Рассказы - Евгений Шкловский

Возвращению же его радовалась, хотя и сдержанно, с оттенком укоризны: ага, пришел-таки, гуляка… И не из ревности вовсе, как предположил Кирилл, а – из-за нежелания (сама сказала) будить в псе не то что надежду, но нечто глубинное, в недрах темной собачьей души, которая, может, и не совсем, там, в загадочном мерцании зрачков, собачья.

Кирилл, Кирилл…

А что ему оставалось еще делать, как не жалеть Юлю, ведь только сам человек и может знать (и то не всякий) свои возможности. Если Юля не хотела привязываться, стало быть, знала предел своих душевных сил.

Кирилл же думал так: собака есть собака, а женщина есть женщина… В том смысле, что женщина в гораздо большей степени чувствует некоторые тонкие вещи. Ведь свой страх Юля, похоже, распространяла и на все остальное в этом мире, включая и их с Кириллом отношения.

Есть – есть, а нет, ну так что же… Будто и не важно совсем.

Оберегала себя. Вроде и близки, но в то же время и нет. Не поймешь.

Отчасти это, впрочем, уязвляло его. Ну да, было в их отношениях нечто ущербное. Он-то как раз относился к ней очень серьезно – как если бы уверен был… ну… в неслучайности.

Жалел он ее, но и себе тоже сочувствовал. Едва проскользнет в ней та самая самосохранительная (так он это понимал) холодность, тут и ему немного не по себе: словно он сбоку припека, не чужой, но и не близкий, так, не разбери кто…

Рыжика это, кстати, совершенно не смущало – он мог быть возле Юли, но мог и не быть, болтаться где-то, не озабочиваясь тем, что по этому поводу думают и чувствуют. Так, значит, так, и все в жизни – аналогичным образом, не надо ни в ком искать свою руку или ногу, вот и все.

Случайность или неслучайность – какая, собственно, разница?

А потом Рыжик действительно пропал. Еще ранняя осень стояла, вся в золоте, сентябрьское солнце припекало не хуже летнего. Юля любила бывать на даче в эту пору, так что отсутствие пса было очень заметно.

Хотя, собственно, а как еще, если собака бесхозная? Может, случилось что (не дай бог!), а может, кто сердобольный взял к себе насовсем, и пес преданность свою собачью отныне посвятил новому покровителю

(кабы так). Псы дворянской породы, намаявшись неприкаянностью, умеют быть верными.

Поначалу Юля отнеслась к этому вроде почти равнодушно, будто заранее знала, что раньше или позже, но так и будет. И вины ее тут ни малейшей.

С каждым днем, однако, она все больше и больше начинала чувствовать, что не хватает ей пса, вздрагивающих ушей и темного влажного носа.

Так бы прибежал, поскребся в дверь или лег на пороге. А то и в ноги к Юле. Посапывал бы тихо, приподнимая то одну кустистую бровь, то другую, поглядывал на нее исподлобья. Потом бы подмел то, что она выложила ему в миску (всегда для него находилось что-то вкусненькое, даже и банка какого-нибудь "Педигри" или "Чаппи"), и ушел побродить по участку или куда-то еще по своим делам, чтобы к ночи вернуться и остаться охранять ее. А теперь его не было очень долго.

Впрочем, Юля все еще не теряла надежды и продолжала ждать: а вдруг?

Вскоре и зима наступила, а зимой Юля редко выбиралась на дачу: холодно, протапливать долго и маетно. Так что судьба Рыжика теперь и вовсе была неведома: появлялся он, нет ли? Раза два она все-таки съездила туда, но все было укрыто снегом, к дому не пробиться, и никаких следов, кроме птичьих.

Меж тем отношения их с Кириллом тоже изменились (он чувствовал), не в лучшую сторону: все чаще возникал между ними тот странный холодок, который и раньше беспокоил Кирилла, только теперь гораздо отчетливей.

Юля звонила все реже, а их встречи стали какими-то… скучными, что ли, едва ли не вымученными, что, естественно, не могло не огорчать и даже обижать Кирилла: не хватало ему Юли…

Однажды он не выдержал и попытался как-то прояснить отношения, даже не столько упрекая (упрек, однако, слышался), сколько… На что Юля ответила просто и лаконично: "Я сплю…" – этим вроде все и объяснялось: зима, снег, солнца мало, светает поздно… Возразить нечего. Зима располагает к спячке, а некоторые особенно подвержены этому (вегетативно-сосудистая дистония), ничего тут, увы, не поделать.

А потом и вовсе перестала звонить.

