Проект "Ковчег" (СИ) - Лифановский Дмитрий

Возобновились вечерние посиделки в столовой. Слушали сводки Совиниформбюро, обсуждали положение на фронтах, которое становилось все хуже и хуже. Немцы яростно рвались к Москве, желая, во что бы то ни стало до наступления зимы захватить столицу Советского Союза. На юге началась героическая оборона Севастополя. На севере наши войска предпринимали отчаянные попытки прорвать блокаду Ленинграда. Все обитатели базы знали, что в мире Сашки Советский Союз выстоял и победил. Знали и цену той победы. Но это было там, а как будет здесь не понятно, ведь уверенности в том, что это именно тот мир, а не какая-то параллель не было. Так что настроение у всех было безрадостное.

В один из вечеров Никифоров достал Сашку с просьбами сыграть им на гитаре, а если учесть что Петра поддержали все, включая уважаемого парнем Михаила Леонтьевича, парень хоть и нехотя, но согласился. Петр, пока Сашка не передумал сам сбегал за инструментом и вручил его Александру. А тот не знал, что сыграть этим людям. Он давно не брал в руки гитару, все песни которые он знал, были из репертуара старших товарищей с базы - про Афганистан, про Чечню. Все это было не то. Нельзя было этим людям петь такие песни. По крайней мере, не сейчас. И тут Никифоров с надеждой спросил:

- Сань, а про туман сможешь? Ну, из фильма про бомбардировщиков.

- Да я слова не помню, Петь.

- Я помню, выучил, когда раненый валялся, давай запишу, сыграешь?

- Ну, запиши, попробую, - Сашка помнил мотив этой песни, и пока Петр записывал слова, подобрал аккорды, все-таки инструментом парень владел не плохо. В той жизни занимался гитарой, да и на базе играл иногда, когда просили ребята. Никифоров сел рядом с Сашкой держа перед ним листок со словами, и парень еще раз пробежавшись по аккордам запел:

Туман, туман, седая пелена.

Далеко, далеко за туманами война.

И гремят бои без нас, но за нами нет вины.

Мы к земле прикованы туманом,

Воздушные рабочие войны

Сашка пел, глядя на листок и не видел, как затаив дыхание его слушают люди. Ведь для большинства из них эта песня была о том, что они совсем недавно пережили. Практически все технари, прилетевшие с Милем, были вместе с ним под Ельней, поднимались на автожирах в воздух, пытаясь под обстрелом с земли корректировать артиллерийский огонь при этом еще и фиксируя поведение машины, что бы заполнить журнал испытаний.

Туман, туман, на прошлом, на былом.

Далеко, далеко за туманами наш дом.

А в землянке фронтовой нам про детство снятся сны.

Видно, все мы рано повзрослели,

Воздушные рабочие войны

Волков смотрел на Сашку и думал о том, что пришлось и еще придется пережить этому мальчишке. Потеряв сначала всех родных, он остался совершенно один среди незнакомых ему взрослых и сумел стать одним из них, работал наравне со всеми, учился, осваивал профессию летчика. А потом, когда потерял и этих людей, заменивших ему семью, не сдался, а сделал все возможное, чтобы запустить эту их установку. Практически без шансов выжить, смертельно больной, сделал то, о чем они все, обреченные, оказавшиеся в этом бункере, мечтали. Сделал это просто потому, что считал это своим долгом перед погибшими. И уже здесь, только-только отойдя от переноса, еще не уверенный, что выздоровел, спас раненого советского летчика. Вытащил его не для того, чтобы заработать очки в переговорах с товарищем Сталиным, а потому что летчик был свой. И к Сталину прилететь не побоялся, не смотря на то, каким кровавым злодеем рисовали его в том времени. Да, прав товарищ Сталин, парень стоящий, настоящий советский человек, что бы сам о себе Сашка не думал. Надо поговорить с Харуевым, комсоргом их группы, чтобы занялся пацаном, надо готовить его для вступления в комсомол.

Туман, туман, окутал землю вновь.

Далеко, далеко, за туманами любовь.

