог понять, что же со мной происходит. Я проклинал свой ум медика, подбрасывавший названия ужасных болезней, которые могли возникнуть в моем организме. Я позвонил терапевту, тот выслушал рассказ о моих симптомах и предположил, что тошнота может быть вызвана беспокойством. Эта идея не приходила мне в голову: я считал, что беспокойство возникало в результате тошноты, а не было ее причиной, однако был готов признать, что мой коллега прав. На следующий день я поговорил с психиатром, который диагностировал у меня умеренный посттравматический стресс.

Вера в свою смертность

Меня удивляют люди, утверждающие, что не боятся умирать. Большинство из них уточняют, что боятся умереть болезненно, но их не пугает то, что в какой-то момент они уйдут. Я могу представить себе, что кто-то в силу юного возраста или религиозных убеждений искренне думает так, но мне всегда казалось, что они просто прячут свой страх и не готовы его обдумать.

Разумеется, я и сам часто думаю о смерти. Мне нравится жить, я не хочу уходить. Я открыто разговаривал о своем страхе смерти с любым, кому была интересна эта тема, но редко по-настоящему чувствовал страх. Каждый раз, когда я пытался задуматься о собственном уходе и представить себе мир, где меня нет, я испытывал страх – настолько сильный, что мозг просто отключался. Мое воображение и идея смерти казались мне двумя магнитами одинаковой полярности, отталкивающимися друг от друга, невзирая ни на что.

Однако истинная важность моего отрицания не была для меня очевидной, пока мне не поставили диагноз посттравматического стрессового расстройства. Беспокойство, возникшее у меня после этого, отличалось от того, что я испытывал прежде. Оно мешало мне жить. Мне стало понятно, что два столкновения с реальной возможностью умереть лишили меня способности верить в то, что я никогда не умру. Одно дело – осознавать неминуемость смерти, и совсем другое – поверить в это. Чем-то это похоже на то, что вы, с одной стороны, знаете, как работают законы гравитации, а с другой – теряете сознание от страха, стоя у края крыши высотного здания. Болезнь заставила меня понять, что во мне нет ничего уникального (хотя в глубине души я всегда верил в свою особость). Я, как и остальные, – просто кусок мяса, который рано или поздно протухнет.

Я почувствовал себя как одна из моих давних пациенток, Рита, которая на протяжении всего нашего знакомства панически боялась смерти и требовала (как маленький ребенок) постоянных подтверждений того, что все будет хорошо. Каждая простуда казалась ей онкозаболеванием, каждый приступ боли в груди – сердечным приступом, а бессонница означала, что она умирает. Несмотря на постоянное употребление антидепрессантов и препаратов, снижавших беспокойство, она продолжала испытывать страх, настолько сильный, что иногда не могла выйти из дома. В общем, беспокойство делало ее безутешной и превращало ее жизнь в безрадостный кошмар.

И теперь я понял ее, как никогда раньше. Как и у нее, страх смерти просыпался во мне при малейших реакциях организма. Небольшое напряжение в груди, сыпь на руках или тремор пальцев – и я ощущал ужас. И хотя я понимал, что такая реакция избыточна, каждый новый симптом заставлял мой мозг доктора судорожно делать ужасающие выводы. Теперь я, как никогда раньше, знал, что со мной действительно может случиться плохое.

Я всегда считал, что разрушение иллюзий дает счастье, а не отнимает. Однако теперь появилось исключение: я страдал от своего знания так же сильно, как и после разрыва отношений со своей первой подругой. Честно говоря, когда я отрицал смерть, то был счастливее. К счастью, мое беспокойство постепенно сошло на нет, я снова научился обманывать себя и верить в свою исключительность. Я решил, что благодаря комбинации удачи и правильного поведения смогу отсрочить смерть надолго. Мои мысли (и беспокойство) по этому поводу исчезли, как голова черепахи под панцирем.