Отель «Нью-Гэмпшир» - Джон Уинслоу Ирвинг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Фрэнни пропустила решающий бросок Младшего: она пришла на игру только ради него, она решила снова побыть болельщицей на игре с Эксетером, чтобы во всю силу своих легких покричать за Младшего Джонса. Но она повздорила с другой болельщицей, и мать увела ее домой. Другой болельщицей была прятавшая Чиппера Доува Минди Митчелл.
— Вертихвостка, — назвала мою сестру Минди Митчелл.
— Пизда с ручкой, — ответила Фрэнни и заехала Минди своим болельщицким рупором.
Рупор был сделан из картона и напоминал большую трубочку мороженого говнисто-коричневого цвета со смертельно-серой большой буквой «Д», означающей Дейри. «„Д“ означает дерьмо», — всегда говорила Фрэнни.
— Со смаком по буферам, — рассказала мне другая болельщица. — Фрэнни заехала Минди рупором — со смаком по буферам.
Конечно, я рассказал Младшему Джонсу, почему Фрэнни не пришла проводить его с поля до раздевалки.
— Какая она хорошая девочка! — сказал Младший. — Ты ей это передай, ладно?
И конечно, я передал. Фрэнни приняла очередную ванну и была одета, чтобы помочь Ронде Рей обслужить столы в ресторане; она была в удивительно хорошем настроении. Несмотря на довольно провальное завершение победного сезона Айовы Боба, почти все, казалось, были в хорошем настроении. Это был вечер открытия отеля «Нью-Гэмпшир»!
Миссис Урик превзошла себя со своей «простой, но добротной» кухней; даже Макс Урик надел белую рубашку и галстук; отец был совершенно лучезарен за стойкой бара, бутылки мерцали в зеркале у него над плечами и под уверенно мельтешащими локтями, как восход солнца, который, отец всегда в это верил, вот-вот настанет.
На ночь осталось одиннадцать пар и семь одиноких гостей; разведенный мужчина из Техаса проделал весь этот путь, чтобы посмотреть, как его сын будет играть против Эксетера; его сын вышел из игры в первой четверти из-за травмы коленки, но даже техасец был в хорошем настроении. В сравнении с ним пары и одинокие гости держались несколько робко — они не знали друг друга, и у них не было ничего общего, кроме детей в школе Дейри; но после того, как дети ушли в общежитие, техасец заставил их всех до единого разговориться.
— Разве это не великолепно — иметь детей? — спрашивал он. — Господи, разве не здорово смотреть, как они взрослеют, правда ведь?
Все согласились. И тогда техасец сказал:
— А почему бы вам всем не придвинуть стулья к моему столу и не выпить всем вместе!
Мать взволнованно замерла в дверях кухни вместе с миссис Урик и Максом Уриком; отец за стойкой бара стоял неподвижно, но уверенно; Фрэнк выбежал из своей комнаты; Фрэнни взяла меня за руку, и мы затаили дыхание; Айова Боб выглядел так, будто собирался от души чихнуть. И один за другим пары и одинокие гости начали подниматься со своих мест и пытаться пододвинуть свои стулья к столу техасца.
— Мой не двигается! — сказала женщина из Нью-Джерси, которая слегка перебрала; у нее был резкий писклявый смешок, бездумностью напоминающий усердие хомячка, накручивающего милю за милей в своей клетке с колесом.
Мужчина из Коннектикута даже покраснел, пытаясь оторвать свой стул от пола, пока его жена не сказала:
— Он прибит. Вон гвозди, которые уходят прямо в пол.
Мужчина из Массачусетса опустился на колени прямо у стула.
— Привинчены, — сказал он, — тут шурупы — по четыре или пять на каждый стул!
Техасец тоже встал на колени и уставился на свой стул.
— Все здесь привинчено, — внезапно выкрикнул Айова Боб.
Он ни с кем еще не разговаривал после игры с того момента, когда сказал «разведчику талантов» из университета Пенсильвании, что Младший Джонс может играть где угодно. Его лицо непривычно раскраснелось и блестело, словно он позволил себе выпить на одну рюмку больше обычного или наконец-то осознал, что уходит в отставку.
— Мы все на большом корабле, — заявил Айова Боб. — Мы в большом кругосветном круизе!
— Ура-а-а! — закричал техасец. — Я за это выпью!
Женщина из Нью-Джерси вцепилась в спинку своего привинченного стула. Некоторые начали снова садиться.
— Нас в любой момент может смыть за борт! — сказал Айова Боб.
И Ронда Рей с шуршанием прошла между Бобом и застывшими на своих привинченных стульях родителями; она начала раскладывать подставки и салфетки для коктейлей, водить влажным полотенцем по краю столов. Фрэнк выглядывал из дверей холла; мать и Урики, казалось, навсегда застыли в кухонных дверях; отец не потерял блеска, впитанного от зеркал, он уставился на своего отца Айову Боба так, будто опасался, что отставной тренер скажет что-нибудь безумное.
— Конечно, стулья привинчены! — сказал Боб, вознеся руки к небу, словно говорил последнюю речь между таймами и это была игра его жизни. — В отеле «Нью-Гэмпшир», — сказал Айова Боб, — когда дым пойдет коромыслом, с места никого не сдует.
— Ура! — снова закричал техасец, но остальные, похоже, затаили дыхание.
— Просто держитесь за свои места! — сказал тренер Боб. — И можете ни о чем не беспокоиться.
— Ура! Слава богу, что стулья привинчены! — закричал великодушный техасец. — Давайте все за это выпьем!
Было слышно, как жена мужчины из Коннектикута с облегчением вздохнула.
— Ну что же, мы все должны говорить громко, раз мы собираемся стать друзьями и поговорить друг с другом, — сказал техасец.
— Да! — сказала женщина из Нью-Джерси с небольшим придыханием.
Отец продолжал с удивлением смотреть на Айову Боба, но Боб был просто великолепен: он повернулся и подмигнул Фрэнку, заглядывающему в дверь из холла, и поклонился матери и Урикам, а Ронда Рей снова прошла через весь зал и весело потрепала старого тренера по щеке. Техасец наблюдал за Рондой так, словно вообще забыл про стулья, привинчены они там или нет. «Кому какое дело, что стулья нельзя двигать?» — подумал он про себя, глядя на Ронду Рей, которая порхала почище Гарольда Своллоу, проникшись, как и все, праздничным настроением.
— Ура! — прошептала Фрэнни мне в ухо, но я следил за баром, наблюдая, как отец смешивает коктейли.
Он сосредоточился на своих движениях, как никогда прежде на моей памяти. Усиливающиеся
