Доктор Ахтин. Жертвоприношения - Игорь Поляков

Ильюшенков повернул голову и недовольно посмотрел на водителя. Чертыхнувшись, тот попытался завести мотор, но сразу не получилось. Услышав с другой стороны непривычный звук, Ильюшенков повернул голову и в вечерних сумерках увидел летящий на них локомотив. Еще достаточно далеко, но на большой скорости и включив сирену, локомотив неумолимо приближался. Картина завораживала своей иррациональностью. Широко открыв глаза, капитан видел, как неотвратимо приближается передняя часть монстроподобного механизма. Стряхнув оцепенение, он повернулся к водителю.

— Ты что копаешься! Давай заводи! — крикнул Ильюшенков. Пожилой мужик, широко открыв глаза, заворожено смотрел на приближающийся поезд, и не делал никаких попыток вернуть мотор к жизни. Капитан с размаху ударил его ладонью по щеке, и водитель, очнувшись, трясущимися руками сделал очередную безуспешную попытку завести мотор.

— Все из машины! — скомандовал капитан, поняв, что ничего не выйдет. Толкнув дверцу, он за секунду до столкновения вывалился со своего сиденья, мысленно похвалив себя за то, что никогда не пристегивается ремнем безопасности.

Капитан, закрыв голову руками и зажав уши, ждал, когда состав остановится. Он слышал звук удара, когда состав наехал на микроавтобус. Он лежал на траве и боялся пошевелиться. Когда наступила тишина, он вскочил и бросился бежать туда, где должен быть автомобиль. К голове поезда. Обогнув локомотив, он увидел машину, лежащую в канаве и смятую в бесформенную лепешку.

Мысленно взмолившись, чтобы все были живы, Ильюшенков бросился бежать. Первым делом он заглянул туда, где должен был быть салон и где ехали оперативники. Увидев безжизненный взгляд открытых глаз сержанта Барболина, капитан побледнел. Желудок сжался, к горлу подкатила тошнота. В ногах появилась такая выраженная слабость, что Ильюшенков не удержался и упал в траву.

Сдержав рвотный позыв, он на четвереньках пополз к задней части смятого автомобиля. Обе дверцы были вывернуты, словно сильный удар изнутри разорвал их. И там, где должен был сидеть Парашистай, никого не было.

Капитан, не веря глазам, протянул руку и потрогал пустое место.

— Господи! Да что же это такое! Как же так! Почему его не раздавило в лепешку?! — недоуменно пробормотал он. Встав на ноги, он обошел машину и заглянул к водителю. Смятое тело пожилого мужика не могло быть живым. Капитан заметил, что в развороченной панели искрят два проводка и сразу же почувствовал запах бензина. Не раздумывая, он бросился в сторону, упав в траву. И вовремя.

Раздался громкий хлопок. Смятая машина вспыхнула.

Капитан Ильюшенков лежал в траве и в бессильной злобе бил обеими руками по земле. Он не помнил, когда в последний раз из его глаз текли слезы. Разве что от усталости, когда он всю ночь сидел над бумагами или пялился в монитор. Даже когда от старости умерла мама, он не пролил ни одной слезинки, — это было вполне ожидаемое несчастье. Все рано или поздно умирают.

Сейчас он лежал в траве, размазывал грязными руками слезы по щекам, видел, как ярким пламенем горит микроавтобус, и проклинал жестокую несправедливость этой жизни.

Снова очнувшись, я чувствую, что меня везут. Голова по-прежнему болит, но теперь я хоть могу думать.

И вспоминать.

Сначала была тьма. Я шел по тропе и не знал, куда иду.

Потом появилась Она и взяла меня за руку. Я помню, что почувствовал. Может тогда я не знал слово, чтобы назвать своё чувство. Но теперь я знаю.

Затем впереди я увидел свет далеких фонарей.

Я улыбаюсь. Я вспоминаю, кто я есть. И почему тени, которые стояли и смотрели на меня, назвали меня Парашистаем.

Чуть повернув голову, я пытаюсь понять, где я и что происходит. Тесное помещение автомобиля. Зарешеченные окна.

Меня везут, но куда?

Мужчина, который назвал меня Парашистаем. Его я знаю. Это следователь. Значит, я пойман. И меня везут в тюрьму. Всё просто и прозаично, — мой путь закончен.

Через боль, я переваливаюсь на бок и пытаюсь сесть. Я хочу посмотреть в окно. Увидеть лес. И свободу. Может быть, в последний раз.

Микроавтобус едет медленнее, пока не останавливается.

Наконец-то, подтянувшись на руках, я выглядываю в окно.

Я вижу летящий на меня локомотив.

Вот оно. Время умирать, и время рождаться. Я ведь это знаю. Пришло время, Тростниковые Поля дадут мне успокоение и облегчение. Уйдет боль. Исчезнет сомнение и страх. Больше не надо будет приспосабливаться.

