Рубиновая верность - Светлана Демидова

Ленечка чем-то мазал мне колени, а меня била такая крупная нервная дрожь, что отвратительным образом клацали зубы.

– Ну… ты как? – спросил он, вытирая руки о полотенце.

Ответить я была не в силах. Зацепин куда-то исчез, а потом появился вновь и заставил меня выпить горькую коричневую жидкость. Частично я пролила ее на многострадальные колени, но через некоторое время все-таки перестала сотрясаться всем телом.

– Это мы… мы его убили… – наконец смогла выдавить я. – Я убила…

– Не говори ерунды, – отозвался Ленечка. – Не ты сидела за рулем фуры.

– К-какой фуры?

– Ну… с которой он столкнулся. Показывали же…

Я не видела никакой фуры. Машину Назаренко расплющила моя нелюбовь. Его убило мое нежелание с ним жить. Илья страшно полюбил меня. Я это видела, чувствовала и принимала, пока мне этого хотелось. А как только расхотелось, так… В общем, он любил меня как умел, а я его убила…

– Выпей-ка еще! – Ленечка протянул мне чашку все с той же коричневой жидкостью.

Я не могла смотреть ни на жидкость, ни на Зацепина. Я подняла на него глаза и сказала:

– Ненавижу тебя…

Я думала, что Ленечка опять скажет: «Насильно мил не будешь» – и бросит меня в очередной раз, но он произнес следующее:

– Мы это уже проходили, Рита. Вспомни Наташу… Я тоже не мог после ее смерти смотреть на тебя, но ничего хорошего из этого не вышло. А еще Любашку мою вспомни… Я мог бы тогда бросить тебе в лицо серьезное обвинение, но не стал этого делать, поскольку… Словом, мы с тобой должны быть вместе, чтобы больше… никого не погубить…

Я не нашла, что ему на это ответить. Он был прав. Мы с ним расходились, рушили судьбы других людей и сходились снова. Надо наконец остановиться. Надо было остановиться еще на Сашеньке Сычеве. Он был дан нам с Зацепиным в качестве предупреждения, но мы с ним этого не поняли.

– Мне слишком тяжело, Ленечка, – прорыдала я.

– Мы все вытерпим, Рита, – ответил он и прижал меня к себе. – Мы ведь больше не расстанемся, правда?

Я вымученно кивнула. Чего расходиться, когда уже…

– Мы теперь заживем по-другому, – продолжил Ленечка. – Станем ценить каждый день. И любить друг друга изо всех сил. Назаренко, конечно, жаль как человека, но… Рита… теперь нам не надо ждать неприятностей из-за каждого угла. Мстить он теперь уже не сможет…

– О чем ты, Леня?!! Илья погиб, а ты…

– А что я?!! Я хочу жить! С тобой! Любить тебя хочу открыто и без страха за твою жизнь и за жизнь моих близких!! Ничего в этом плохого не вижу!!

Если бы Ленечка знал, что месть Назаренко только начинается!! Если бы он только знал!!! Хотя… ничего сделать мы все равно не смогли бы. Все дальнейшие события развивались так, как это распланировал Илья. Он и после смерти остался победителем. Наши с Зацепиным желания и хотения в расчет приняты не были.

Последний компаньон Назаренко Иван Ардаматский отыскал меня и потребовал, чтобы я непременно была на похоронах, и даже привез траурный туалет. Он вытащил его из большой пластиковой коробки с прозрачным верхом и тут же потребовал примерить. Я даже не посмотрела в сторону шуршащего черного наряда.

– Рита, я всего лишь выполняю волю Ильи, – сказал он.

– То есть он сказал тебе, что умрет, и велел нацепить на меня траур, да? – ядовито произнесла я, глотая горькие слезы.

– Нет, он оставил письмо…

– В смысле?! Какое письмо…

– Обычное, в конверте. Оно лежало сверху тех бумаг, которые я обязан был просмотреть в то утро… ну… после той ночи… Словом… я сначала прочитал письмо и только потом узнал о смерти Назаренко…

– То есть…

– Да, Рита… Похоже, что он сам…

– Что сам…

– Врезался. Специально…

– Нет!!!

– Но письмо…

– Где оно?! Покажи!

Ардаматский вытащил из нагрудного кармана сложенный втрое листок и протянул мне:

– Возьми. Я знал, что ты захочешь посмотреть.

Текст был отпечатан на принтере. Можно было бы сказать, что это чья-то провокация и что подпись Ильи внизу поддельная, но… Но я сразу узнала стиль Назаренко, его рубленые фразы. Только он мог наделать такое количество грамматических ошибок. В общем и целом смысл письма сводился к тому, что Ардаматский должен обеспечить мое присутствие на похоронах в том туалете, туфлях и драгоценностях, которые он найдет в коробках, что лежат в зеркальном шкафу нашей с ним спальни. Ваня должен потребовать от меня примерить наряд до похорон, чтобы успеть подогнать его, если Илья вдруг не угадал с размером.

Дрожащей рукой я отдала письмо Ардаматскому и сказала:

– Я не буду ничего примерять. Он даже… оттуда… пытается нами командовать…

– Ты непременно примеришь, Рита, – мягко, но с нажимом ответил Иван. – Платье должно сидеть как влитое.

– С чего ты взял?! С этим письмом… вообще… надо в милицию… Может, Назаренко кто-нибудь вынудил все это сделать! Ты был в милиции, Ваня?!

– Во-первых, ты прекрасно знаешь, что вынудить Илью что-то сделать было невозможно. А во-вторых… – Он достал из кармана конверт. – Ты смогла бы пойти в милицию, если бы прочитала это?

Я взяла конверт. На нем после фамилии и имени Ардаматского высоким и колючим почерком Назаренко без единого знака препинания было написано: «Не вздумай идти в органы Ваня я же знаю как ты любишь Валечку». Валечкой звали десятилетнюю дочку Ардаматского. Многие отцы любят своих детей. Но Иван любил свою Валечку сентиментально, трогательно и даже болезненно. Зная Илью, который ничего не делал бесцельно и бессмысленно, Ардаматский, конечно же, ни в какие органы не пошел и никогда не пойдет. И я его понимала. Если бы я получила подобное предупреждение, то по требованию Назаренко ради такого любимого существа, каким являлась Валечка для Ивана, могла бы пойти на похороны вообще голой.

– Так что… примеряй, Рита, – сказал Иван, когда я возвратила ему конверт. – Я пока выйду… посижу на кухне…

Платье до пола из тонкого струящегося шелка годилось для похорон только черным цветом. Оно было сильно декольтированным, без бретелек. Лиф так утягивал фигуру, обнажал и приподнимал грудь, что я неплохо смотрелась бы в этом платье на каком-нибудь балу, но уж никак не у гроба. К платью полагались широкополая шляпа с черной вуалью, закрывающей почти все лицо, многоярусное ожерелье, серьги и браслет из крупного черного жемчуга.

Когда я в таком виде вышла на кухню, Ардаматский аж крякнул от изумления.

– Раз платье можно подогнать, то предлагаю срочно сшить какую-нибудь накидку на плечи, а то я выгляжу дорогой шлюхой, – сказала я. – Тебе не кажется?

– Кажется… – промямлил Иван. – Но… скорее всего, он так и задумал…

– То есть ты не позволишь мне прикрыться?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});