11/22/63 - Стивен Кинг

В доме 379 по Коссат-стрит Дорис Даннинг сидела на диване рядом с Троем, тогда как Эллен носилась по комнате в наряде индейской принцессы: ей не терпелось отправиться на охоту. Трой только что сказал, что поможет съесть сладости, которые она, Тагга и Генри принесут домой. Эллен ответила: «Нет, ты не поможешь, надевай хэллоуинский костюм и иди сам собирать сладости». Все, конечно, засмеялись, даже Гарри, ушедший в ванную: от волнения ему очень захотелось отлить. Потому что Эллен, как и настоящая Люсиль Болл, умела смешить людей.

Я схватил револьвер. Он вывалился из скользких от пота пальцев. Голень визжала от боли – я приложился ею о бортик песочницы. С другой стороны дома хлопнула автомобильная дверь, раздались быстрые шаги по бетонной дорожке. Я помню, как подумал: Запирай дверь, мама, не только от своего вспыльчивого мужа; сам Дерри идет к тебе в гости.

Я вновь схватил револьвер, поднялся, покачиваясь на ставших ватными ногах, едва не упал, все-таки устоял и побежал к двери черного хода. На пути лежала крышка подвального люка. Я обогнул ее, убежденный, что она провалится под моим весом. Воздух вдруг превратился в сироп, будто тоже стремился задержать меня.

Даже если ради этого мне придется умереть, думал я. Если я умру, и Освальд добьется своего, и погибнут миллионы. Даже тогда. Потому что это здесь и сейчас. Потому что они настоящие.

Дверь черного хода могли запереть. Собственно, я в этом совершенно не сомневался и чуть не свалился с заднего крыльца, когда повернул ручку и дверь распахнулась мне навстречу. Я вошел на кухню, где еще пахло тушеным мясом, которое миссис Даннинг приготовила на «Хотпойнте». Раковину наполняла грязная посуда. На столешнице я увидел соусник и миску с холодной лапшой. Из телевизора доносилась тревожная, будоражащая скрипичная музыка. Кристи называла такую «убийственной». Очень уместная. Также на столешнице лежала резиновая маска чудовища Франкенштейна, которую хотел натянуть на себя Тагга, отправляясь предлагать сладость или гадость. С маской соседствовал бумажный пакет с жирной надписью черным карандашом: «КОНФЕТЫ ТАГГИ, НЕ ПРИКАСАТЬСЯ».

В своем сочинении Гарри процитировал мать: «Убирайся отсюда с этой штуковиной, ты не имеешь права быть здесь». На самом деле, пробегая по линолеуму к арке, соединяющей кухню и гостиную, я услышал: «Фрэнк? Что ты здесь делаешь? – Голос набирал громкость. – Что это? Что у тебя... убирайся отсюда!»

А потом она закричала.

Когда я вбегал в арку, раздался детский голос: «Вы кто? Почему моя мама кричит? Там мой папа?»

Я повернул голову и увидел десятилетнего Гарри, стоявшего в дверях маленького туалета в дальнем конце кухни, одетого в куртку из оленьей замши, с духовушкой в одной руке. Другой он застегивал ширинку. Тут Дорис закричала вновь. Двое мальчишек тоже кричали. Последовал звук удара – тяжелого, тошнотворного, – и крик оборвался.

– Нет, папочка, не надо, ты делаешь ей БОЛЬНО!– взвизгнула Эллен.

Я миновал арку и остановился с разинутым ртом. Отталкиваясь от сочинения Гарри, я всегда предполагал, что мужчина, которого я собирался остановить, будет размахивать обычным молотком, какие держат в ящиках для инструментов. Молотком он не размахивал. Он держал в руках здоровенную кувалду и управлялся с ней, как с игрушкой. Под закатанными рукавами я видел бугры мышц, накачанных двадцатью годами рубки мяса и разделки туш. Дорис свалилась с дивана на ковер. Даннинг уже сломал ей руку – кость торчала сквозь разорванный рукав – и, судя по всему, выбил плечо. На ее побледневшем лице застыло изумление. Она пыталась отползти к телевизору, пряди волос падали на лицо. Даннинг замахивался кувалдой. Следующий удар пришелся бы в голову Дорис, раздробил бы череп, и мозги выплеснулись бы на диванные подушки.

Эллен, маленькая принцесса, пыталась вытолкнуть отца за дверь.

– Перестань, папочка, перестань!

Он схватил ее за волосы и отшвырнул. Она отлетела, с головного убора посыпались перья. Ударилась о кресло-качалку и перевернула его.

– Даннинг! – крикнул я. – Прекрати!

Он посмотрел на меня красными, влажными глазами. Пьяный в дымину. Плачущий. Из ноздрей свисали сопли. На подбородке блестела слюна. Лицо перекосило от ярости, скорби, недоумения.

– Ты, блин, кто такой? – спросил он и бросился на меня, не дожидаясь ответа.

