Журнал Двести - Двести Журнал

Какое значение имеет фэндом для фантаста? Простите, но почему мы в своем ракетно-гоблинском гетто все время лезем открывать велосипед, да еще, как правило, со спицей вместо седла? Какое значение имеют читатели для писателя — кому пришло бы в голову ставить вопрос в такой форме? Какое значение имеют слушатели для музыканта? Да, два профессиональных композитора могут в молчании и тишине, сдержанно поцокивая языками, наслаждаться партитурами друг друга — но потом эти партитуры все же звучат! Должны звучать в залах, на дисках, на площадях. Целые оркестры их лабают! Какое значение, в конце концов, имеет воздух для птицы? Вода для рыбы? Такая переформулировка выглядит совсем уж шизофренично, правда? Ежели кто не знает ответов на эти вопросы, советую вот что: поймайте рыбку, положите на бережку метрах в двадцати от полосы прибоя и понаблюдайте за нею минут…цать или чуть больше. Словом, пока рыбец не скиснет. Когда завоняет тухлятиной, можно воскликнуть: "Эврика! теперь знаю!"

Но еще более шизофреничной является ситуация, когда вода говорит рыбе: "Слушай, ты тут без году неделя плаваешь, а я вечная. Я таких, как ты, мильон перевидала. Рыба Урсула всегда плавала то с мужского плавника, то с женского. Рыба Фармер дрыгала хвостом в ритме бигармонических колебаний: сдох-воскрес, сдох-воскрес… А рыба Булычев столько икры наметала, что тебе, хоть лопни, не догнать. Но все-таки попробуй все делать, как они, не выпендривайся".

Возводить свою высокую для партнера по дуальной системе значимость в ранг права диктовать ему свои требования всегда фатально для обоих. Крестьяне, сознававшие, что без их хлеба город помрет, предложили, как известно, Сталину сплясать: дескать, тогда сдадим зернишко. Сталин сплясал коллективизацию. Мерли и в городах, и в деревнях, только в Кремле жратвы хватало. Надо вам этого?

Никто и никогда не сможет лишить читателя права и, в сущности, неизбежного состояния любить одни произведения и не любить другие, принимать тех авторов и не принимать этих, за что-то платить, а мимо чего-то идти, даже глаз не скосив на однообразно цветастую обложку. Это есть нормальное срабатывание обратных связей, без которого искусство никогда не будет понято народом и никогда не будет понятно народу. Но если читатель накоротке начинает откручивать писателю пуговицу, приговаривая: "Старик, ты тут напортачил. Я бы на твоем месте вместо кибердвойника сразу ввел…", то пусть не обижается, услышав в ответ: "Иди вводи. Вон, девочки скучают".

2-3. Долго не мог понять, почему фраза кажется мне смутно знакомой, и наконец вспомнил. "Все кошки смертны. Сократ смертен. Следовательно, Сократ — кошка". Примерно на этом уровне логика в пункте 2.

Насколько мне известно, Андрею Михайловичу Столярову надо очень сильно приплатить, чтобы он высказал не свое, а чье-то чужое мнение, да и то неизвестно, согласится ли он. Насколько мне известно, Борис Натанович Стругацкий тоже не любитель петь с чужого голоса. Вероятно, он может говорить не то, что думает и не говорить того, что думает — как и любой человек, между прочим — но он будет говорить то, что в данный момент хочет сказать именно он. Я не исключаю, что по многим вопросам позиции Стругацкого и Столярова действительно совпадают. Я не исключаю, что Стругацкий, увидев в Столярове человека, способного не только доверять бумаге свои скорби, но и делать дело, старается, насколько это возможно, поддерживать его в его усилиях. Я не исключаю, что Стругацкий верит, будто "Терра Фантастика" со временем станет не то, чтобы могучим, но чрезвычайно авторитетным издательством, публикующим фантастику, принципиально отличную от развлекательно-коммерческой, и при каждом удобном случае старается поддерживать своим авторитетом именно издательство; а уж так звезды расположились, что для стороннего наблюдателя "Терра Фантастика" ассоциируется прежде всего с парой Ютанов-Столяров. То, что подобная позиция чревата изоляцией издательства — особенно в условиях уменьшения числа публикуемых этим издательством книг — по-видимому, упускается из виду всеми тремя или, по крайней мере, не воспринимается ими как серьезная опасность. Но, возможно, неправ здесь как раз я; поживем увидим. Во всяком случае, публиковал Ютанов и роман Лукьяненко, и повести Иванова — когда имел такую возможность.

