Проделки на Кавказе - Е. Хамар-Дабанов

— Я был в Таврисе,— отвечал старик,—но очень давно; поэтому не могу ничего вам сказать. Прежде, бывало, при Алексее Петровиче, посылались курьеры из азиатцев с бу­магами в Персию по несколько раз в год; они ехали мед­ленно, в Персии не раскачаешься, почт нет... Знали русский язык; так весьма удобно было ехать с ними до Тавриса, а там можно всегда найти прислугу, заменяющую перевод­чика. Алексей Петрович и все окружающие его готовы были оказывать всевозможное пособие: в то время все ехав­шие в Персию обыкновенно ожидали в Тифлисе отправле­ния курьера и с ним пускались путь. Теперь, говорят, сов­сем иначе. Главнокомандующий и готов был бы помочь, да беда с его окружающими: тому не довольно низко покло­нишься; другому слишком низко поклонился; одного ста­нешь просить, другой обижается, зачем не к нему прибегнули: одним словом, никак им не угодишь! Смотришь, и сбили почтенного старика! Окружающие —великое дело, когда хороши! Тому пример Алексей Петрович Ермолов. У него начальником штаба был благороднейший, умнейший, образованный Алексей Александрович Вельяминов; граж­данские секретари были также люди достойные, и, наконец, окружающие были все люди благородные и благона­меренные. Если некоторые в ином не соответствовали това­рищам своим, но все-таки имели какое-либо замечательное достоинство. Тогда не было у нас этих огромных, всепогло­щающих штабов, а дела шли своим чередом без каверз и прочего.

Старик умолк, погруженный в грустную думу; собесед­ники, уважая его молчание, безмолвно допивали чай, ку­ря сигары. В это время вошел в залу штаб-офицер лет сорока. В прекрасных чертах лица его, выражавших ум, благородство, честность и добродушие, изображались одна­ко ж истома, изнурение. Нельзя- было определить, проис­ходит ли оно от недавней болезни или от жизни смолоду че­ресчур разгульной; но легко было увериться в последнем по походке: он ходил словно разбитый на ноги от подаг­ры, болезни, почти всегда служащей грустным мавзолеем над молодостью, утраченной преждевременно среди пиров и юного разгулья. Штаб-офицер, увидев нашего старика, прямо подошел к нему:

— Здорово, мой дорогой, почтенный, вечный майор Камбула!—сказал он.

— А, это ты?.. Здорово!—отвечал старик.

— Полковник Адаме!.. Вы меня не узнаете, ужели я так переменился?—молвил Александр пришельцу.

Штаб-офицер поглядел на него пристально, приказал подать себе стул и, пожимая руку Александра, отвечал:

— Наконец узнал! Вы много переменились, очень по­худели; впрочем, я плохо теперь вижу; шел сюда — был ужасный ветер, глаза засорил: ну, Ставрополь!.. Ветер круглый год так и. дует. Что, вы были больны?

— Очень болен, и теперь еще не совсем оправился,— от­вечал Александр.

— Вот дедушку — за бока!— сказал полковник, указы­вая на майора.—Ведь он у нас сделался Ганеманом, при­страстился к гомеопатии и лечит удачно.

— Да, да!—отвечал старик и начал расспрашивать Пу­стогородова о припадках его болезни, предлагая ему десятимиллионную частицу капли своей любимой эссенции.

— Вы попробуйте дедушкино лечение, Александр Пет­рович!..— возразил полковник.— Право, удачно пользует: посмотрите-ка, сколько народу перебывает у него каждое утро! А когда больные выздоровеют или перестанут ходить, он отправляется на базар, набирает мужиков и баб, приво­дит их домой и — давай потчевать раздробленными части­цами лекарства: решительная страсть!

Майор, увидев проходящего через залу офицера и ука­зывая на него, спросил Александра:

— Ты знаешь этого?

— Нет!—отвечал Пустогородов.

— Это ротмистр Егомость, будущий казачий полковой командир. Он был прикомандирован сюда на прошлогод­нюю экспедицию и подал в перевод состоять при линейных казаках, ему отказали; он стал здесь умасливать и, не знаю как, достиг своей цели; его опять представили к переводу под предлогом, что в войске нет способных офицеров и что он, когда навыкнет, может быть примерным казачьим пол­ковым командиром.

— И выучит казаков в своем полку отлично играть в карты,— прибавил, улыбаясь какой-то прикомандированный из России офицер, который тут же подошел к полковнику предложить партию преферанса вдвоем. Они ушли; за ни­ми пошел старик майор. Пустогородовы отправились в бильярдную.

