Нежеланная дочь - Татьяна Фомина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Правда…»
— А Эрик? — перевожу тему, так как не хочу больше от этом говорить.
— Он нехило получил от бабы Лены полотенцем, — хмыкает Фил.
— За что? — жалею неизвестного мне Эрика.
— Эр притащил домой кота, а баба Лена обещала, что выкинет его, если тот хоть раз нагадит. Короче, кот, которого мы с Эриком забыли выпустить из комнаты, испортил мои вещи…
— Капец! — Я не могу сдержать смешок, а Фил смущенно чешет толстой перчаткой кончик носа.
— Да. Это был кошмар. Эрик засунул мои вещи в стиралку, чтобы бабушка не отправила на улицу Рыжика. Хотя, я думаю, она так только пугает, а Эр верит. Она совсем не злая. Вот она вроде и ругается, а тебе не страшно, а смешно. — Фил улыбается, говоря об этом. — И Эрик, кстати, тоже нормальный. Он уступил мне свою кровать, а сам спал на полу вместе с Рыжиком. Только вот телефон… Дар, я не знаю наизусть ни одного номера!
— Обещай, что выучишь!
В голове не укладывается! Эрик, чтобы спасти своего кота, нечаянно «выстирал» телефон Фила.
— Выучу. Обязательно выучу.
— И вообще, ты же мог написать мне через Эрика!
— Мог. Мы так и хотели сделать! Только у тебя закрытая страничка… Эрик сказал, что ты красивая!
— Вот еще! — невольно смущаюсь.
— Правда! — уверяет меня Фил, бросив взгляд в сторону, где стоят наши родители. — У бабы Лены есть только номер папы, но она не могла до него дозвониться, чтобы сообщить, что я у них.
— И что теперь ты будешь делать? — Я тоже кошусь в сторону мамы, которая никак не перестанет ругать папу Филиппа.
— Я не знаю…
— А в школу ты завтра придешь?
— Конечно, приду!
— А твоя… мама? — спрашиваю его.
Я видела, что она приходила в школу. Устроила скандал, пока не вызвали охрану и ее не вывели.
— Она дома, но жить с ней я не буду. Я лучше уйду к бабе Лене или к бабе Шуре. Я так папе и сказал.
Мы вдвоем снова поворачиваемся и смотрим на родителей. Мама отошла от папы Филиппа и, наверное, ждет меня.
— Я пойду?
— Дар, ты же меня не бросишь? — Фил смотрит на меня огромными несчастными глазами. Они у него очень красивые. Большие и добрые. И ресницы длинные, как у девчонки.
— Дурак ты, Фил! Как я тебя брошу, если ты мой брат!
Мы вместе идем к родителям. Филипп подходит к отцу, а я прячусь за маму. Я боюсь посмотреть на этого человека, словно только от одного его взгляда меня не станет. Хочу быстрее уйти домой, но чувствую, что они смотрят нам в спину.
— Дарина, ты в порядке? — спрашивает мама.
— Да.
— А Филипп?
— Тоже. Он завтра придет в школу.
Лебедев
Звонок классного руководителя выбивает из колеи. Совсем. Номер сына недоступен. Жена тоже не отвечает.
Не задумываясь еду в аэропорт и покупаю билет на самолет, на который только что объявили посадку. Видимо мой вид был настолько жалок, что мне продали его, закрывая глаза на явное нарушение регистрации.
Телефон снова вибрирует. На дисплее имя матери Евгении.
— Костя, что происходит? Почему мне звонят из школы и спрашивают, видела ли я Филиппа? — сразу в карьер допрашивает теща.
— Я не знаю.
— Костя! Что значит «ты не знаешь»?!
— Я не в городе. Возвращаюсь. Часа через три буду на месте. — Посадка должна скоро закончиться, и я, наверное, первый раз в жизни молюсь, чтобы не было никаких задержек рейса.
— Костя! Это целых ТРИ часа! — доносится из трубки. — Сделай же что-нибудь!
Что такое три часа, когда Филипп, как я понял, пропал со вчерашнего дня.
— Я сделаю, — отвечаю, сбрасываю вызов и набираю номер Бабакина.
— Мужчина! — Стюардесса обращается лично к мне. — Отключите, пожалуйста, телефон. Мы через три минуты взлетаем.
Девушка, на бейдже которой написано «Марина», поправляет идеально сидящую куртку униформы и нервно бросает взгляд на часы.
— Марина, — умоляюще смотрю на девушку. — У меня сын пропал. Один звонок! Буквально минуту!
Пару секунд она сомневается, но незаметно кивает головой. Звоню Антону и прошу пробить номер Филиппа. Отключаю сотовый. Марина выдыхает и только потом садится на свое место, пристегивая ремень.
Я не знаю, как мне дались эти три часа. Но стоило включить телефон, как посыпались уведомления о пропущенных звонках. Включаю голосовое сообщение от классного руководителя: «Константин Владимирович! С Филиппом все хорошо. Огромная просьба подъехать к Романовской Елене Ильиничне. Мальчика нам не отдают!»
Это то какая-то ошибка! Елена Ильинична ни за что бы не стала удерживать ни Филиппа, ни кого-то еще! Она сразу бы мне позвонила, чтобы предупредить! И я набираю номер бабушки Эрика.
— Еле…
— Костя! Слава богу! Здесь какие-то люди, и они требуют отдать им Филиппа!
— Все в порядке, Елена Ильинична! Это классный руководи…
— Да по мне хоть королева Великобритании! Мальчика я им не отдам! И почему ты не отвечаешь на мои звонки?! — В голосе немолодой женщины слышатся грозные нотки, и я чувствую себя нашкодившим мальчишкой.
— Елена Ильинична, у меня нет ваших пропущенных звонков. Вы же знаете, что я всегда вам…
— Как это — нет?! Я вчера еще звонила, сказать, что Филечка останется у нас! А ты трубки не берешь!
— Я сейчас в аэропорту. Скоро подъеду. С Филиппом все в порядке?
— Да, — слышу ответ, но по интонации чувствую, что это не так.
— Елена Ильинична, что случилось?
— Эрик…
— Что с Эриком? — кровь отливает от лица.
— Да что с ним будет! Как не было мозгов так и нет! Костя, он телефон Филечки выстирал, — жалуется женщина. Назвать ее пожилой язык не поворачивается — она очень энергичная несмотря на слабое сердце.
— Что? Телефон? Это ерунд… — начинаю, но она меня перебивает.
— Костя, эта «ерунда» денег стоит!
— Елена Ильинична, не беспокойтесь, пожалуйста, по поводу телефона! Я скоро приеду.
Выдыхаю, узнав, что Филипп в надежных руках и ему ничего не угрожает, но прежде чем позвонить Ольге Васильевне, просматриваю входящие звонки. Пропущенных нет. Не верить Елене Ильиничне у меня нет оснований. Больше она ни разу мне не лгала, и я совсем ничего не понимаю.
После пяти минут ковыряния в собственном телефоне, я узнаю, что номер бабушки Эрика внесен в черный список! Этого я не мог сделать, потому что у женщины слабое сердце, и если ей плохо, она сначала звонит в скорую, а потом сразу мне. Не нужно быть Шерлоком Холмсом, чтобы догадаться, кто это сделал. Поступок Евгении выглядит настолько мелочным, что невольно становится не по себе — как можно ревновать к
