Красно Солнышко - Александр Авраменко

…- Всё готово, княже. Завтра утром снимаемся, как и порешили.

Гостомысл отвернулся от открытого по теплу окна терема, где внизу бродили куры, роясь в тёплой уже земле, взглянул на молодого парня, стоящего перед ним:

- Как то упустил я, Храбр, спросить тебя – а ты себе любушку в граде родном не завёл за время побывки?

Тот пожал плечами, облитыми плотно лёгкой кольчугой, отрицательно качнул головой из стороны в сторону:

- Да как то не нашлось девицы, что моё сердце тронула. А с постылой жить – не по мне. Да и с той, что равнодушна к мужу своему тако же.

Брови князя удивлённо приподнялись:

- И среди тех, кто за море плывёт, не присмотрел ладу?

- Прости, княже – среди незамужних, никого не выбрал. А на жёнок мужних заглядываться - грех великий.

- Тоже верно. Да только сам знаешь – с жонками у нас туго там. Чудинки давно замуж повыходили, поверь. Меня – Эпика ждёт. Наши дружинники, пока зима стояла, тоже обзавелись семьями. Один ты остался, почитай, из всех воинов, неженатый. Не дело это. Посему – найди себе жонку до отхода кораблей. Вот тебе мой приказ!

Парень едва не сел на пол деревянный от изумления:

- Княже… Да где ж я до утра себе такое найду?!

Тот усмехнулся в усы, подошёл к столу, откинул крышку ларца квадратного, прямоугольного, тонким рисунком изукрашенного, запустил в него руку, вытащил на свет божий кошель увесистый, кожаный. Положил на стол, указал пальцем:

- Вот тебе двадцать ромейских золотых статеров[39]. На такие деньги лодью снарядить можно…

Юноша согласно кивнул. За время сборов он научился и узнал очень многое…

- Где искать – твоё дело. Но, как твой князь, заранее даю тебе согласие и одобрение. Кого приведёшь – ту и возьму с собой.

Вновь усмехнулся:

- А заодно и проверим. Дружинники говорят, что для тебя невозможного нет. Что князь прикажет – умрёт, но сделает. Вот тебе мой приказ, Храбр – найди себе девицу до утра, что с тобой поплывёт. Исполнишь – награжу. Нет -…

Мгновенно посуровел:

- …здесь оставлю. Слово моё крепкое. Ты знаешь. К утру должен вдвоём у лодей быть. Нет – значит, и не появляйся. Всё-равно оставлю.

Храбра словно ножом в сердце ударило: да как же так?! Мыслимое ли князь требует?! За день неполный, да ночь единую найти деву, с которой за море-океан плыть? Какой же отец или другой родственник её отдаст то? Поверит? Прям хоть на рынок рабский иди… Рынок… Рабский… Поднял опущенную было голову, взглянул в глаза Гостомысла:

- А коли мало денег будет, или слово твоё понадобиться, княже – дашь?

- Дам. Обещаю.

Едва заметно дёрнул парень щекой в почти незаметной улыбке:

- Тогда – жди поутру. Привезу себе девку. Только…

Зависло в воздухе недосказанное, но князь понял, что хотел сказать ему воин рода Волка – от слов своих не откажись потом. Кивнул парню в ответ…

…Едва из светлицы парень вышел, сразу махом в седло запрыгнул, коня с места сорвал. Галопом бешеным по улице промчался, распугивая прохожих видом суровым: воин в кольчуге травленой краской вороной, конь громадный, такой же масти. Да плащ цвета ночи глубокой осенней, лишь светлые усы да брови на лике выделяются. Словно ночь воин выглядит. И жеребец под ним лютый, видно, зубы скалит, да глазом налитым косит на скаку бешеном…

