Один день в Древнем Риме. Исторические картины жизни имперской столицы в античные времена - Уильям Стирнс Дэвис

В голове процессии следуют музыканты, звуки их флейт, лир и цимбал сливаются в грустную мелодию. Сразу за ними идет неизбежная толпа шутов и фигляров, которые распевают грубые, порой непристойные песни и отпускают весьма двусмысленные шутки глазеющим на них прохожим. Затем, как можно предположить, выступает сам Гордиан – разумеется, это тот самый archimimus, одетый как бывший консул, копирующий его походку, жесты, голос и даже отпускающий порой «соленые» остроты в адрес покойного. Далее следует наиболее впечатляющая часть процессии – вдова покойного и его сын двигаются с поистине аристократическим достоинством. Род Гордиана один из древнейших в Риме, и потребовалось около сотни актеров, чтобы нести все восковые imagines (порой уже частично выкрошившиеся и почерневшие), извлеченные из шкафов в атрии. Эти его «курульные предки», самые ранние из которых восходили ко временам вторжения галлов, символически сопровождают Гордиана вплоть до могилы. Прохожие на улицах, провожающие взглядами процессию, узнают «консулов» и «эдилов», показывая на них пальцами, наконец кто-то восклицает «Цензор!», а потом, даже еще громче, и «Диктатор!»[150]. Если бы покойный мог каким-либо образом увидеть этот момент своей посмертной славы, то, возможно, почувствовал бы, что ради него вполне можно было бы умереть.

Сцены в ходе процессии. Свита вокруг катафалка. За группой, несущей посмертные маски, идут рабы с шестами, на которых на больших полотнах довольно схематично изображены эпизоды из войн с даками[151], в которых их хозяин участвовал в качестве легата. Гордиан также одно время занимался литературой, и свитки с его эссе и поэмами, ныне прикрепленные к высоким шестам и несомые другими рабами, сопровождают сейчас своего автора. Затем следует собственно тело покойного – открытое всем взорам, лежащее на подставке, задрапированной пурпурной материей, затканной золотом, оно покоится на плечах восьми специально отобранных носильщиков. Все могут видеть, что Гордиан несет на себе «триумфальное украшение», лавровый венок и toga praetext’а, дарованные самым знаменитым армейским генералам[152].

За покойным шествуют члены его семьи. Молодой Гордиан облачен в черное, он поддерживает под руку свою мать, почтенную матрону, в траурном одеянии белого цвета, который предписывается женщинам, ее седые волосы в беспорядке рассыпаны по плечам. Если бы у него были сестры, то они сейчас рвали бы на себе волосы, расцарапывали бы ногтями щеки и вопили бы во весь голос, демонстрируя скорбь. Сейчас же эта доля в основном выпала на группу женщин-рабынь, ведомую двумя профессиональными плакальщицами, которые время от времени задают остальным тон, начиная причитать по умершему. За плакальщицами выступает большая группа самых почтенных друзей Гордиана, все они идут, опустив взоры, облаченные в траурные тоги. За ними следует целый кортеж бывших рабов из числа familia, причем сначала идут старые вольноотпущенники, затем группы бывших рабов в высоких шапках – символах отпуска на волю по завещанию, старающихся не слишком явно выражать свою радость по поводу обретенной свободы. Замыкает же процессию группа всех остальных рабов familia, как должно погруженных в скорбь о потере «такого хорошего хозяина».

Прощальные речи на форуме. Погребальная процессия направляется сначала не к месту погребального костра, но к Старому форуму. Честь публичного прощания с покойным на форуме дарована практически всем знаменитым гражданам, включая многих аристократов. И в самом деле, подобное использование форума уже давно вошло в обычай. Пространство вокруг трибуны для говорящих (rostra) заранее очищено от бездельников. Здесь установлены несколько рядов «курульных кресел» для всех несущих посмертные восковые маски, чтобы все они снова сидели, как магистраты прошлых лет.

После некоторой задержки, необходимой, чтобы все заняли соответствующие им места, один из родственников покойного, сенатор, известный своим ораторским талантом, поднимается на rostra и произносит панегирик в честь покойного. Всем прекрасно известно, что в такой речи обычно намного преувеличиваются заслуги и нравственные качества умершего. Слушатели покорно внимают словам о том, что личные добродетели Гордиана превышают таковые Катона Старшего, а на поле боя как генерал он превосходил Сципиона Африканского. Когда эта речь заканчивается, вся компания продолжает свой путь – на этот раз к одним из городских ворот, за которыми сложен погребальный костер[153].

Семейные гробницы. Колумбарий и сад. Погребение покойников в земле было известно в Риме, но большинство тел усопших все же кремировали. Даже люди с весьма скромными доходами старались скопить средства для организации хорошего погребального костра. Связано это с тем, что потерявшие всякую ценность рабы и плебеи самых бедных слоев не кремировались, и их тела просто сваливали в отвратительные глубокие открытые ямы недалеко от Эсквилина. Больше ничего с этими телами не делали, разве что оставляли собакам и воронам, и лишь благосклонность Юпитера хранила город от распространения инфекций как следствия такого «погребения». Семья же Гордиана уже давно воздвигла у Аппиевой дороги (хотя могла выбрать место и у любой другой, с оживленным движением) величественную гробницу, построенную с таким расчетом, чтобы привлекать внимание всех проезжавших мимо нее.

Солидные гробницы строились в различных формах; существует даже довольно крупных размеров каменная пирамида 116 футов в высоту, построенная чтобы хранить прах Гая Цестия, знаменитого приближенного императора Августа. Гробница же Гордиана была более скромной: круглая в плане башня каменной кладки примерно 50 футов в диаметре и довольно высокая, причем окруженная как бы замковой зубчатой стеной, украшенной мраморными статуями знаменитых членов фамилии в натуральную величину. Внутри не было никаких массивных склепов для саркофагов – всего лишь ряды простых арочных ниш, напоминавших пчелиные соты и предназначавшихся для помещения в них погребальных урн. Подобное устройство интерьера, не без грустного юмора, именовалось колумбарием (columbarium) – «голубятней»; и здесь будут помещены урны с прахом не только членов семьи, но и (разумеется, только в нижних нишах) всех вольноотпущенников и даже всех наиболее приближенных рабов. Прахи же всех Гордианов, могущественных или скромных, будут покоиться вместе.

Вокруг этой массивной башни – довольно обширное открытое пространство, разбитое как красивый парк, с кустарниками, цветниками и небольшой будочкой для жившего здесь раба, который ухаживал за парком. Здесь же располагался даже небольшой, но изящный павильон, где могли время от времени собираться члены семьи – на скромные пиршества в честь дорогих ушедших. Изящные статуи вдоль внутренней стены и барельефы на ней придавали всему этому комплексу вид скорее небольшого парка для наслаждений, чем кладбища. Однако оно являлось самым обустроенным во всей округе. В каждой его детали просматривался безукоризненный вкус художника. Напротив, по другой стороне Аппиевой дороги, богатый вольноотпущенник приобрел большой участок