Чёрный караван - Клыч Кулиев

20

Я обещал в девять вечера быть у Айрапетяна. «Цвет русского общества» собирался на этот раз у пего. Очень хотелось избежать этого визита. Для меня идти сейчас в гости было сущей пыткой. Голова гудела, во всем теле чувствовалась какая-то болезненная истома. Решил выпить рюмку-другую коньяку и прилечь. Но едва принесли коньяк и я налил себе первую рюмку, как, весь запыхавшись, словно спасаясь от погони, прибежал полковник Арсланбеков. Вытащил из кармана какой-то листок и, бросив его на стол, воскликнул:

— Вот, господин полковник, самая последняя новость!

Я взял листок и быстро пробежал его. И без того натянутые нервы как огнем обожгло. Еще раз перечитал заглавную строку, написанную красными буквами: «Воспоминания русского офицера…» Этим русским офицером оказался князь Дубровинский! Воспоминания — рассказ обо всем, что произошло за время его странствий между Мешхедом и Бухарой. Все было изложено подробно, в резких выражениях.

Я бросил листок на стол:

— Где вы взяли это?

Полковник ответил, жадно косясь на коньяк:

— Доставили из Новой Бухары. Сегодня ночью это распространят и здесь.

— Сам князь там?

— Не думаю… Большевики, наверно, уже переправили его в Ташкент. Им такие люди, как князь, позарез нужны.

— Может быть, он еще в Новой Бухаре?

— Не знаю… Можно проверить.

— Сейчас же нужно послать туда человека. Предателя непременно разыскать и сделать так, чтобы он никогда больше не мог раскрыть рот. Капитан Кирсанов здесь?

— Да.

— Нужно послать его.

Настроение у меня испортилось окончательно. Листовка выпущена для того, чтобы разоблачить в основных чертах нашу политику в Туркестане. Написана опытной рукой, мастерски. И откуда, скажите на милость, взялся этот князь на мою голову?

Ясно, что эта бумажонка вызовет много неприятных разговоров. Такая уж у нас, разведчиков, участь: если удача, никто не спросит: «Как тебе это удалось?» Но стоит потерпеть неудачу — готовь перо и бумагу: грозные запросы посыплются градом!

Я рассказал Арсланбекову о приходе доктора.

Он ответил спокойно:

— Доктор — ерунда… Пошлю ему парочку этих листовок, он и замолчит. Есть дело поважнее: кази-калян направил эмиру послание о русских беженцах в Бухаре. Старается доказать, что во всех волнениях, происходящих в стране, повинны якобы русские эмигранты, что они продают населению оружие, — одним словом, что приток русских в Бухару угрожает исламу. Подумаешь, угроза! Какой-то поручик Рогожин продал одному из купцов полтора десятка винтовок, его арестовали, и он сидит сейчас в тюрьме. Кази-калян предлагает переправить русских эмигрантов через Хиву на Урал. Кушбеги будто бы поддержал его. Вот это имеет для нас большое значение. Сейчас Бухара стала убежищем для сил, борющихся против большевизма. Если мы лишимся этой возможности, тогда нам станет гораздо труднее.

— Откуда вы узнали обо всем этом?

— Рассказал один из тех, кто готовил послание эмиру.

Арсланбеков, не переводя дыхания, добавил:

— Конечно, и среди беженцев существуют такие, которые поддерживают волнения. Где, вы думаете, преступники достали гранату, взорвавшуюся на Регистане? Ясное дело, у какого-нибудь беглого офицера.

— Может быть, ее дали большевики?

— Нет… Они в этом смысле действуют очень осторожно. Когда будет нужно, и пушки дадут. А сейчас… сейчас они стремятся успокоить эмира.

— Значит, вы думаете, что большевики к этому событию непричастны?

— Нет! — твердо ответил Арсланбеков. — Они прекрасно понимают, что от таких стихийных действий им нет никакой пользы. Я боюсь одного: как бы это происшествие не напугало эмира. Пять или шесть человек убиты. Два-три десятка ранены… Десятки брошены в зиндан… Еще неизвестно, к чему все это приведет!

О том, что волнение поднялось сильное, я понял, еще находясь у кушбеги. Он то и дело, извинившись передо мной, выходил из комнаты — выслушивал доклад начальника стражи. Я даже предложил перенести продолжение нашей встречи на другое время. Но кушбеги ответил, что завтра едет в Куляб, а там может задержаться. Поэтому, не обращая внимания на шум на площади, мы продолжали нашу интересную беседу. Она действительно была открытая, доверительная. Кушбеги произвел на меня хорошее впечатление…

Я заговорил о предстоящей вечеринке у Айрапетяна, рассказал Арсланбекову, что Айрапетян намерен составить из дашнаков отряд в пять тысяч человек. Он иронически улыбнулся:

— В пять тысяч человек?