ОБНАЖЕННАЯ НАТУРА

Они почти не встречаются. Верней, встречаются, как не встретиться в их сравнительно небольшой двухкомнатной квартире с общим, естественно, санузлом и кухней, но это даже встречей трудно назвать – случайное пересечение, столкновение, они совсем как чужие, все молчком. Да они и стараются избегать друг друга, чтобы не произносить лишних слов, чтобы ненароком не вступить в более личный контакт…

Они – муж и жена, впрочем, это уже, похоже, чистая формальность.

Нет, они не разведены, но расселина между ними все шире и шире, это даже не расселина, а почти настоящая пропасть.

Он в своей комнате или на работе, то же и она. Только кошка Милка еще не поняла, что произошло, и курсирует где хочет, мяукает, прося есть как у нее, так и у него, в зависимости от того, кто в данный момент ближе к холодильнику, где хранится ее любимое яство – рыба. И ласкается она, мурлыча, к каждому, в зависимости от настроения.

Вообще-то она живет у Раи в комнате, но если ей удается проскользнуть в комнату Сергея, то она может оставаться там довольно долго, а если захочет выйти, то сядет возле двери и мяуканьем попросит, чтобы он ее выпустил.

А как все хорошо начиналось! Знакомые говорили, что более гармоничной пары они не встречали. Даже и внешне: он – высокий, широкоплечий, она – тоненькая, стройная, чуть пониже его. Но главное, конечно, не это. Главное, ясное дело, – взаимопонимание. Ну и всякое прочее. И сблизились они на такой изящной почве, как искусство. Собственно, и познакомились они на выставке – на вернисаже приятеля Сергея, тоже художника, дизайнера и фотографа.

Картины, выпивка, закуска, разговоры – в общем, как обычно, потом встречи, споры об искусстве, хождения по выставкам и мастерским художников, близость вкусов и общие интересы.

Рая, хоть и закончившая технический вуз, тоже мечтала стать художником (заветное), как раз тогда она тоже увлеклась фотографией, они обсуждали ее снимки, которые Сергею нравились, просто нравились, хотя, конечно, до профессионализма и уж тем более до искусства ей было далековато. Но Сергей хвалил ее снимки, она восхищалась его работами, а это, естественно, не могло не сближать.

И потом, когда уже жили вместе, обсуждения продолжались. Так совпало, что чуть ли не с самого начала их совместной жизни Сергей начал быстро расти. Посеянное раньше дало сильные ростки и стало плодоносить, первая его выставка прошла на ура, ему стали заказывать работы, а вскоре предложили место арт-директора в одном из крупных глянцевых журналов. Это был успех, который Сергея не только обрадовал, но и заставил еще серьезней заняться совершенствованием своего мастерства. Иногда Сергей радостно прибегал к жене, если она была дома, и говорил:

– Ты только посмотри, как здесь ложится тень, с ума сойти, сразу совсем другой эффект. – И он протягивал ей разные изображения – с тенью и без тени.

В другой раз его восторг мог вызвать неожиданный ракурс, который он долго искал и не находил, а потом вдруг снизошло.

Короче, он становился не просто профессионалом, но и настоящим художником.

Случалось, конечно, что и спорили, даже довольно яростно, вплоть до ссоры, но всегда в конце концов находили почву для примирения.

Рая меж тем стала его основной фотомоделью.

Сергей и раньше нередко работал с обнаженной женской натурой, считая ее необыкновенно важной для любого художника, сулящей самые неожиданные находки. Он любил цитировать пастернаковское: "А я пред чудом женских рук, спины, и плеч, и шеи и так с привязанностью слуг весь век благоговею". В красоте женского тела, говорил Сергей, есть нечто особенное, поглощающее без остатка, приоткрывающее какие-то очень тонкие сферы. Она вызывает благоговение и в то же время желание освободиться, жажду предаться ей безраздельно и в то же время подчинить себе, увековечить и в то же время разрушить. Перед ней чувствуешь себя беззащитным, но и она вызывает – при всей своей могущественности – жалость своей хрупкостью, уязвимостью перед всем, перед чем уязвимо человеческое, – перед временем, болезнями и всякими неурядицами. Любая обнаженная натура – это почти всегда своего рода роман для художника, независимо от того, близки они с натурщицей или нет. В нем бывают и восхищение, и ревность, и протест… Любил он поговорить на эту тему.

Она же еще в первые дни их близости, когда он с восхищением пропел хвалу совершенству ее тела, не без кокетства сообщила, что ей уже не один раз предлагали позировать обнаженной.

"Правда?" – спросил Сергей рассеянно и потом дня два ходил мрачный.

Предлагали или позировала? – вот вопрос, который его некоторое время мучил – по себе знал, чем такие предложения обычно заканчиваются.