Запах серы - Гарун Тазиев

Я до сих пор ругаю себя за то, что не поделился опасениями с товарищами. Из-за нехватки опыта они временами пугались совсем неопасных явлений и, наоборот, вели себя беззаботно в действительно рискованных ситуациях. В данном случае никто из них, похоже, не осознавал нависшей над нами угрозы. Взвесив «за» и «против», до окончания сбора нашего урожая замеров и проб я выбрал оптимизм.

То, что ничего не случилось, а урожай получился богатый, могло бы послужить доказательством моей прозорливости. Но сам я склонен думать, что мне просто лишний раз повезло вместе, со мной — моим товарищам. Поскольку эруптивную деятельность предсказать практически невозможно, мое решение на том уровне подъема свода подземного зала трудно было оправдать. И действительно, 8 месяцев спустя, в начале 1970 года, окружавшая Бокка Нуову почва осела, образовав 100-метровый провал, постоянно увеличивающийся за счет обрушения стенок. Глядя на эту зияющую яму и вспоминая, как 15 человек провели несколько дней и ночей в обреченном на исчезновение круге, я не раз потом содрогался. Что давало мне право на подобное решение? Что говорило мне, что свод пещеры, ничем не подпиравшийся на площади с гектар, продержится еще 8 месяцев? Да ничего: она могла рухнуть через 8 часов…

Эти запоздалые страхи впоследствии прибавили мне осмотрительности. Но я так и не смог ответить на простой вопрос: прав я был или нет? Результат ничего не узаконивает, цель никогда не оправдывает средства. Никакая научная или спортивная победа не стоит человеческой жизни. С другой стороны, изучать извержения и значит рисковать; без риска невозможен никакой успех, по крайней мере с нынешними методами и оборудованием. Но рисковать минимально! По этой причине между боязливым консерватизмом, отличающим некоторых вулканологов, и преступным авантюризмом остается совсем крохотный зазор. Это означает, что нас всегда будут критиковать, и прежде всего мы сами!

Коморские острова

Последняя четверть моей первой четверти века упорных занятий вулканологией (второй четверти века пошел третий год, но могу держать пари, что я не завершу ее!) была посвящена главным образом изучению эруптивных газов. Все эти шесть с лишним лет мы разрабатывали соответствующий инструментарий. Срок может показаться немалым, но объясняется он как нашими скромными средствами, так и препятствиями, чинимыми вулканами. Замечу, однако, что в 1968 году фонды наши выросли от нуля до 100 тысяч франков в год, а в следующем году, когда мы обратили на себя внимание Комиссариата по атомной энергии (КАЭ), они увеличились более чем вдвое. КАЭ дал нам денег на закупку аппаратуры, предоставил в мое распоряжение прекрасно оборудованные химические лаборатории и, что еще более ценно, выделил мне лимиты «человеко-лет», то есть разрешение привлекать к работе инженеров и техников.

Именно в этот период сбылась моя мечта 20-летней давности: провести программу геологических изысканий в пустыне Афар, одном из наиболее красивых и самых жарких мест в мире. В этой прилегающей к Красному морю котловине можно было наблюдать явление, называемое «дрейфом континентов», а точнее — расширение океанского дна, вследствие которого материки сближаются или расходятся… В другой книге я расскажу подробно об этой работе.

Вернувшись в Париж из последней экспедиции на Ньирагонго, я был тотчас же отослан назад в южное полушарие: началось извержение Карталы, вулкана высотой 2560 метров, образующего хребет острова Гранд-Комор в Мозамбикском проливе. Он очень похож на щитовидные гавайские вулканы-купола Килауэа и Мауна-Лоа, выросшие со дна океана в результате наложения друг на друга бесчисленных слоев базальта. Извержения на них происходят через вершинные кратеры либо через временные боковые трещины. Последние могут представлять опасность, если открываются на высоте, с которой потоки лавы способны добраться до заселенных районов.

Коморское извержение 1972 года проходило в большом центральном кратере на вершине вулкана, так что живущему вдоль побережья населению бояться было нечего. Именно это я и разъяснил в Париже высокопоставленному чиновнику департамента заморских территорий, передавшему мне пожелание своего министра срочно отправиться на Коморы в качестве эксперта. Честно говоря, ни малейшего желания соглашаться у меня не было: мы только что вернулись из очень интересной, но утомительной экспедиции. Однако правительство настаивало: жители острова были в панике, всякая работа приостановлена, а некоторые европейцы уже готовились улететь на Мадагаскар или во Францию… Я попросил только, чтобы на месте мне дали вертолет. По горло сытый шлепаньем по грязи в джунглях под тропическими ливнями, я мечтал о комфортабельной вулканологии! Когда я вышел из самолета в Морони, миниатюрной столице Коморских островов, меня уже ждал присланный с Мадагаскара военный вертолет. Лейтенант Бурдийон был на седьмом небе от счастья: летать над извергавшимся вулканом было куда как веселее, чем тянуть лямку в гарнизоне, хотя бы и на заморском острове.

Вдвоем мы провели на Гранд-Коморе чудную неделю. Никогда еще полевая работа не отнимала у меня так мало времени и сил. Из-за дождей и низкой облачности наблюдения могли проводиться только два раза в день: рано утром и перед закатом. Этого вполне хватало, так как извержение было классически простым.

Мы вылетали на рассвете и низко проходили над городком, теснящимся вокруг малахитовой гавани. По мере того как мы широкими кругами поднимались к вулкану, под нами открывались диковинные виды: между ультрамарином океана и темным изумрудом полей за освещенными солнцем лесами смешивались сапфир, бирюза, нефрит и аквамарин коралловых лагун, обведенных белой каймой рифов.

Сверху лес намного красивее, чем изнутри. Отсюда его не только «видно за деревьями», но, более того, каждое дерево украшает эту инкрустацию своими индивидуальными особенностями — выпуклой или стрельчатой вершиной, завитой кроной, раскрытым зонтом, полусферическим куполом цвета берилла или топаза.

Потоки лавы не доходили до середины горы. В зеленой толще леса они прорубили широкие темно-серые просеки. В утренних лучах трудно было отличить застывшие потоки от еще движущихся. Лишь у истоков, где температура превышала 1000°, блеск лавы туманился пленкой охлаждения, отражавшей дневной свет.

Зато в кратере сказочная пляска огня пленяла взор. Как и лес, действующий кратер лучше смотрится с воздуха. В обрамленном желтыми пятнами черном канале варится, булькает, плещет, кипит густое варево цвета граната, золота, киновари и пурпура. Солнце колет глаза мимолетными металлическими бликами. Огромными пузырями вздуваются и лопаются на поверхности пластичные клочья лавы. Поднимаясь, в воздух, они деформируются и медленно вытягиваются. Между этими длинными, темнеющими на глазах языками лавы, выделяющимися своим бронзовым цветом на фоне жерл, нам приоткрываются на миг ослепительные внутренности жидкого золота, того самого золота, увидеть которое составляет счастье геолога. До того я еще ни разу не имел возможности вот так, в свое удовольствие, разглядывать наполненный кипящей лавой кратер. Для этого требовалось извержение подобного типа, бедное дымами и богатое расплавленным базальтом. Требовался и вертолет, ведомый опытным пилотом…