Афера. Роман о мобильных махинациях - Алексей Колышевский

Некоторое время поговорив с дверью номер «…3» и безнаказанно поупражнявшись перед ней в красноречии, Штукин, воображая, что он таким образом подшутит над своим приятелем и заранее находя шутку свою удачной, сильно ударил в дверь несколько раз и требовательно произнес: «Открывайте!» Пошатался немного (пьяный кураж, положение обязывало) и добавил:

– Открывайте, прелюбодеи! Это полиция нравов!

Всякий шум за дверью моментально стих, втянулось под дверь тихое, произнесенное мужчиной проклятие. Проклятие негодяю, что своим стуком враз погасил любовный пыл. Молчание слегка озадачило Штукина, и он, все еще продолжая дурачиться, вновь постучал, вновь сказал что-то театральное и за собственным шумом не расслышал быстрых шагов там, за дверью, не заметил, что крохотная точка дверного глазка на мгновение из светлой сделалась непроницаемой: кто-то проверил посетителя и тут же отпрянул от двери, будто испугавшись случайной пули. И вот, когда Штукин готов был махнуть на все рукой и восвояси убраться, отчасти довольный, что все произошло именно таким образом, Картье все же нет в номере, у него, у Штукина, от выпитого случилась слуховая галлюцинация и тем самым исчезает необходимость делиться с Виктором, как дверь тут же и распахнулась, и Штукин увидел, что на пороге, в дорожном костюме, состоящем из слаксов и рубашки в крупную клетку, стоит Картье с дорожным кофром в руке. Он увидел Костю, лицо его осветила самая искренняя улыбка на свете, которую Картье за минуту до этого репетировал перед Леной и она молча поднимала большой палец: «выглядит естественно».

– О! Друг дорогой! Ну здравствуй, здравствуй еще раз! А я, как видишь, отчаливаю. Пора в аэропорт, как раз поспею на утренний самолет в фатерлянд.

– Витька, – заплетающимся языком прокурлыкал вульгарный Штукин, – а кого это ты только что тут так яростно, pardone moi, жахал?

– Жахал? Я? Вообще-то я собирал вещи, мон шер ами, а ты много выпил, и тебе с непривычки мерещится. Ты что-то хотел от меня, Костя? Извини, но я уже почти опаздываю, я еще даже такси не вызвал в этой суете: пока билет менял, пока то, пока се…

Картье критически посмотрел на своего босса, все больше походящего на расползавшуюся под дождем картонную коробку:

– Тебя жена такого к себе не подпустит. Насколько я могу судить из своих поверхностных наблюдений, она не сильно жалует пьянчуг вроде нас с тобой.

– Эх, Витька, – всхлипнул Штукин. – Я ей стал совсем не нужен, вот и накидался тупо в ноль целых ноль десятых. Пойдем выпьем?

– Нет, Костя, об этом и речи быть не может, – наотрез отказался Картье. – Во-первых, тебе точно хватит, ты завтра будешь никакой, придется тебя отпаивать рассолом, которого в Барселоне, уверен, нет, а во-вторых, – и он выразительно поглядел на часы, играя уже не столько для этой несчастной и пьяной жертвы своей, сколько для себя самого, – во-вторых, я реально опаздываю, мне в Москву надо, рабочими вопросами заниматься! Так что давай я тебя провожу к Лене, попрошу ее сильно тебя не гнобить и в твое похмельное злое утро быть добрее к тебе. Давай так? Пойдем-ка!

Картье подхватил мало что понимающего Штукина под локоть и устремился с ним к лифту. Из кармана штукинских брюк выпал телефон. Картье его подобрал и сунул в свой карман. В это самое время Лена, прекрасно слышавшая весь разговор, очень бледная, наконец с облегчением вздохнула и села на корточки, обхватила руками голову, запричитала:

– Господи, сделай все по-своему, сделай все, как я хочу, чтобы было так, как должно быть. Я не знаю, что мне делать. Я с мужем уже столько лет живу, а любовника своего совсем не знаю, но мужа не люблю, а любовника очень люблю и хочу быть с ним, хотя и понимаю, Господи, что это кот в мешке и только ты знаешь, что у него в голове на самом деле. Сделай, Господи, все за меня, на тебя одного уповаю, на тебя надеюсь, что не оставишь рабу твою грешную Елену сидеть у разбитого корыта и думать об упущенных возможностях. Оставь мне, кого сам хочешь. – Лена красиво подняла голову, посмотрела на потолок. – Но, может, лучше все-таки не мужа? – неуверенно закончила она.

…В пустом номере Штукин затосковал и принялся изливать перед Картье душу, рассказывать, какой он на самом деле хороший, а Лена этого не ценит и у них в последнее время частые ссоры по ее инициативе:

– Куда-то все ушло у нее, Витька. Все чувства ко мне кончились. Мы с ней не спали знаешь сколько? Год! Вот где она, спрашивается, в такое время? Где?!

