Жестокие игры - 2 - Владимир Константинов

Необходимо было раскрыть глаза некоторым бизнесменам и политикам на истинное положение вещей и объеденить усилия в борьбе с сосновскими. Борьба предстояла нешуточная, но иначе нельзя. Иначе очень скоро Россия распадется на удельные княжества, превратится в сырьевой придаток Запада и мировую свалку отходов, а народ будет обречен на вымирание.

Во всей этой истории Потаеву было искренне жаль этого молодого человека Максима Снегирева, так как был уверен, что Сосновский очень скоро его вычислит. И тогда... Тогда его участь будет предопределена. Н-да. Петру Эдуардовичу понравился этот веселый и находчивый парень. За его поступком стояло не одно лишь желание разбогатеть любой ценой, а что-то еще.

От размышлений Потаева оторвал голос референта, сообщившего, что его хочет видеть какой-то Снегирев, как говорит - по очень важному и срочному делу.

"Легок на помине", - подумал Петр Эдуардович и сказал:

- Пропусти.

Едва он успел это произнести, как в кабинете появился улыбающийся Снегирев и, поздоровавшись, прошел к столу и сел в кресло. Под левым глазом у него красовался небольшой синяк, на правой скуле свежая царапина. "Неужели на него уже вышел Сосновский? - подумал Потаев. - Возможно, именно это и явилось причиной появления Снегирева в офисе?"

- А что у вас с лицом, Максим Казимирович? - спросил Потаев.

- Это, Петр Эдуардович, следы, так сказать, моих раздумий над несовершенством окружающей нас действительности. Я, как агнус дэн кви толлис пэкката мунди (агнец божий, искупающий грехи мира). Видно, такова моя алеа (судьба) - нести сей тяжкий крест до конца дней своих.

Потаев невольно усмехнулся. Экий он, право, болтун. Но за всем фразерством и позерством этого парня, просматривались основательность и надежность. Как сказал бы институтский приятель Потаева казах Тамир Канакбаев - "наш парень".

- А нельзя ли попроще, Максим Казимирович?

- Попроще - будет слишком грубо и неинтересно.

- И все же?

- Не далее, как вчера, я имел несчастье встретить на своем жизненном пути друзей Виктора Ильича Сосновского - этого "досточтимого" и "уважаемого" в народе джентльмена, этого Автомедона новой России, прущего ее-матушку незнамо куда. Это, как у Николая Васильевича, помните? "Эх, тройка! Птица-тройка! Куда несешься ты? Дай ответ? Не дает ответа". Так вот, друзья олигарха возжелали составить со мной приватный разговор. Но из-за их совершенно чудовищного гальского диалекта, я долго не мог понять, что им от меня нужно. Отчаявшись объяснить мне словами, они перешли на язык жестов и, надо отметить, быстро достигли нужных результатов. Во всяком случае, я быстро их понял. Следы этого разговора я теперь ношу на лице и теле, как орден Почетного легиона ярых поборников консенсуса и компромисса.

У Потаева от болтовни Снегирева испортилось настроение. Почувствовал как внутри возбуждается раздражение против этого симпатичного парня. Едва сдерживаясь, чтобы не взорваться и не накричать, сухо сказал:

- Вы можете рассказать все по-человечески, без этих ваших... импровизаций? Не люблю.

- Хоть это будет и довольно трудно, но попробую, - улыбнулся Снегирев.

Как Потаев и предполагал, - его опасения подтвердились. Сосновский быстро сообразил, кто за всем стоит, и вычислил Снегирева. Да, этому парню не позавидуешь. Удивительно, что ему вообще удалось вырваться из лап этого черного демона. Странно. Подобная опрометчивость не в характере Сосновского. Он ничего не делает просто так. Что же стоит за его поступком? Только ли желание иметь своего человека в его, Потаева, стане? Или этот интриган замыслил какую-то свою игру и хочет использовать в ней этого парня? Попробуй - угадай.

- А вы увернеы, что за вами была слежка? - спросил он Снегирева.

- Больше чем, - ответил тот и так живописал сцену в электропоезде метро, что Петр Эдуардович невольно улыбнулся. Нет, этот малый неисправим. Ему хоть гол на голове теши. Потаеву вспонился двадцатилетний сын Эдуард студент математического факультета университета. Вот кому было бы полезно пообщаться со Снегиревым. Сын уже давно беспокоил Петра Эдуардовича. Этакий бука - замкнутый и малообщительный. Не знаешь - что у него на уме, к чему стремится? Живет, - будто одолжение делает. А здесь такой фонтан слов, энергии, юмора. Таких любят. Этот малый далеко бы мог пойти. Жаль, что впутался в столь опасные игры. Сейчас бы он, Потаев, за жизнь этого весельчака и гроша ломаного не дал бы. Вот такая грустная арифметика получается. Неужели он этого не понимает. Нет, он совсем неглупый малый должен понимать. Тогда отчего столь беспечен? Непонятно.

