Слепой. Тост за победу - Андрей Воронин

Аль-Самоди сделал последний глоток, вслушиваясь в доносившиеся с улицы звуки. Крики, песни, рев моторов сливались в сплошной шум. То и дело его перекрывали одиночные выстрелы.

С каждой секундой этот шум становился все ближе и ближе. А Аль-Самоди по-прежнему сидел в своем любимом плетеном кресле, ощущая приятное послевкусие от последнего глотка любимого напитка.

— М-да, время идет, конец близится, — грустно подумал он.

Еще вчера в душе у президента теплилась надежда. Да, его верные войска разбежались. Но может быть простые граждане встанут на защиту своего правителя?

Совсем недавно они были готовы ковром перед ним стелиться. А теперь, когда враги устроили заговор против народного правителя, ни один человек из народа не встал на его защиту. Даже дворцовая гвардия и та куда-то делась. Выйдя на террасу, Аль-Самоди не заметил обычных постовых у входа.

— С другой стороны, на все есть законы природы, — грустно констатировал президент, почесывая старческую лысину.

Он очень часто произносил вслух слово «народ». Но в его размышлениях обычно встречалось совсем другое слово — «биомасса». Все годы своего правления Аль-Самоди воспринимал народ именно как бесформенную глину, из которой можно вылепить то, что он пожелает. Реализовать свой каприз художника.

Правителю казалось, что народ с таким положением вещей вполне согласен. Несогласные, всякие там белые вороны, иногда, конечно, тоже появлялись, но сразу после этого и исчезали. Специальный отряд гвардии имел привычку хоронить трупы в известковых ямах.

Но, как выяснилось, все оказалось не так просто. Президент еще и сегодня не мог поверить в то, что он потерпел поражение — фатальное и бесповоротное.

Вдруг за спиной послышался шум. Обернувшись, Аль-Самоди увидел свою правую руку — генерала Абдель-Мосима.

— Товарищ президент, а куда девать баб? — задал резонный вопрос начальник службы охраны.

И действительно, во дворце находился один из лучших гаремов на Ближнем Востоке. Каждый год он пополнялся все новыми и новыми экземплярами из числа местных девушек, а иногда и чересчур отважных туристок, которые не побоялись заглянуть в этот тихий уголок мира.

Впрочем, многие из них и сами охотно соглашались стать женой президента — пусть себе и десятой или пятидесятой по счету. В Такаре это считалось лучшим вариантом карьерного роста. К тому же, селекция была жесточайшая.

Аль-Самоди и сам уже точно не помнил, сколько у него было жен. Память и вообще часто его подводила. Как-никак, годы брали свое. Он уже давно разменял девятый десяток. И девушки интересовали его разве что по инерции — президент теперь уже слабо представлял, что с ними надо делать.

— Перебей их всех, — негромко приказал Аль-Самоди.

Ему было обидно, что его жены его переживут. Не зря ведь раньше существовала традиция хоронить их вместе с мужьями.

Президент затянулся крепкой кубинской сигарой и снова стал вслушиваться в темноту. Он ожидал услышать жуткие крики из левого крыла дворца, мольбы о пощаде, а потом неумолимые автоматные очереди.

Эти звуки всегда были близки его сердцу. Тем более, если крики и предсмертные хрипы раздавались из уст юных и прекрасных созданий. У Аль-Самоди был повод им отомстить — они были молоды и прекрасны, а он — дряхлый старикашка, дни которого уже сочтены, причем при любом раскладе этой заварушки.

Но ни выстрелов, ни криков не было слышно. Аль-Самоди отличался исключительной сообразительностью. Он сразу понял, что начальник охраны решил не вешать на себя лишние трупы в последние дни своей карьеры.

Хотя еще один или пару десятков трупов уже вряд ли могли испортить его репутацию. Президент знал, что руки у генерала Абдель-Мосима по плечи в крови. И за это его и держал. Такой человек не предаст, не окажется перебежчиком. Он будет держаться до последнего.

— Товарищ президент, у нас не хватает патронов, — отрапортовал генерал, появляясь на террасе. — Осталось всего пару рожков, но их лучше не расходовать на тот случай, если придется прорываться.

Аль-Самоди сразу понял, что это лишь пустая отговорка. Но виду не подал.

— А что насчет газовых гранат? — поинтересовался он. — Это средство мне кажется даже более эффективным.

— Но они уже давно закончились, — соврал генерал. — Арсенал совершенно пуст.

Президент повернулся, чтобы бросить на него укоризненный взгляд. Душа Абдель-Мосима по привычке ушла в пятки.