– Послушай, но ведь я недавно к тебе заходил, и все было хорошо, – разыграл недоумение Виктор. – Ты был чуть-чуть в полотенце, на эмоциональном подъеме, меня послал куда подальше и удалился полный посторгазменного величия. Или мне глазам своим не верить?

Штукин снова всхлипнул. Картье с отвращением подумал, что тот, чего доброго, зальется сейчас пьяными слезами, а такие манеры трезвому Картье претили. Он не больно-то приветствовал все эти «задушевные разговоры корешей» и никогда не принимал в них участия. Не любил пьяных откровений, считая, что в каждом человеке есть вещи, предназначенные только для «внутреннего употребления», и окружающим о них лучше не знать. К счастью, Костя сдержался:

– Нет-нет, все не так, как ты думаешь. Я выдавал желаемое за действительное. Она, грубо выражаясь, не дает мне.

– Вот как? – заботливо наморщил лоб Картье. – Что, совсем никакого секса целый год? Я думал это ты так оригинально шутишь. Старик, знаешь, я не большой специалист в бабьей психологии. У меня самого жена ушла к накачанному дебилу, который даже на тапки себе не в состоянии заработать, поэтому ходит в моих. Может, ты ее как-то обидел? Наверняка, – убежденно ответил Картье на свой же вопрос и продолжил: – Если женщина не хочет спать с тобой, с ее законным мужем, то на это у нее есть веские причины. Отсутствие внимания с твоей стороны, пренебрежение ее желаниями… Как-то так. Мы с тобой оба товарищи по несчастью. Хотя сравнить мою бывшую и твою Лену невозможно. У тебя настоящая женщина, а моя! Не дай-то бог никому такого счастья. Хотя, у меня, конечно, очень предвзятое к ней отношение, к моей бывшей…

– Настоящая женщина? – с вызовом бросил Картье. – А где она сейчас? Вещи все на месте… Под кровать она залезла, что ли? – И Штукин, было полез под кровать.

Картье перехватил его, как следует встряхнул за плечи:

– Костя, да брось ты! Нет ее там! Вернулась небось к подруге своей, она мне про какую-то подругу все толковала, и сидят там, бабьи разговорчики ведут, а скорее всего спят давным-давно. Время-то! Уже рассвет, а мы тут все ерундой маемся. Я на самолет точно опоздал!

– Виктор, не надо тебе на самолет, самолет подождет. Знаешь, ты мой самый лучший друг, я тебе верю, как самому себе. Вот ей-богу! Я, конечно, был несправедлив, пожадничал. Но ты же понимаешь… Все эти чертовы деньги, все из-за них. Но изволь. – Штукин пристально посмотрел Виктору в глаза, и тот увидел, что взгляд у его босса трезвый, осмысленный и цепкий. – Витя, ты прав совершенно, ты себе долю заработал, и я готов ее оформить в виде отдельной бизнес-единицы, где ты станешь учредителем. То есть я выплачу тебе процент с заработанного тобою для меня, и на эти деньги ты откроешь бизнес. Свой собственный бизнес. В свой я тебя, уж прости, пустить не смогу, но мое предложение вроде не из последних. Как тебе такой вариант? Да, чуть не забыл, у меня ты, если не возражаешь, останешься исполнять свои прежние обязанности, я, видишь ли, не в силах отказаться от столь ценного сотрудника. По-настоящему ценного, Витя. Ты молодец, я тобой горжусь, – с чувством и чуть пафосно закончил Штукин.

– Спасибо на добром слове, Костя, – растроганно (кто его поймет: в самом деле или придуриваясь) поблагодарил его Картье, но тут же натянул вожжи: – Однако, Костя, гордость вместе со «спасибо» на хлеб не намажешь. Ты уж прости меня, старого циника, но ты прилично датый сейчас, а завтра проснешься и о словах своих не вспомнишь. Поэтому давай-ка я пойду к себе, что ли, раз уж на самолет не поспел, а ты спи. Завтра буду тебя лечить пивом. Если вдруг случится такое чудо и я встречу Лену, мало ли, я с ней поговорю и скажу, что ты нажрался из-за ваших разногласий и бессилья что-то исправить. Знаешь, Костя, дорогой, этот процесс исправления должен происходить взаимно, быть двухсторонним. Может, она меня послушает. Спи. Как проснешься – набери меня.

И Картье двинулся к выходу.

И Картье открыл дверь.

И Картье немного замешкался.

И Картье, наконец, услышал:

– Витя, я в порядке. Задержись, пожалуйста.

И Картье остановился. Некоторое время так и стоял, не в силах обернуться, подавляя предательскую улыбочку тайного триумфатора. Потом все-таки обернулся:

– Чем могу быть полезен, Костя?

– Никакой пьяной болтовни быть не может. Моя фамилия Штукин, и слово мое закон. Дай-ка мне твой телефон, я свой то ли потерял, то ли в баре оставил.

– Вот твой. – Картье подал ему аппаратик. – Не подумай, что подрезать хотел, ха-ха. Просто он у тебя выпал по дороге, а я подобрал и забыл вовремя выложить.