Журнал Наш Современник №9 (2003) - Журнал Наш Современник

Да, у этого пронзительного языка много горячих поклонников, но не меньше и оппонентов. Они-то и упрекают писателя в пристрастии к ненормативной лексике, к диалектному слову. В широкой печати появился ряд публикаций, где критики Виктора Астафьева идут еще дальше: они обвиняют писателя в пренебрежении к своему народу и к родному языку, в забвении многих патриотических традиций. Конечно же, я не буду сейчас защищать Виктора Астафьева. И все же у меня есть что сказать оппонентам писателя. Начну с того, что его литературные герои живут и действуют в экстремальных условиях, и потому их речь похожа на осколки гранат и снарядов. А что касается диалектной стихии, то здесь Астафьев идет следом за Буниным, который считал диалектное слово праматерью литературного языка. И основой метафоры. А без метафоры любая речь станет стерильной, серенькой и потеряет свою глубину. А это страшно, потому что все пустоты мгновенно заполняются словесной требухой, среди которой будут все те же иностранные слова и разные новации. Так что же делать? Нужно слушать живой язык и учиться у него. Вспомним, как Пушкин советовал молодым писателям: “Читайте простонародные сказки… чтоб видеть свойства русского языка”. Вспомним, как еще совсем недавно Максим Горький обращался к своим современникам: “Я очень рекомендую для знакомства с русским языком читать сказки русские, былины, сборники песен, библию, классиков... Вникайте в прелесть простонародной речи, в строение фразы в песне, в псалтыре, в Песне Песней Соломона... Вникайте в творчество народное, это здорово, как свежая вода ключей горных, подземных, сладких струй. Держитесь ближе к народному языку, ищите простоты, краткости, здоровой силы...” Согласен с Горьким и наш земляк Алексей Югов, который утверждал, что только народ — наш великий языкотворец и учитель.

Как это хорошо — “только народ”!.. Но сохранится ли сам народ в эпоху наших жестоких либеральных реформ, есть ли продолжение у нашего народа? Вопрос этот отнюдь не праздный. И ответить на него однозначно нельзя. И я начну с того, что, конечно же, народ наш совершенно обескровлен губительными “реформами”, он во всем разуверился, он чувствует себя обманутым. И, как следствие, наиболее чуткая и нетерпеливая часть народа — интеллигенция — стала порой впадать в нервную депрессию, апатию. Некоторые стали просто ныть и брюзжать, пьянствовать и рвать на себе рубаху. Думаю, именно таких людей и имел в виду все тот же Виктор Астафьев, когда вдруг начал обвинять народ во многих грехах. Да, это верно: Виктор Петрович Астафьев даже на голубом экране иногда иронизировал по поводу патриотизма. Но разве не то же самое делал Лев Толстой, который невзлюбил и само слово “патриотизм”? Нашему классику явно не нравилось, что к этому святому слову примазываются разные дельцы и карьеристы, духовные проходимцы. Но вспомним другое! Во всей русской, да и в мировой литературе нет ничего более патриотического, чем “Война и мир”. Вот и в современной прозе мало найдется художественных произведений, так неистово, так последовательно защищающих русский народ, как это делает Виктор Астафьев в “Последнем поклоне” и в “Царь-рыбе”. А разве “Кража” и даже “Печальный детектив” — это не горькое и печальное повествование о том, что теряет человек, порывая с традициями своего народа?

Все произведения Виктора Астафьева написаны на чистейшем и превосходном русском языке, который задевает самые сокровенные струны нашего сердца. Таким же родниковым слогом написано и письменное завещание писателя: “Если священники сочтут достойным — отпеть в ограде моего овсянского дома. Выносить прошу меня из овсянского дома по улице пустынной, по которой ушли в последний путь все мои близкие люди. Прошу на минуту остановиться возле ворот дедушкиного и бабушкиного дома, также возле старого овсянского кладбища, где похоронены мои мама, бабушка, дедушка, дядя и тетя. Если читателям и почитателям захочется проводить поминки, то, пожалуйста, не пейте вина, не говорите громких речей, а лучше помолитесь. На кладбище часто не ходите, не топчите наших могил, как можно реже беспокойте нас с Ириной (дочь писателя. — В. П. ) Ради Бога, заклинаю вас, не вздумайте что-нибудь переименовывать, особенно родное село. Пусть имя мое живет в трудах моих до тех пор, пока труды эти будут достойны оставаться в памяти людей. Желаю всем вам лучшей доли, ради этого и жили, и работали, и страдали. Храни вас всех, Господи”. Проникно-венные христианские слова. И произнести их мог только сын своего народа, по-настоящему большой писатель, исповедующий могучий и беспредельно богатый русский язык.