Долго нас невестам ждать с чужедальней стороны.

Мы не все вернемся из полета,

Воздушные рабочие войны [iii] .

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

А Михаил Леонтьевич думал о жене, оставленной в далеком Билимбае под Свердловском. Как она там? Как сынок, дочери? У него было желание посмотреть свою биографию в архивах базы, но он боялся, боялся узнать что-то страшное, непоправимое о близких, предчувствуя, что ничего хорошего эти знания не принесут[iv].

Сашка допел и огляделся. Рядом с ним с повлажневшими глазами сидел Никифоров, для которого эта песня была больше, чем песня, там каждое слово было про него и про тех парней из их полка, что не вернулись из боевых вылетов. Ну и конечно про Лидочку, ждущую его в Тамбове. Он написал ей письмо из Москвы, указав обратным адресом номерной ящик, данный ему Волковым, сообщил, что жив, здоров, воюет и любит ее. Но ответ получить не успел и очень переживал по этому поводу. О чем-то глубоко задумался Волков. Молча сидели остальные. Никому не хотелось говорить, у каждого было, что вспомнить и о чем подумать. Тишину нарушил Миль:

- Да, проклятая война! Сколько горя принесла и принесет. А ведь только жить начали, строить, создавать. Эх! - и Михаил Леонтьевич в сердцах махнул рукой. А Сашке подумалось, что зря он пел, не надо было нагонять тоску на людей. Он уже было хотел убрать гитару, как Миль попросил: - Александр, а спойте еще, про вертолеты есть песни?

Сашка задумался, а потом хитро улыбнулся. Как ему раньше не пришла в голову эта песня, которую любил петь подполковник Пьяных.

- Есть, конечно, Михаил Леонтьевич:

Годы птицей улетают,

По земле меня болтает,

А точнее выше - над землёй.

Не до жиру быть бы живу,

Столько лет на всех режимах,

В небе мы живём одной семьёй.

По ущельям и вершинам

С винтокрылою машиной,

Пишем то ли сказку, то ли быль.

Вместе с ней по небу ходим,

Мы друг друга не подводим

И спасибо вам товарищ Миль.

Услышав фамилию конструктора все заулыбались, а сам Михаил Леонтьевич густо покраснел, хотел было что-то сказать, но передумал и укоризненно помахал Сашке пальцем.

Выручала где, казалось,

Шансов нам не оставалось

И не превратила нас в утиль.

Та, что в небе, аты-баты,

Та, которую когда то,

Создал Михаил Леонтьич Миль

Теперь фамилию имя отчество конструктора хором подпевали все, а сам Михаил Леонтьевич застенчиво улыбался.

Мы нередко с ней прощались,

Честным словом возвращались,

А потом на матушке земле

Экипажем водку пили,

За машину и за Миля,

Мы на ней как бабка на метле.

Мы на ней как змей горыныч:

Тоже можем землю выжечь,

Или как ковер, но вертолёт.

Только чаще в этой сказке,

Как усталая савраска,

Из последних сил, но всех спасёт

Терпеливо лямку тянет

И молотит лопастями

Днём и ночью в бурю или штиль!

Та, что в небе, аты-баты,

Та, которую когда то,

Создал Михаил Леонтьич Миль… [v]

Народ развеселился, ведь хоть песня и была посвящена конструктору, но каждый из присутствующих чувствовал себя причастным к созданию таких прекрасных машин, о которых в будущем сложат песни. Улыбался и сам герой песни, что ни говори, а это приятно, когда о тебе слагают песни, но потом он вдруг стал предельно серьезен и, обведя взглядом своих соратников, произнес:

- Да, это приятно, когда о тебе сочиняют песни, значит, наша работа оценена на самом высоком уровне, теми людьми, которые летают на наших машинах, теми, кого спасли наши вертолеты. Но считаю, что работы над ними пока придется свернуть, о чем и собираюсь поговорить в ближайшее время с товарищем Сталиным.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

В столовой повисла тишина, все с удивлением уставились на Михаила Леонтьевича. Молчание нарушил Сашка: