В лесах Урала - Арамилев Иван

Такая же неприглядная судьба у Кузьмы. Придя в город, он думал накопить деньжонок, завести лошадь, свою биржу, стать маленьким хозяйчиком. Двадцать лет ездит на чужих козлах, ничего не накопил. Мечты о своем хозяйстве давно забыты. Утешение — та же водка.

— Обасурманился, — сказал однажды про себя Кузьма. — Где уж на ноги встать? Дело мое пропащее.

Я пытаюсь представить будущее этих работников, и мне становится страшно. Семьи у них нет, на черный день не сберегли ни гроша. А если заболеют? А придет неминучая старость? Что тогда делать? Кто им поможет, кто позаботится о них? Говорят, есть какая-то богадельня или дом для одиноких стариков, но попасть туда не менее трудно, чем верблюду пролезть сквозь игольное ушко. Судьбы Кузьмы и Сергея беспокоят меня.

«Неужто и я так? Неужто прав убогонький духом учитель Федор Павлович?»

В тот вечер работники приехали в более сильном подпитии, чем обычно.

Покончив с обыском, хозяин придвигается к ним вплотную.

— А ну-ка, дыхни!

— Что полоумство разводишь? — обороняется Кузьма. Глаза его, маленькие и острые, сверлят хозяина. — Мы не лакеи, да и крепостного права нынче нет.

— Дыши, а не то прогоню к чертям, — не отстает хозяин. — Я управу найду!

Они дышат ему в лицо сивушным перегаром.

— Нализались, — ворчит Агафон, взмахивая кулачками. — Насквозь протухли, курицыны дети.

Он бегает по комнате с острой усмешкой на губах.

— От мороза пьем, — оправдывается Кузьма, — целый день на козлах. От труда выпить не грех, я полагаю, и орать тут, хозяин, нечего. Весь народ пьет. Опять же погода…

— Восемнадцать часов работаем, как на барщине, — вставляет Волчок.

Хозяин подпрыгивает, как петух, брызгает слюной, бородка его трясется, щеки розовеют.

— На какие капиталы зелье трескаете? А? И что примечаю — есть мало стали: в обед сыты, вечером аппетита нет. Колбаску на колодах жрать навострились! А может, в ресторане «Ялта» на хозяйские денежки питаетесь? Я все вижу, меня не проведешь!

— А ты корми, как полагается, — сердито сказал Волчок. — Целый год угощаешь картошкой в мундире, кислой капустой да редькой с квасом. С души воротит!

— Я ем то же, что и вы, меня не воротит.

— Дело хозяйское, — усмехнулся Волчок. — Можешь лопать ржаную солому, а нам подавай настоящий харч, как у всех добрых людей заведено.

— Ишь, баре какие! — возмутился хозяин. — Свиных отбивных прикажете завтра подать? На третье — компот из яблок?

— Чего ты шумишь, старик? — насмешливо спросил Кузьма. — Ведь скоро помрешь. Сын твой — обалдуй-полоумок. И капиталы невесть кому достанутся. Все же прахом пойдет. Ты бы заодно с нами уж приналег на свиные отбивные, на компоты. Раскинь мозгами — тут резон определенный.

— Не ваше дело! — кричит хозяин. — В монастырь отдам, на помин души пойдет.

— А монахи тоже пропьют, с девками прогуляют, — не сдается Кузьма.

Молчание. Хозяин крестится.

— Господи, владыка небесный, прости меня, раба недостойного, слушаю богомерзкие слова.

— Монахи — первые ерники, — говорит Волчок. — Это богу и всему свету давно известно.

— Врешь, углан! Врешь, сатана!

— Чего врать? — обижается Волчок. — Я кутейное племя сотни раз на Сахалин возил. Переоденутся в гражданскую одежду: «Вези к отроковицам».

Кузьма хохочет.

— Истинная правда. Я тоже возил: отроковиц монахи любят.

— Богохульники, икон постыдитесь! В полицию пожалуюсь.

— Экой ты гад! — грубо говорит Кузьма. — Чистая гадюка!

Хозяин ударяет его медным подсвечником по лицу.

— Ах, так! — кричит работник.

Хозяин опрокинут на пол. Кузьма пинает его ногами.

Я пытаюсь оттащить Кузьму. Волчок сердится, дергает меня за руку.

— Не смей, обоюдная драка. Хозяин первый начал.

Агафон катается по полу, кричит «караул».

Фекла выбегает во двор. Хозяин ругается, охает.

Падают стулья, горшки с цветами, опрокидывается стол. Волчок подзадоривает приятеля:

— Бей, Кузьма, круши! Садани под вздох.