Я нажал спусковой крючок револьвера, думая: На этот раз он не выстрелит. Это же револьвер из Дерри, и он не выстрелит.

Но он выстрелил. Пуля попала Даннингу в плечо. Красная роза расцвела на белой рубашке. Его бросило в сторону, а потом он снова попер на меня. Поднял кувалду. Красное пятно увеличивалось на глазах, но он, казалось, ничего не чувствовал.

Я снова нажал спусковой крючок, но кто-то толкнул меня, и пуля ушла куда-то в потолок. Я услышал пронзительный крик Гарри:

– Прекрати, папочка! Прекрати, а не то я тебя застрелю!

Артур Даннинг по прозвищу Тагга полз ко мне, к кухне. И когда Гарри выстрелил из своего ружья – ка-чау! – Даннинг опустил кувалду на голову Тагги. Лицо исчезло под волной крови. Кусочки костей и пряди волос взлетели в воздух. Капли крови забрызгали люстру. Эллен и миссис Даннинг кричали, кричали, кричали.

Вновь крепко держась на ногах, я выстрелил в третий раз. Пуля разорвала щеку Даннинга до уха, но не остановила его. Он уже не человек, подумал я тогда. В его глазах, из которых лились слезы, в раззявленном рту, скорее жующем, а не вдыхающем воздух, я видел бездонную пустоту.

– Ты, блин, кто? – повторил он, а потом добавил: – Это незаконное вторжение.

Он замахнулся кувалдой и ударил по горизонтальной дуге. Я упал на колени, скрючился и вроде бы разминулся с двадцатифунтовым бойком кувалды, хотя макушку обдало жаром. Револьвер вылетел из моей руки, ударился о стену, отскочил в угол. Что-то теплое потекло по лицу. Понимал ли я, что он лишь пропахал в моем скальпе шестидюймовую борозду, и для того чтобы отключить меня или убить, ему не хватило осьмушки дюйма? Не могу сказать. Все произошло менее чем за минуту, секунд за тридцать. Жизнь может развернуться на пятачке, и когда это происходит, разворачивается она быстро.

– Беги! – крикнул я Трою. – Хватай сестру и беги! Кричи, зови на помощь! Кричи во весь...

Даннинг взмахнул кувалдой. Я отпрыгнул назад, боек угодил в стену и пробил доски обшивки. Взлетело облако штукатурки, смешавшись с пороховым дымом. Телевизор продолжал работать. Скрипки по-прежнему играли «убийственную» музыку.

И пока Даннинг пытался вырвать кувалду из стены, что-то пролетело мимо меня. Духовушка «Дейзи». Ее бросил Гарри. Ствол угодил Фрэнку Даннингу в разорванную щеку, и он вскрикнул от боли.

– Маленький ублюдок! Я тебя за это убью!

Трой уже нес Эллен к двери.

С этим все хорошо, подумал я. По крайней мере для них я изменил бу...

Но прежде чем он успел выскочить из дома, в дверном проеме возник кто-то еще и свалил Троя Даннинга с сестренкой на руках. Я не разглядел, кто это, потому что Фрэнк уже высвободил кувалду и шел на меня. Я попятился, одной рукой вышвырнув Гарри на кухню.

– Беги через черный ход, сынок. Быстро. Я задержу его, пока ты...

Фрэнк Даннинг издал дикий вопль и замер. И тут же что-то вылезло у него из груди. Фокус, да и только. Это что-то покрывала кровь, и я не сразу понял, что вижу острие штыка.

– Это тебе за мою сестру, ублюдок, – прохрипел Билл Теркотт. – Это тебе за Клару.

Даннинг повалился вперед. Ноги – в гостиной, голова – в арке, ведущей на кухню. Острие вонзилось в пол и удержало его на весу. Одна нога дернулась, и он застыл, словно умер, пытаясь отжаться.

Все кричали. Воздух пропитался запахами сгоревшего пороха, штукатурки, крови. Дорис пыталась доползти до убитого сына, волосы падали ей на лицо. Я не хотел, чтобы она это видела – удар кувалды раскроил голову Тагги до челюсти, – но остановить ее не мог.

– В следующий раз у меня получится лучше, миссис Даннинг, – проскрипел я. – Обещаю.

Мое лицо заливала кровь. Мне пришлось протереть от нее левый глаз. Сознания я не потерял, так что понимал, что рана не слишком серьезная. К тому же крови из ран на голове всегда выливается немерено. Я попал в передрягу, и, если рассчитывал на новую попытку, следовало убираться отсюда, быстро и незаметно.

Правда, без еще одного разговора с Теркоттом я уйти не мог. Если, конечно, тот был в состоянии говорить. Он лежал у стены, рядом с ногами Даннинга. Держался за грудь и жадно хватал ртом воздух. На мертвенно-бледном лице синели губы, совсем как у мальчишки, наевшегося черники. Я протянул к нему руку. Он схватился за нее, как утопающий – за соломинку, но в его глазах поблескивала веселая искорка.

– И кто у нас бздун, Амберсон?