Я просто стану самим собой.

Тени, бредущие стадом, станут миражом в пустыне. И постепенно исчезнут из моей памяти.

Я с радостью в сердце жду. И даже когда чудовищной силы удар отбрасывает моё тело, я не чувствую боль и не закрываю глаза, просто взлетев и моментально переместившись в Тростниковые Поля.

Я лежу в траве и смотрю на толстые стебли. Я слушаю шелест тростника. Боль исчезла. И нет неуверенности и сомнений.

Я — дома. И когда я вижу себя в белой футболке с глупой надписью на английском языке, я говорю то, что думаю:

— Привет, вот я и дома.

— Нет, еще рано, — отрицательно мотает головой собеседник. Он стоит в паре метров от меня и не собирается подходить.

— Ну, как же нет, — я даже привстаю на локтях от удивления, — вот же я, и вокруг Тростниковые Поля. Там, на переезде я погиб, поезд на большой скорости сбил машину, в которой я сидел. В такой аварии невозможно выжить. Сейчас моё мертвое тело лежит в разбитом микроавтобусе.

— Посмотри вокруг внимательно, включи сознание, и будь собой, — говорит он и уходит в густой кустарник на краю леса. Хотя, я только что видел, что он вышел из зарослей тростника.

Я поворачиваю голову и смотрю по сторонам. Головная боль есть, но она совсем не мешает мне видеть и оценивать, думать и решать. Я чувствую своё тело и знаю, что оно в состоянии реагировать и двигаться.

Я жив. И практически не пострадал во время аварии. Несколько ушибов и в кровь разбитая голень правой ноги.

Прямо передо мной метрах в двадцати на железнодорожной насыпи стоит длинный грузовой поезд. Слева от меня метрах в десяти смятый, как консервная банка, микроавтобус, в котором меня везли. Скорее всего, от удара меня выкинуло из машины.

От головы поезда к автомобилю бежит человек. Вечерние сумерки мешают мне понять, кто это. Да и не важно. Мне пора уходить.

Я поворачиваюсь на живот и ползу к лесу. До него пара метров, и когда я заползаю в спасительный полумрак кустарника, то понимаю, что далекие фонари снова манят меня своим призрачным светом.

Да, я хочу жить.

Надо признать это, и больше не ублажать своё сознание сладкими сказками о блаженстве иной жизни. Не смотря на то, что Тростниковые Поля дадут мне спокойствие, я пока не хочу туда.

Я еще не сказал Марии, что я её люблю.

Простые слова, которые люди говорят друг другу.

Я должен был сказать их еще две недели назад, но — еще не всё потеряно. Я знаю, что у меня еще будет такая возможность.

Мария Давидовна встала рано утром. Накинув халат, она подошла к окну и посмотрела на предрассветные сумерки. Утренний туман окутывал легкой вуалью парк, скрывая набережную реки. Солнце скоро прогонит туман, но пока еще он создает эффект таинственности и загадки. Может, сейчас туман скрывает того, кто ей дорог.

Она улыбнулась своим наивным мыслям.

И отошла от окна. Взяв приготовленный с вечера пластиковый стаканчик и положив его в карман халата, она пошла в туалет. Надо, в конце концов, пойти и сделать то, что она опасается сделать уже два дня.

Пора уже посмотреть правде в глаза.

В туалетной комнате она пару минут подумала. Потом решительно проделала все необходимые подготовительные мероприятия. Извлекла из упаковки тест и опустила бумажную полоску в пластиковый стаканчик с желтой жидкостью. Посмотрела на часы, отметив время. И внезапно подумала, что, наверное, выглядит очень глупо. В её возрасте первый раз в жизни делать тест на беременность. К тому же она врач, и прекрасно знает, откуда берутся дети, что такое незащищенный половой акт, почему в положенные дни не приходят месячные, и почему тошнит, когда она видит мясо. Зачем еще делать тест на беременность, когда и так все понятно.

Мария Давидовна непроизвольно улыбнулась, хотя все последние дни её постоянным спутником была грусть. Затем, заметив, что пришло время извлекать бумажную полоску, она достала её и посмотрела.

Две полоски. Одна жирная и четкая. Другая — слабая и расплывчатая.

Она подумала, что вроде это называется сомнительным результатом, и пока ни о чем не говорит. Мысленно она почти обрадовалась, хотя в сознании почувствовала разочарование.

Потом она вспомнила инструкцию к тесту, — надо еще чуть-чуть подождать.

Мария Давидовна села на стульчак и стала смотреть на бумажную полоску. Она непроизвольно стала покачиваться вперед-назад, как бы приближаясь и удаляясь от объекта, на который смотрела.