Там застали они знакомого нам бильярдного героя, который играл с худощавым адъютантом в очках. Доб­родушие, начертанное в лице его, учтивость и обдуман­ная осмотрительность в выражениях давно уже обузды­вали кипящее нетерпение и досаду нашего героя. Они играли в крупную игру; много свидетелей держало за­клады, толкуя между собою о шарах и ударах. На лице бильярдного героя выражались сильные страсти игрока: досада на проигрыш, нетерпение, подстерегаемое замеча­ниями зрителей, самолюбие, оскорбленное тем, что дру­гой играет лучше, волновали его кровь. Между тем это нравственное расположение героя отчуждало от него все участие зрителей: без изъятия оно обращено было к крот­кому адъютанту, который притворялся пока можно было, будто не обращает внимания на выходки своего против­ника. Когда же они усиливались, адъютант спокойно пред­лагал оставить игру. Наконец, перессорясь со всеми зри­телями, проиграв все деньги, бильярдный герой отстал, приказал подать себе бутылку портеру и, осушив ее, пошел ходить по зале.

— А что, брат, проигрался?—спросил подходя к нему Александр.

— Невозможно играть... такая там духота! Нашла целая толпа зевак, все судят и рядят, притом же я устал.

— Много ли партий ты сыграл сегодня?

— Вероятно, партий семьдесят,—заметил Неотаки, шедший позади.

— Не может быть!—воскликнул Александр.

— Он все врет!—сказал сердито игрок, отходя от Нео­таки.

— Так-то ты проводишь время? - возразил Алек­сандр.— Хорошо же употребляешь ты свои способности!

— Что же мне делать, как не играть? Общества здесь нет, семейных домов, где бы можно было проводить вре­мя, тоже нет; в книгах недостаток; остается играть — в карты я никак не соглашусь: во-первых, того и смотри обыграют наверняка; во-вторых — я не в состоянии вести сидячую жизнь: мне необходимо движение. Игра в бильярд возбуждает во мне самолюбие до страсти; потом день­ги, цель моих трудов, также служат приманкою: выигры­ваю ли, рукоплескания зрителей упояют меня; а деньги да­ют средства насыщать тщеславие. Я ненавижу того, кто меня обыгрывает, и презираю кого обыгрываю. Необуз­данная страсть обращает на меня внимание зрителей, и я злобно радуюсь, что произвожу впечатление остервенелого зверя, от которого бегают. Ты видишь, страсть моя к игре наполняет мою жизнь сильными ощущениями, насыщает дух, изнуряет тело. Что бы был я без бильярда? Теперь начну играть без отдыха, потому что через неделю еду в экспедицию.

— Ну как же ты переменился! Хоть ты всегда любил бильярд и прослыл героем: да думал ли кто, что из тебя выйдет такой страстный игрок!

— Я страстен не к одному бильярду, но и к деньгам, а еще более к ощущениям от этой игры. Что за жизнь че­ловека, скажи, когда нет в нем страстей? Я пережил мно­гие; бильярд, быть может, моя последняя страсть, и при­знаюсь, я боюсь роковой минуты, когда ничто не будет меня волновать, потрясать... жалкое положение! Но пой­дем посмотрим, что делается в бильярдной.— Они пошли.

— Настал час мщения!—сказал герой Александру, ко­гда они вошли.- Видишь ли, как адъютант, несмотря на кроткий нрав, расстроен шутками своего противника! Те­перь он проигрывает, начинает сердиться и переменил свой удар.

Партия кончилась. Адъютант, искусно скрывая досаду, положил кий, вежливо поклонился и сказал:

— Я более не играю.

Противник, вынимая деньги из лузы, предлагал адъю­танту еще партию; но тот отказался. Тогда бильярдный ге­рой, взяв кий и обращаясь к адъютанту, сказал:

— Давай лучше играть со мною, цо старой привычке!

— Пожалуй.

— Сколько в лузу?

— Твой кошелек пуст, станем играть без денег.

— О деньгах не хлопочи; я пошлю за ними домой, а покамест возьму в буфете: какой добрый!.. Обыграл, а те­перь с ним без денег играй.

— Так давай играть почем хочешь, только сначала, я думаю, по маленькой.

Сделав уговор, соперники начали: герой дал выставку; адъютант первым ударом положил шары на себя.

— Ну, разучился играть!—заметил, улыбаясь, герой.

— Чур, играть без насмешек, я не дразню тебя, когда ты проигрываешь.

Партия следовала за партией, до глубокой ночи.

— Как скучен должен быть ваш город, судя по тому, что я видел нынче!—сказал Николаша Александру, когда они пришли к себе.

— Да,— отвечал тот.— Без привычки такое общество не всем понравится: впрочем, недолго тебе здесь скучать, нам надобно еще приготовить квартиру для родителей на водах.

— Ужели здесь нет никакого женского круга? Ни од­ной женщины, которою бы можно было заняться?