4. Я считаю Андрея Михайловича своим другом, и совершенно не намерен прилюдно обсуждать черты его характера. Полагаю, Столяров действительно считает, что его место в строю фантастов расположен где-то между 1 и 1,5. И, если это так, то считает он это небезосновательно. Во всяком случае, по деловой хватке, профессиональной требовательности к себе и работоспособности найти фигуру, сопоставимую со Столяровым, затруднительно. Касательно же того, что именно и как именно он пишет… Мне, например, кажется, что со страниц многих его последних произведений буквально веет арктической пустыней. Что он, как Кай, все пытается выложить из льдинок слово "вечность" в надежде получить наконец от Снежной Королевы долгожданные коньки. Он об этом моем мнении прекрасно осведомлен. И плевать ему на него. И правильно. Значит, он художник, а не ремесленник, работающий на заказ — пусть даже неявный.

Относительно пьедестала. Почему-то ни у Медведева, ни у Пищенко, ни у Суркиса, ни у многих других воздвигнуться на Стругацком не получилось. Ни путем разрушения пьедестала, ни путем заползания на него. Уже само по себе это должно наводить на размышления. Стругацкий, пардон, еще не в маразме, чтобы подставлять свой пьедестал не тому, кого он, Стругацкий, на этом пьедестале хочет.

А по большому счету, вся эта пьедестальная коллизия вообще представляется мне плодом паранойи.

Я разделяю многие тезисы Щеголева. В частности, я согласен с тем, что никого "новая волна" не победила и победить не могла и не может, ибо так называемая война происходит тут между белыми шахматными фигурами и бубенной карточной мастью, да еще и на кегельбане. Я согласен с тем, что говорить о несоздании структур, создавая структуры, выглядит фарисейством. Что же касается обмена непарламентскими выражениями — честное слово, дуболомная безаппеляционность Столярова вызывает во мне большее уважение, чем кокетство Щеголева своей беспомощностью, болезненностью и малым чином. Явно имеет место фатальная психическая несовместимость. Столяров-то точно, пофамильно знает, кто бездарен, и был вполне уверен, что так же точно это знают остальные; ему и в голову не пришло, что против дистанцирования от бездарностей может выступить кто-то из тех, от кого Столяров дистанцироваться вовсе не собирался. А Щеголеву в голову не пришло, что, если кого-то называют посредственным, то это не о нем. Обоюдные комплексы сработали; классический вариант беседы телефона для глухих с сетью для бедных. И мы еще мечтаем о контактах с иными цивилизациями!

Помню, Щеголев, бывший когда-то моим опекаемым — помните институт "опекунства" в семинаре? — и постоянно в ту пору мною хвалимый наперекор многим (уж очень он, даже в ранних своих вещах, был мне эмоционально близок, куда ближе Столярова), выпустил наконец книжку. В ответ на мою шутливую реплику: "Когда подаришь?" (к тому времени я ее уже, кажется, сам купил) Саша растерянно захлопал глазами и, похоже, всерьез почувствовав себя виноватым, пробормотал: "Ох, мне для нужных-то людей экземпляров не хватает…" Мне стало смешно и немножко жалко Сашу. Но, будь на моем месте Столяров, реакция, вероятно, была бы иной. "Так я уже не считаюсь нужным? Колесовать!" Что ж, это оборотная сторона напористости, деловитости и целеустремленности.

5. Престижность премии зависит от очень многих факторов. Тут и длительность ее существования, и степень уважения и доверия к членам жюри, и состав награжденных (выражает ли жюри мнение народных масс, или нет), и материальная составляющая премии, и многое другое. Дольше всех, насколько мне помнится, существует "Аэлита", ей бы и быть самоглавнеющей — но второй и третий пункты не оставили от ее престижности камня на камне. По четвертой позиции самой престижной может оказаться "Беляевская премия", но некоторые аспекты ее появления на свет до сих пор вызывают кривотолки и, кроме того, в глазах многих она безнадежно скомпрометировала себя, отдавшись Звягинцеву. Однако короткий срок ее существования репрезентативных выборок сделать пока не позволяет. И уж совсем от горшка два вершка мосластому "Страннику", который покинул материнское чрево с таким чугунным лязгом, что невольно вспоминается долго смешившая малеевцев начальная фраза из повести какой-то девочки: "Заскрежетало входное отверстие. Как же так, — недоумевает героиня, — ведь я его смазывала всего лишь месяц назад!" За этим скрежетом не услыхать было ни одного разумного, спокойного слова. Хотя из-за чего, собственно, скрежет? Ведь те же самые вещи Столярова в прошлые годы получали и "Улиток", и, если не ошибаюсь, "Интерпрессконы" — и небеса не рушились. Что же теперь произошло? А вот что: дали. Но и не Стругацкий, и не мы. А кто? Да писатели какие-то… И сразу: ограничение свободы творчества, навязывание приоритетного направления в литературе…