Да, беспредельно богатый, глубинный! И богатств этих хватит еще на многие века, если нам удастся отвести от нашего языка любые скоропалительные реформы и нововведения, любое механическое вторжение в живую плоть родного слова. Кто-то скажет, что все это чувства, эмоции. Конечно! Но это потому, что для меня мой родной язык — как мои родители, как отец и мать. А с ними разве можно без чувств? И все же порой чувства мешают. Иногда хочется успокоиться, отвлечься от всех споров, а потом медленно, очень медленно задуматься и задать себе вопрос — какие же все-таки процессы происходят в сегодняшнем языкознании? А ведь они действительно происходят — язык живет, меняется и пульсирует, потому что волнуется общественная жизнь. Конечно же, я не ученый-лингвист и мои наблюдения над этими процессами будут чисто внешними, взятыми из моего литературного опыта. Правда, опыт свой литература всегда берет из жизни, а жизнь нынче во многом суровая, даже печальная. Думается, такие же печали коснулись и нашего языка. Мне даже кажется, что интерес к русскому языку нынче убывает, по крайней мере,убавляется. Эти процессы начались еще в девяностые годы, когда стала разрушаться наша экономика, когда страна перестала быть великой державой. Именно в эти годы судьба забросила меня в университет Вирджинии, где я провел маленькое социологическое исследование. В большой студенческой аудитории собралось около двухсот человек, и я обратился к ним с простейшим вопросом — кто из вас изучает русский язык? Поднялось только три руки, но одна рука вскоре стыдливо опустилась. Признаться, я ждал другого. И тогда студенты мне разъяснили: Россия нынче стала бедной, ее экономика вялая, разрушенная, и потому торговать с нею еще долго не придется. Другое дело — Германия и Япония! Потому они дружно учат немецкий и японский языки. Конечно, я молча проглотил обиду. Кто-то скажет мне: но это же Америка, она же за океаном. А вот возьмите очень близкую к нам страну — Финляндию. Хорошо, принимаю вызов. Правда, оговорюсь еще раз, что мои наблюдения чисто внешние, сиюминутные. Но вначале соглашусь с тем, что Финляндия — самый близкий сосед России. Однажды она чуть не стала нашей союзной республикой. Так вот: в этой стране мне тоже пришлось побывать вместе с делегацией Союза писателей. На финский язык даже была переведена одна из моих повестей. И что же: я убедился, что русский язык в этой стране изучают очень немногие. Зато финская молодежь очень активно учит английский, немецкий. Причина та же — Россия нынче в экономическом отношении малопривлекательная страна. Ведь от былого могущества не сталось и следа, зато Германия!..

А теперь опять о процессах, точнее, о явлениях. Да, мне кажется, что это уже стало явлением, и называется такое очень просто — безграмотностью нашего населения. Говорить об этом тяжело, но не говорить преступно. Ведь еще немного, и беду эту вряд ли можно будет поправить. Думаю, быть абсолютно безграмотным — так же страшно, как быть наркоманом или алкоголиком. И потому нужно лечить как первых, так и вторых, и третьих. Лечение будет, конечно, трудным, болезнь зашла далеко. Да что говорить! Даже наши депутаты-думцы, по сообщениям печати, не могут осилить самого простенького диктанта. Даже студенты-филологи делают по тридцать ошибок на трех страничках, если пишут на слух. Явление это с каждым годом углубляется, и подпитывают его наши СМИ, Интернет, но особенно — безграмотная реклама. Кто-то спросит меня с обидой в голосе — так что же, снова вводить ликбезы? Думаю, такой вопрос предполагает очень длинный ответ — это тема для отдельного разговора. Скажу только с полной ответственностью, что в такой тяжелейшей ситуации помочь должны государство и, конечно же, школа. А школе, думаю, помогут хорошие, настоящие книги, то есть писатели. Но не те писатели-говоруны, которые с завидным постоянством смешат нас с телевизионного экрана, методично и целенаправленно высмеивая нашу отечественную историю и национальный характер. Таких писателей можно смело относить к шоуменам. Они давно уже кем-то куплены за тридцать сребреников, проще говоря, приватизированы. Так что с ними все ясно. Но все же хочется на эту тему высказаться чуть-чуть поподробнее.