Ряды, где рабов продавали, в граде были. И немалые. Да только по весне товар живого, почитай, и не было. Мало кто станет держать рабов зиму. Это же кормить надобно, одевать. Помрёт раб – убыток хозяину прямой. Да и не больно то жаловали славяне работорговцев. Если полон приводили – сбывали ромеям, али арабам, куда подальше. Редко, очень редко, продавали преступников им же. А сами старались не покупать. Не приветствовали славяне такое чёрное ремесло в своей земле. Лишь терпели. Но Храбр рассудил здраво – ни один отец из Арконы ему свою дочь не отдаст, какой выкуп не заплати. И брат так же с сестрой не поступит. Значит, одна ему дорога – купить. Рабыню, или холопку какую кабальную, что долга своего отработать до конца жизни не сможет. Храбру то всё-равно, кто будет. На новых землях каждому дано попытаться жизнь снова начать. Прошлым попрекать никто не станет… Когда на двор торговый въехал, жеребца своего остановил. Шагом поехал, внимательно всматриваясь в то, что предлагали немногие купцы. Мужчин проезжал не глядя. В девиц – всматривался, пытаясь характер угадать, умения определить. Да и было то их десяток может, у всех продавцов. Три старухи, едва ли не ровесницы его бабушки. Остальные тоже старше юноши, жизнью битые. Сердце сжалось, неужели придётся остаться на берегу? Не видать больше Слава-побратима, края новые, невиданные прежде? Замер конь, руки хозяина не чуя. Застыл молодой воин неподвижно. Не везёт ему… Да вдруг подошёл к нему одетый в шёлковую шубу заморский гость из жарких пустынь, на языке ломаном поинтересовался, что ищет юноша. А глаза у того гостя чёрные, пронзительные. В самую душу смотрят. Словно выворачивают. Не стал таить Храбр. Поведал без утайки – девка ему нужна. Купец снова на парня посмотрел, плечами пожал непонятно. Потом рукой за собой поманил. Парень с коня спрыгнул, пошёл следом. А конь его, словно собачка без всякой узды следом ступает. Зашли за помосты, где клетки стояли с товаром, ждущим своей очереди попасть на торги, араб к загородке славянина подвёл. Показал то, что предложить хотел. Глянул юноша, и вздрогнул – за оградой высокой люди лежат вповалку, верёвками без всякой пощады скрученные. Да не от жалости у Храбра сердце дрогнуло – от злобы лютой. По одежде кожаной, по сапогам с носками загнутыми признал он тех чужинцев, что родителей его извели. Бабка ему всё описала. На всю жизнь запомнила она, как кочевники выглядели, что истребили Род её… А гость заморский рассказывает, глядя, как лицо славянина едва ли не темнее одёжи его стало, что в низовьях Большой Реки напали на его корабли разбойники племени неведомого. Да не повезло лиходеям – охрана у купца знатная была. Почти всех посекли. Только вот этих взяли. Коли согласится воин – продаст ему вон ту, чуть в стороне лежащую на охапке гнилой соломы. Храбр вначале не понял – зачем ему юноша, да к тому враг родовой. Да и пораненый вдобавок. У того кочевника плечо тряпицами замотано, через которые пятна крови видны застарелые… Лишь потом сообразил, что не отрок то вовсе, а девица в мужской одёже. На голове – шапка кожаная. Да и вся остальная одёжа тоже. Руки спереди туго скручены верёвками. А ноги в колодки закованы.

- Посмотреть бы ближе.

Купчина согласился. Слуг крикнул, те внутрь клетки вошли, девку под руки ухватили, наружу вытащили, перед воином и хозяином поставили. Купчина её кафтан на груди рванул… Грудки небольшие. Аккуратные. В ореол розовый вокруг соска большого согнутым пальцем показал – девка, мол. Не рожала. А та краской залилась, попыталась араба пнуть, да куда там  рана, видно, нелёгкая. Да кормёжка скудная. Только выругалась хазаринка, или кто там, да плюнула на сапоги славянину. Один из слуг осерчал, сбил с неё шапку, и едва не ахнул Храбр – волосы длинные, словно смоль, курчавые, по спине рассыпались, земли коснулись. И глаза карие, большие, с чёрными длинными ресницами… Как у той… Дочери Оттона… А араб смотрит на воина молодого, понять пытается: купит тот, или нет? Гостю что – пусть и девка нетронутая, да шрам у неё страшный останется на теле от меча кривого. Если вообще выживет. Поскольку и глазки у неё уже блестят. И румянец лихорадочный на щеках играет. Зараза в рану попала. Кровь отравила. Не жилец она. Ясно уже. Коли согласен славянин – готов за десять медных монет отдать. Дешевле некуда. Усмехнулся Храбр, совсем близко к кочевнице подошёл, поправил её одёжу, чтобы открытую взорам жадным похотливым грудь спрятать. В рану всмотрелся. Тронул возле пятна большого пальцем – та вскрикнула. Больно. Усмотрел и приметы зловещие. Смерть близкую предвещающие. Гниёт у неё рана. Сомнений нет. Да только не зря его бабка ведьмой была…