Нильс - Андрей Валентинов

— И я не верю.

Его встретил серый октябрьский день, поредевшие желтые кроны, привычный мелкий дождь. Ничего не изменилось, ведь пробыл он в подвале от силы сутки. Жаль, не отпустили домой, но и в этом есть резон. Когда в город входят танки, самое безопасное место — за броней.

* * *

— А вот и наш унтер! Фест, где вы прячетесь? Все маршируют, все горло дерут, «Хорст Вессель» уже в ушах завяз…

Знамена ввысь! В шеренгах, плотно слитых, СА идут, спокойны и тверды.

— Гауптштурмфюрер, прекратите! Между прочим, песня политически неправильная. Какое нам дело до мужеложцев из СА?

В казарме тоже без перемен, разве что эсэсовцы бутылку уже не прячут. Ветеран Федор Лиске не с ними, в сторонке газету изучает.

— Нет, я все-таки спою, пусть унтер помучается. Фест, а что при кайзере петь заставляли? «Вахту на Рейне»? И я могу!

Призыв — как громовой раскат, Как звон мечей и волн набат: «На Рейн, на Рейн, кто станет в строй Немецкий Рейн закрыть собой?»

Иоганн Фест направился к своей койке, желая лишь одного — сбросить пальто, упасть и закрыть глаза. Гауптштурмфюрер Лиске встретил его на полдороге. Взглянул внимательно и молча протянул руку.

Спокоен будь, край отчий наш: Твёрд и надёжен страж, на Рейне страж!..

Конца куплета он не дождался, провалившись в темную вязкую бездну. Но на узкой, словно бритва, грани между явью и сном вновь увидел то, что очень хотелось забыть. Неяркий свет лампы под потолком, разбросанные по полу свечи, рука в черной перчатке на столе.

— …Первое условие принято, второе предложу сам. Вы уцелеете в этой заварухе, я лично провожу вас, живого, здорового и свободного, к вашему подъезду, где не будет ждать засада. Моего шефа несправедливо именуют Отцом Лжи, поэтому я стараюсь формулировать так, чтобы ни один юрист из Девятого рва не подкопался. Продолжим?

Собственный ответ доктор уже не услышал.

* * *

Свою единственную любовь Иоганн Фест встретил, но не узнал. К середине двадцатых жизнь плохо, но устоялась, к тому же вместе с заветным дипломом он получил небольшое наследство в новых твердых марках. Можно слегка передохнуть, не думая о дне завтрашнем. Контузия уже не напоминает о себе, война не снится, в гонке на байдарках их команда заняла первое место…

— Иоганн, а на водных лыжах?

— Легко!

Свалился в воду на пятой секунде, но не беда. Вынырнул и смог полюбоваться, как мчит над озером Габи. Знакомы с детства, а теперь случайно столкнулись в спортивном лагере. Луизенлунд — море, солнце, белый песок, белые паруса, белые крылья планеров…

— Мама хочет, чтобы я вышла замуж за военного моряка. Семейная традиция. А мне как-то все равно.

Ему, двадцатипятилетнему. не все равно, ведь они с Габи друзья. Но ей виднее, а у него бурный роман с замужней дамой, от которой он и сбежал в Луизенлунд. Ну, их, эти страсти! Научиться стоять на водных лыжах — это да, это серьезно!

В летнем кинотеатре они садились на задний ряд, но вели себя смирно. Вроде бы уже не дети, он будущий доктор, она — невеста. И гуляли по дюнам вдвоем, и жарили на кухне купленную у рыбаков корюшку.

У Габи — фотоаппарат, новенький с широкой пленкой, подарок отца.

— Иоганн, улыбнись!

Снимки ему не достались. Девушка печатала их сама, уже в Берлине, а он хоть и позвонил, но о встрече так и не договорился. Новая работа, очередной зигзаг в отношениях с дамой, а главное, можно не спешить. Успеет!

Так все и прошло мимо. Через много лет немолодая и не очень счастливая женщина грустно улыбнется, встретив вернувшегося из дальних краев старого друга.

— Папа говорил, чтобы я не глупила и выходила замуж за тебя, но мама мечтала о зяте-моряке. А у Клауса была очень красивая форма…

Габи умна и не стала договаривать, но он понял. Что мешало тем далеким летом оглянуться, все взвесить и просто сделать ей предложение? Ровным счетом ничего!

Винить некого, жалеть поздно, Время вспять не повернуть. Можно лишь взглянуть в черной зрачок Памяти, как когда-то в объектив.

Иоганн, улыбнись!

Белые дюны Луизенлунда снились часто, но Габи с ним не было даже там.

* * *

Пронзительный вой сирены бывший унтер-офицер Фест услыхал сквозь сон, еще на иной стороне реальности, но поступил строго по уставу. Одеяло отбросить, глаза открыть, привстать, опираясь на локоть… Все это он проделал, но пока еще во сне. Очень хотелось остаться здесь, в мире не всегда добром, но все-таки его собственном, недоступном для чужих.

— Подъем, унтер, войну проспишь!

Чужая рука дернула за плечо, он проснулся, но глаза открывать не спешил. Скинув одело, рывком привстал, держась за спинку. Подъем по тревоге — пока спичка горит. Время пошло, унтер-офицер Фест!

Сирена стихла, когда он накидывал на плечи пиджак. Соседи были уже в шинелях, и Фест слегка смутился. Непорядок! Сейчас команда «Отбой!», и все