Для меня давно уже все писатели делятся на две категории: первых я читаю, покупаю их книги и даже портреты, вторые — мне любопытны, читаю рецензии на их произведения, реже сами тексты. Продолжая дальше свои откровенности, хочу признаться в своей неизбывной любви к Валентину Распутину и Василию Белову, Александру Солженицыну и Евгению Носову, к Юрию Казакову и Сергею Залыгину, к Виктору Лихоносову и Виктору Астафьеву... Все эти писатели создали яркую, немеркнущую отечественную прозу, все они являются писателями-языкотворцами, борцами за народность современного литературного языка. Именно о таких писателях сказал как-то Чехов в письме к Суворину: “Писатели, которых мы называем вечными и просто хорошими и которые пьянят нас, имеют один общий весьма важный признак: они куда-то идут и вас зовут туда же, и Вы чувствуете не умом, а всем своим существом, что у них есть какая-то цель, как у тени отца Гамлета, которая недаром приходила и тревожила воображение… Лучшие из них реальны и пишут жизнь такою, какая она есть, но оттого, что каждая строчка пропитана, как соком, сознанием цели, Вы, кроме жизни, какая есть, чувствуете еще ту жизнь, какая должна быть, и это пленяет Вас”. Здесь каждое слово — правда. Произведения таких “вечных” писателей, конечно же, помогут нашей школе защитить детскую душу от всего тупого и низкопробного, помогут и выставить прочные заслоны разрушителям нашего родного русского языка. И вот сейчас предчувствую возражение — почему вы, мол, советуете читать только Распутина и Астафьева… ведь у нас писателей — добрый легион. Теперь даже есть писатели, которые названы критикой новыми, сверхсовременными. Согласен, есть такие писатели. Именно их-то чисто арифметически я и причислил ко второй категории. Я также убежден, и в этом меня поддержат многие, что у этих писателей есть своя аура и свой язык. И в этом языке сильна мода на сниженную лексику, на разные приблатненные интонации, на показной пофигизм по отношению к правилам общества и даже правилам грамматики. При чтении таких авторов вдруг замечаешь, что перед тобой развертывается какой-то стилистический невроз, от которого действительно заболевают нервы. И все-таки среди этих новых писателей есть уже очень модные и именитые, о которых спорят и выясняют отношения такие же именитые критики. Эти споры, естественно, доходят и до нас. Недавно, к примеру, наши журналисты меня спросили: “Вспомните недавний скандал вокруг писателя Владимира Сорокина, раздутый движением “Идущие вместе”. Как вы относитесь к подобным явлениям современной прозы? Читаете ли вы Сорокина?” На все эти вопросы я очень откровенно ответил, но такие вопросы продолжаются и по сей день, потому и хочется кое-что повторить: уж очень вышел странный, скажу больше, нескладный скандал. Разные СМИ из кожи вон лезли, чтобы осветить его. И в результате — огромная реклама для самого писателя. Повторяю, никакого ущерба, но зато теперь Владимир Сорокин — элитный, престижный писатель, его теперь переведут на многие европейские языки. Сказать откровенно, такие истории меня уже утомляют. Ведь именно так, на моей памяти, раскручивали некоторых эстрадных звезд и даже кандидатов в депутаты Госдумы. И в этом я тоже вижу влияние западных технологий на наш российский менталитет: слово-то какое механическое — мен-та-ли-тет. Но ведь и у него есть тоже русский аналог. И потому я повторяю снова свою изначальную мысль: я верю, надеюсь, что пройдет время, и все эти неуклюжие заимствования — “нахватанная лексика” — самым естественным путем выпадут в осадок и забудутся навсегда, ведь наш язык — живой и самоочищающийся организм. И все же… все же зло наступает. Оно всегда активней добра, и у него всегда тысячи лиц и выражений. И потому давайте вспомним Сенеку. Как-то философ заметил, что убедительней самой красноречивой проповеди будет конкретный пример. Так вот, однажды в моем родном Утятском сельском клубе с трибуны громко и внятно было произнесено слово “электорат”. И сразу же с первых рядов докладчику было замечено, что у них с электричеством все в порядке и в клубе свет, слава Богу, не выключается. Выпалил это наш деревенский зубоскал, но я его не осуждаю. Однажды и сам я попал в смешную ситуацию. Из одного московского издательства мне позвонили и сообщили, что они хотят пролонгировать со мной договор, и спросили, согласен ли я. Я ответил, что согласен. Но положил телефонную трубку и впал в отчаяние. Что же я наделал? Может быть, я одобрил согласие на арест своей будущей книги? Или на что-то другое, такое же ужасное, нелепое. Смешно? Но так и было. Правда, помог мне тогда словарь иностранных слов, который все и объяснил.