- А что вы сами думаете обо всем этом? - спросил Потаев.

- Думаю, что господин Сосновский не до конца поверил в мою искренность и желание оказать ему посильную помощь. Скажу больше - он совсем этому не поверил, да и, судя по всему, - это ему и не нужно. Все остальное - из области фантазий и предположений. Но если он отпустил меня живым, значит это ему почему-то нужно. Такой ответ вас устроит?

- Вполне. - Малый был с головой. Жаль было бы потерять такую голову. А к нему он прибежал за помощью и защитой. Это очевидно. Решил проверить. - А зачем вы пришли ко мне?

- Во-первых, рассказать все начистоту, что со мной случилось. Дикси эт анимам левави (сказал и облегчил тем душу).

- А во-вторых?

- Во-вторых, хочу у вас просить помощи и защиты. Так уж получилось, что среди восьми миллионов москвичей, вы единственый, знакомый мне человек, кто может мне реально помочь.

- Хорошо. Я обещаю подумать над вашим предложением. Что-нибудь придумаем. Скажите, Максим Казимирович, вы сознательно сказали Сосновскому о разработках далневосточной нефти, или просто - не выдержали пыток?

- Милостивый государь, - принял оскорбленный вид Снегирев, - будем считать, что я не слышал ваших последних слов, а вы их не говорили. В противном случае, я потребую у вас сатисфакции!

- Будем считать, - усмехнулся Потаев и покачал головой. - Тогда объясните, что вы надумали?

- В разговоре с этим черным хомункулюсом мне пришла в голову великолепная мысль: если хочешь навсегда покончить с врагом - сделай его своим, фигурально выражаясь, другом.

- Не понял? Объясните.

- Предложите ему участовать в разработке прибрежного шельфа.

- И тем самым ещё больше усилить его позиции. Так что ли?

- Странные люди! - сокрушенно вздохнул Снегирев. - Никогда не удовлетворяться услышанным. Всегда ищут в твоих словах какой-то тайный смысл. Петр Эдурдович, я разве говорил об усилении позиций господина Сосновского? Я только говорил об его участии. А участие совсем не предполагает результаты. Верно? У вас там наверняка уже есть разведанный и заброшенный участок. А из бесперспективного участка гораздо легче сделать "перспективный", чем наоборот. Или я не прав? Если я не прав, то пусть старшие товарищи меня поправят.

- Но это потребует определенного времени и затрат, - раздумчиво проговорил Потанин, загораясь идеей Снегирева.

- Думаю, что с вашими возможностями, это не составит вам большого труда. Но зато положительный результат от этой акции очевиден. Во-первых, этой акцией вы достигните определенного паритета в ваших отношениях. Во-вторых, в то время, когда Сосновский вбухает силы и немалые деньги в разработку "нефтеносного" участка и будет рвать на своей плешивой голове последние волосы к неописуемому восторгу его многочисленных "поклонников", вы спокойно будете гнать по трубам новую нефть в ближнее и дальнее зарубежье. По моему, игра стоит свеч.

- Что ж, идея интересная. Я обязательно над ней подумаю. А сами вы, Максим Казимирович, решились вложить миллион в новое месторождение?

- Я все ещё думаю, Петр Эдуардович. Может быть у меня этого миллиона больше никогда в жизни не будет. Страшно с ним расставаться. Когда он лежит в банке - это миллион. Когда же его пускаешь в дело, то это уже вроде и не деньги.

- Никак не ожидал от вас подобной нерешительности. А правда, говорят, что вы совершили побег из колонии особого режима, убив при этом охранника?

Снегирев с ответом не спешил. Достал сигареты. Закурил. Прямо и дерзко посмотрел в глаза Потаева. Усмехнулся.

- Ваша осведомленность делает вам честь. Если вам об этом сообщил ваш шеф безопасности, то это совсем не значит, что обо мне говорят на каждом углу. И потом, я не совсем понимаю причину вашего, мягко говоря, некорректного вопроса? Если им вы имели аминус инъюрианди (намерение нанести обиду), то зря старались. Ибо я ничего в мире так не ценю, как личную свободу. Стражников много, а свобода одна.

- Да нет, это я так... Извините! Что ж, не смею вас больше задерживать.

После того, как за Снегиревым закрылась дверь, Потаев встал из-за стола и, чтобы размять затекшие ноги, прошелся по кабинету. И все же не все ясно с этим парнем. Далеко не все. Не мог такой парнишка просто так убить человека. Не мог. Что-то здесь не то. Но каков молодец! Его идея просто великолепна. Жалко было бы терять такую светлую голову.