На букву 'М' - Елена Лабрус
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Будем гулять за ручку по Набережной?
— Ну зачем так радикально. Хотя Набережная наша и великолепна. Нет. Познакомлю тебя со своими друзьями. Куда-нибудь съездим вместе. Мы из-за женитьбы на этой… — он замялся, словно подбирая слово — сумасшедшей разосрались. Но теперь снова восстанавливаем отношения. У меня среди друзей много интересных людей. Есть известный фотограф, Семёнов. Не слышала? Есть актёр театра. Можем съездить вместе на озёра…
— Вадим, — кое-как вклинилась я в этот вдохновенный поток. — Я работаю. Очень много работаю. Мне просто некогда.
— Сонь, хотя бы на день, — снова этот умоляющий взгляд котика.
— Ладно, спишемся. Я подумаю.
— Да, — обнял он меня так порывисто, что я не успела и возразить. — Я люблю тебя, — зарылся он носом в шею, вдохнул мой запах.
«Час от часу не легче», — подумала я. И ещё что-то про маниакально-депрессивный психоз в стадии «мании».
И про то, что сменю телефон, если он будет мне надоедать — это уже когда звонила Дриму по дороге домой.
— Дим, свободен сегодня?
— Для тебя — всегда, — даже по голосу слышалось, как он обрадовался.
— Я буду дома минут через двадцать.
— Значит, прямо сейчас и заеду.
Я едва успела принять душ.
— Как себя чувствуешь? — он подтянул меня к себе и откровенно застонал, заскользив руками по моей спине. Сжал ягодицы в ладонях и подхватив, поставил меня на кровать.
— Хорошо, — следила я с какой скоростью он срывает с себя одежду. И едва сдержала смех, когда его лицо оказалось там, где треугольник волос показывал строго вниз.
— Не волнуйся, до смерти не залижу, — улыбнулся он, когда из позы «раздавленная лягушка», в которую он меня опрокинул, я всё же стала вырываться.
— Это действительно должно быть приятно? Потому что мне смешно, щекотно и неловко.
— Понял. Или петтинг не твоё, или я уже оброс к вечеру, — провёл он рукой по щеке.
И очень быстро исправился. Но всё, что мне нравилось два дня назад, от чего я получала удовольствие, сегодня доставляло одни неудобства и страдания. То ли я мучительно хотела не его, то ли с него слетела какая-то романтическая аура после слов Агранского, то ли просто настроение у меня было не трахательное.
К финишу он, меня, конечно, привёл. И не раз. Мастер он и есть Мастер. Но хотелось, чтобы это уже, наконец, закончилось.
— Дим, всё, — выставила я вперёд руку. — Я уже ничего не чувствую. Только боль, жжение, хлюпанье и скрип этого проклятого латекса.
— Хорошо, на сегодня всё, — легко согласился он и ушёл приводить себя в порядок в ванной. И я к нему не присоединилась.
Глянув на часы, что ещё успею на последний автобус, я едва дождалась, когда он выйдет.
— Ты куда-то торопишься? — удивился он, когда из ванной я выскочила при полном параде: джинсы остались в «Аллеях», пришлось снова надевать юбку, колготки и иже с ними. — А я хотел тебе ужин приготовить. Продукты принёс, вино.
— Тогда держи ключи, — отцепив ключ от почтового ящика, кинула я ему связку. — Оставайся. Готовь. Пригласи кого-нибудь из своих подружек. Наташку, например. Только умоляю, не валяйтесь на Леркиной кровати! Уходя, брось ключи в почтовый ящик.
— Ты бессердечная, Софи, — укоризненно покачал он головой.
— Нет, Дим, просто моё сердце принадлежит не тебе.
Я подмигнула и захлопнула за собой дверь.
Глава 50. ВП
Это была странная неделя.
Неделя горьких открытий и радостных разочарований. Неделя весёлой грусти и сладких бессонниц. Семь дней неразбавленной работы под острым соусом неожиданного вдохновения. И бесконечная вереница одинаково тягостных дней ожидания неотвратимого.
Я думал никогда не вымолю у неё прощения. Но она приехала, в тот же день, вечером, прокралась на цыпочках в гостиную, где, представляя блескучие звёзды в чернильнице неба, я готовился отшельником провести всю ночь, обняла и простила.
— Забудем, — поцеловала она меня в висок. И хрупкое равновесие мира, что сегодняшний день качнул в сторону зла, восстановилось.
— Я уволил его, Сонь, — глотнул я с бутылки какую-то сухую бурду.
В баре это было единственное вино, закупоренное завинчивающейся пробкой — штопор я бы элементарно не нашёл, а ничего крепче не хотел. Шампанское — напиток победителей, вода — эликсир мудрецов, водка — спасение для неудачников, а вино… вино любит уединение и темноту. Вино сегодня — моё.
— Он был твоим единственным другом? — села она на ковёр у ног.
— Когда-то мне казалось, что это именно так. Когда-то очень давно, утром, — протянул я ей бутылку. — Мне и в голову не пришло, что он посмеет ставить тебе какие-то условия, угрожать. Но очень многое стало теперь понятно.
Я, конечно, не мог ей рассказать всего. Что чувствовал, как Герман, будто ревнивая баба, всё пытался вбить между нами с Софьей клин. Всем был недоволен, всё что-то ворчал, бубнил, вынюхивал, даже Зину начал этим раздражать, хотя плюсик к её прозорливости — она его никогда не любила. Герман всё порывался Софью кем-нибудь заменить. «Ну, не понравилась ему девушка, бывает», — старался отмахнуться я. А дело оказалось совершенно в другом.
— Лёнь, все четыре книги Шерри Дан написаны с твоих черновиков. И она хотела новые, трясла Анисьева, торопила.
Густое вино мягко булькнуло в сосуде, когда она глотнула. И холодное стекло легло в мою ладонь, когда вернула бутылку.
— Херня всё это, — подхватил я её за руку. Мы перебрались на диван. — Всё, что я пишу — всё это хлам. А особенно черновики. Они вообще мусор.
— Ты не прав, Лёнь. Ты — гений. И ты — Великий Писатель. И зря так равнодушно относишься к своим книгам, — вздохнула она.
— Ты просто пьяна, — улыбнулся я, не став уточнять, что «пьяна мной». Но это её не сбило.
— Я-то их читала. И видела твои черновики. Вот воистину находка для шпиона. В них прописано всё, от и до: внешность героев, любимые фразочки, характеры. Из какой-нибудь самой объёмной черты ты строишь конфликт, создаёшь ему противоположность и коротко, ёмко, но ведь расписываешь весь роман, до самой последней сцены. А порой пишешь целые главы, полновесные, объёмные. Почему ты ими не дорожишь?
— Потому что идея ничего не стоит, — я просунул руку под изгиб её шеи, и она положила голову на моё плечо. — Идеи витают в воздухе. Они как вирусы. Кто угодно может их подцепить. А сюжетов по разным классификациям и вообще всего шесть или семь. Война, дорога, жизнь, смерть… — я махнул бутылкой.