Приходит городовой с дворником. Работников уводят в участок. Утром захожу в хозяйскую половину. День теплый. Солнце, столь редкое в зимние дни, бросает сквозь оттаявшие стекла мягкие лучи. Агафон лежит на кровати, укутанный ватным одеялом, с подтеками и ссадинами на щеках. Пахнет чем-то терпким, удушливым.

— Никак почки отбил, варнак, — шепчет хозяин, скривив лицо. — Порядки пошли, а? Эх, народ-люди! В своем доме убить могут. Скоро и ты запьешь, драться полезешь. Прогоню всех. Коней, санки, пролетки, сбрую — все продам. Войду компаньоном в свечной завод — приглашают давно. Там дело спокойное. Бунты кончились. Теперь народ богу молиться начнет, свечи ходко пойдут. Только бы встать на ноги, болит все тело.

Хочется напомнить хозяину слова: «Всякое битье на пользу», но почему-то жаль старика.

— Подай-ка примочку, — просит он.

Я иду за лекарством.

Кузьму и Волчка держали в полиции два дня. Хозяин рассчитал обоих, продал упряжки, на которых они ездили.

Меня предупредил:

— Мотри, Матвейка. Ежели что — и тебя вытурю. Пойдешь мостовую гранить.

Я научился хитрить, штрафов стало меньше, но каждую неделю ношу передачи деду, Зинаиде Сироте, Всеволоду Евгеньевичу, и остается совсем немного денег, а в деревне бабушка ждет, когда-то пошлю ей пятнадцать рублей на корову.

Глава семнадцатая

Бойкий человек в клетчатом сером пальто, которого я отвез на вокзал, сунул прейскуранты.

— Погляди на досуге: может, что приглянется — выпишешь. Только поторапливайся: спрос на издания велик. Опоздаешь — ничего не получишь. Подписку принимает любое почтовое отделение.

Я взглянул на цветные бумажки с отпечатанными в типографии буквами. Боже, сколько всяких вещей на свете! И цена подходящая.

Вот предлагается волшебная книга.

«Искусство сделаться даровитым писателем». Составил учитель словесности И. М. Погорельский (псевдоним). Цена 1 рубль.

Вот другое сочинение: «Смерти нет».

Вверху нарисован череп человека со скрещенными в его зубах костями. Под черепом написано:

«До сих пор люди боялись смерти из страха перед неизвестностью. Великие ученые раскрыли нам эту недосягаемую тайну, подробно излагая нашу жизнь после смерти. Желая сделать великую тайну общедоступной, мы выпустили в свет книгу полного собрания сочинений Карла дю Преля «Тайна человека — спиритизм».

«Следуя указаниям нашей книги, каждый легко может вызвать из загробного мира тени умерших родных или близких. Цена книги в 200 стр. 1 рубль 50 коп. Наложенным платежом 1 р. 75 коп. Вместо денег можно высылать марками. Деньги и марки адресовать: С.-Петербург, Невский проспект, д. № 105, кв. 19, в редакцию «Живое слово», отдел С. О. В. 20».

И вот еще прейскурант с изображением ведьмы, скачущей на помеле под звездным небом.

«Народные знахарства, заговоры и заклинания, или путь к успеху и исцелению недугов и болезней».

«Пропечатанная по истлевшим рукописям, нечаянно найденным в трубе жилища одной знахарки, эта книга убережет всякого от всех несчастий земных и болезней лютых. Прочтя ее, можно заговорить или напустить глаз, на кого тебе будет нужно. Из простых камней делать бриллианты, рубины, топазы. Цена с пересылкой 1 р. 25 коп. Вместо денег можно высылать почтовые и гербовые марки в заказном письме, а также высылается наложенным платежом без задатка за 1 р. 50 коп. Деньги и марки адресуйте: «Москва, Лубянская площадь, книжный магазин «Надежда». Отделение С. О. В. № 3».

Я задумываюсь. Загробный мир, знахарства и заговоры не прельщают. Но «Искусство сделаться даровитым писателем» надо купить. Пушкин, Некрасов и Плещеев пользовались, наверное, этой самой книжкой псевдонима И. М. Погорельского. И мои стихи напечатают в школьных хрестоматиях.

Вот она, жар-птица! И все это стоит один рубль!

Вспоминаю свою неудачную поэму о Симонихе, разговор о стихах со Всеволодом Евгеньевичем. Почему же тогда учитель не сказал про книгу «Искусство сделаться даровитым писателем»? Может, он ничего сам не знал об И. М. Погорельском? Да и немудрено! Кочеты — такая глушь. Учитель отстал от жизни.