Он знал, что раньше, еще пару месяцев назад, сразу после этого его бы схватили, жутко пытали несколько дней, используя изобретенные им же самим методики, а потом публично казнили. И каждый житель страны громко бы кричал: «Позор предателю родины!»

Но теперь времена изменились. У президента нет больше личной гвардии, состоявшей из молчаливых степняков или чернокожих наемников. Все они давно разбежались кто куда, не без основания опасаясь расправы.

Сначала солдаты охотно выполняли приказы вождя. Поливали напалмом непокорные города, похищали и зверски убивали жен и детей активных бунтовщиков, насиловали женщин в тех деревнях, которые симпатизировали повстанцам…

Но потом повстанцы перешли в контрнаступление. Армии пришлось столкнуться с реальной силой и реальным противодействием. И тогда она быстро расползлась по швам. Наемники, на которых так надеялся президент, оказались неспособными выполнять боевые задачи. Они покидали позиции, еще только завидев авангард противника, хотя состоял он из пестрой и плохо организованной толпы, вооруженной чем попало.

Так разбежалась по кустам даже дворцовая охрана, хваленая президентская гвардия. Негры хватали то, что попадалось им под руки, скажем, китайскую вазу или дорогие часы, — впрыгивали в свои шикарные «дефендеры» и неслись через пустыню к границе с Египтом.

Еще недавно Аль-Самоди казался всевластным и вечным. Он внушал страх у каждого из жителей страны. Боялось его и все ближайшее окружение. Он привык, что от его утреннего настроения или от погоды за окном зависели жизни.

И вот теперь перед генералом сидел лишь дряхлый и беспомощный старик. Он лишился абсолютно всего — и власти, и армии, и сторонников, и даже любимого коньяка. У него оставался только личный вертолет на крыше дворца, а еще он, верный служака генерал Абдель-Мосим.

Генерал уже неделю назад понял, что война проиграна. И теперь его волновало только одно: как спасти свою шкуру. Он знал, что повстанцы никогда не простят ему его зверств. Знал он и то, что ни один правитель мира не впустит его в свою страну. Разве только, если он заявится не с пустыми руками.

Абдель-Мосим знал и еще кое о чем. Именно поэтому он оставался здесь, как последний солдат президента.

Государственная казна Такара состояла из личного президентского фонда. Все уже привыкли, что разницы между этими понятиями, по сути, не существует. Деньги хранились непосредственно во дворце — или, вернее, в главной из резиденций, потому что всего их у Аль-Самоди было двенадцать. Это тоже казалось вполне рациональным решением. Дворец охранялся куда лучше, чем любое другое здание в стране.

И вот буквально пару дней назад все слитки золота и бриллианты были погружены в личный вертолет Аль-Самоди.

Генерал сам принимал в этом непосредственное участие — других грузчиков в опустевшем дворце уже не нашлось. Но вот куда полетел вертолет, он не знал. Об этом знали только сам президент и два пилота. Или, вернее, только президент, потому что один пилот из рейса и не вернулся, а второй был расстрелян лично им, генералом, по приказу президента.

Абдель-Мосим небезосновательно предполагал, что если он заявится ко двору одного из арабских или африканских царьков с таким «приданым», то отнесутся к нему куда благосклоннее. А возможно, за эти деньги удастся купить и честное имя. И потом обзавестись собственной виллой где-то на Кипре и вспоминать обо всем как о страшном сне.

Генерал знал, что ситуация с патронами не такая и плохая, как он представлял шефу. Впрочем, для овладения несметными богатствами было достаточно даже половины рожка его АКМ. А может, и просто удара прикладом по давно облысевшей морщинистой голове. Только бы добраться до этого сокровища!

…Тем временем шум слышался уже совсем близко. Судя по всему, толпа вплотную подошла к внешним воротам. Аль-Самоди знал, что их никто не охраняет. И массивные литые створки высотой почти в пять метров будут выбиты за считанные минуты.

Когда за окном раздался ужасный скрежет (видимо, штурмовавшие пытались пробить ворота на танке), президент поставил бокал на столик, с трудом встал со своего кресла и сказал генералу:

— Ну что же, нам, кажется, пора!

Тот молча кивнул головой. И они отправились к потайной лестнице, ведущей на крышу.

Генерал шел первым, демонстрируя офицерскую выправку. Ссутулившийся президент семенил за ним, опираясь на тросточку. Он в последний раз осматривал убранство шикарных дворцовых залов, мраморные стены, роскошный декор… Ему было очень жалко, что кто-то будет пользоваться всем этим уже после него.