— Да.

— Не верьте! Хорошо, если наберет пятьсот. Попросту говоря, хочет воспользоваться моментом и набить свой карман!

Про волка помолвка, а он в дом. Не успел Арсланбеков договорить, как с шумом ввалился Айрапетян н, притворяясь удивленным, закричал:

— Господа, вы все еще занимаетесь делами? Пора кончать! Ну-ка, пойдемте. Нас ждут…

Фамильярность Айрапетяна мне, признаться, не поправилась. Я холодно посмотрел на него и ответил:

— Сегодня вам придется обойтись без меня. Мне нездоровится.

Айрапетян расплылся в широкой улыбке:

— Нет, нет, господин полковник! Как можно? Я пригласил гостей только ради вас. Все давно уже ждут. Не придете — кровно обидите.

Я понял, что армянин не отступится, и, неохотно поднявшись, начал одеваться…

Происшествие на Регистане, оказывается, сильно обеспокоило и эмира. После взаимных приветствий и расспросов о здоровье он сразу заговорил об этом:

— Я все знаю, господин полковник. Я даже побранил кушбеги за то, что он вас повел на такое зрелище.

— Напрасно бранили, ваше величество! (Я умышленно назвал его так, хотя знал, что русские дали ему титул «высочество».) Такое зрелище тоже нужно видеть.

— Нет, лучше его не видеть! — Круглое лицо эмира побагровело. — Кучка грязных бездельников бросает вызов государству. Будоражат страну. А мы не можем справиться с ними. Как вам это понравится?

Некоторое время эмир сидел молча, опустив голову, разглядывая драгоценные перстни, которыми были буквально усыпаны его толстые пальцы. Видно было, что он хочет начать какой-то важный разговор. Наконец, подняв опухшие веки, он низким голосом заговорил:

— Господин полковник! Вы много ездите. Много видите. Скажите, чем вызвана вся эта смута? Почему за какие-то несколько месяцев весь мир перевернулся? Наши глупые муллы говорят: «Близится конец света». Я, конечно, не придаю значения их болтовне. Во вселенной ничего не изменилось. Солнце восходит все там же. Ночь и день сменяются по тем же законам. И в прошлом году в это время тоже было облачно. Так и сейчас. Ничего не изменилось. Изменилось одно: люди стали не такие, как прежде. Люди сошли с ума. Какая причина этому?

Я слегка улыбнулся:

— Ну, не все же люди сошли с ума.

— Большинство… Иначе мир не трясло бы так… Невозможно угадать, какого направления держаться. Нет уверенности, что завтрашний день встретишь живым. Отчего? Чем вызвано все это?

Хоть я и знал, что эмир задает вопрос серьезно, но ответил несколько иронически:

— Причина одна — мы стали трусливыми. Не можем побороть собственную слабость.

— Нет, нет! — резко возразил эмир. — Дело не в трусости. Никто не поверит, если вы скажете, что его величество ак-падишах[66] был трусом. Себя я тоже не считаю трусом. Но что бы я ни делал, все оборачивается против меня же. Почему это так?

Вошел нарядно одетый, белолицый, красивый подросток с чилимом[67] в руках; склонив голову и согнувшись, замер перед эмиром и осторожно протянул ему чилим. Эмир взял чилим и ласково взглянул на подростка. Затем махнул рукой. Тот попятился назад и легко, как девушка, удалился. «Наверно, один из любимцев эмира», — подумал я.

Эмир поднес ко рту позолоченный мундштук чилима и с прежней печалью в голосе продолжал:

— Вот доктор запрещает мне курить эту дрянь. У меня страшный кашель. По ночам не дает спать. И все равно я жить не могу без чилима. Не нахожу себе места, если не курю. А знаете почему? Нервы постоянно напряжены, как тетива лука. Ни днем, ни ночью не знаю покоя из-за этих беспорядков. Ночью не сплю из-за дневных забот, а днем не дают покоя ночные кошмары. Как же после этого не курить?

Эмир негромко забулькал чилимом. Пристально глядя на него, я думал про себя: «Полновластный хозяин целой страны. Никто не смеет ему противоречить. Его слово— закон, деяния — справедливость. Стоит ему поднять руку — все будет исполнено. Скажет: «Убить» — убивают. Скажет: «Сжечь» — сжигают. Достаточно одного лишь слова… Одного движения… Любой приказ беспрекословно будет выполнен. И если даже он жалуется… Чего же ожидать тогда от тех, кто окружает его?»

Эмир сильно затянулся чилимом, жадно вдыхая густой дым, и снова заговорил:

— Меня, господин полковник, удивляет одно: угроза нависла не только над нашими головами. Не только вокруг нас бушует буря. Весь мир трещит по швам. По какой причине все это происходит?