Операция «Людоед» - Андрей Троицкий

– Трудно говорить об этом, – начал Стерн. Он разглядывал пустой затоптанный двор. Ничего подозрительного, на дальней лавочке спит, подложив под голову матерчатую сумку, какой-то обмочившийся забулдыга. Возле арки точат лясы две пожилые домохозяйки. На помойных баках расселись сытые непуганые голуби. – Лучше, если вы услышите плохие новости от меня, чем узнаете от посторонних людей или прочитаете в газете.

Настя хотела сказать, что ни газет, ни книг не читает, лишь время от времени листает глянцевые женские журналы, но в последнее мгновение решила промолчать, решив, что так скорее сойдет за умную, сунула в рот конфетку.

– Наш общий друг попал в беду, – продолжил Стерн. – Я не знаю всей истории от начала до конца. Но могу предположить, что у Николая были финансовые проблемы. Речь идет о некоем давнем долге. По моим меркам, сумма дикая, астрономическая: пятьдесят тысяч баксов. Но для Николая деньги реальные. Он мог спокойно погасить долг, но почему-то не захотел, пожадничал что ли. У него и кредиторов имелись какие-то разногласия, никто не хотел идти на уступки. И в результате все кончилось плохо.

Настя подавилась конфетой и закашляла. Стерн ласково похлопал девушку по спине. Для себя он сразу решил, что Надю с Трещаловым не связывают теплые искренние чувства. Лишь фальшивая симуляция любви, замешанная на личном интересе.

– Коля жив и здоров, – успокоил Стерн. – Вчера поздно вечером я разговаривал с ним по телефону. Пострадали два его охранника, а сам Николай… Он в руках у своих кредиторов. Они обещают освободить Колю, как только получат свои деньги. Других подробностей я не знаю.

Минуту Настя молчала, обдумывая сообщение.

– Черт, как все это некстати, – поморщилась девушка. – Это похищение. Какой-то долг. Господи… Может, вы не знаете, но один очень известный режиссер снимает меня в своем фильме. Роль небольшая, но очень интересная, просто очень. Сценарий фильма писали специально под меня. Эта роль для меня так много значит. Мой дебют, моя премьера… Послезавтра первый съемочный день. На «Мосфильме», между прочим, а не в какой-нибудь самодеятельной забегаловке. Я должна быть в форме. А эта история меня совершенно доконала. Вывела из душевного равновесия. Вы меня понимаете?

– О, разумеется. Конечно. Хотя сам я в кино, к сожалению, не снимался. Не предлагали.

– Как он? Его пытают?

– Ни в коем случае. Никакого насилия. Сам Коля в порядке, бодрится, во время разговора даже пытался острить. Не слишком удачно.

– Как все это произошло? В смысле, его похищение?

– Не знаю, – ответил Стерн. – Но Коля просит оказать ему услугу. За его родственниками и сослуживцами милиция установила наружное наблюдение, их телефоны под колпаком. Поэтому вся его надежда на нас с вами. Мы не должны вывести ментов на след похитителей Николая, иначе все для него закончится совсем плохо. Он так и сказал, мол, если вы мне не поможете, надеяться больше не на кого, хоть в гроб ложись.

– Ну, он все время сгущает краски, – надула густо накрашенные пухлые губы Настя. – В гроб ложись… Скажет тоже.

– Впрочем, вы можете отказаться. Но Коля предупредил, что следующую роль в кино вам трудно будет получить. То есть очень трудно. Другое дело, если вы…

– Подлец. Знает, как ударить побольнее. Сам по уши забрался в какое-то дерьмо, хотел людей на деньги опустить. И теперь меня за собой тянет. Говорю же вам, сволочь натуральная. Мне даже его не жалко. Что ему нужно на этот раз?

– Николай все объяснил мне по телефону, – ответил Стерн. – В мой почтовый ящик его похитители бросили дискету. Ее нужно передать Афанасьеву, компаньону Николая.

– Что на дискете?

Стерну пришлось сказать правду.

– Подробная инструкция, как действовать Афанасьеву. Когда и при каких обстоятельствах Колю обменяют на деньги. Наш пленник просит только одну штуку.

– Штуку? – переспросила девушка.

– Чтобы вы сегодня же встретились с Афанасьевым, отдали дискету. Вот и все. Придумайте уважительный предлог для неотложной встречи. Впрочем, кого я учу? Мне даже стыдно за свои слова. Я иногда говорю такие глупости. Вы же драматическая актриса. В кино снимаетесь. Вам и карты в руки.

– Да уж, – кивнула Настя. – Лапши на уши навешать умею. А почему бы вам лично не встретиться с этим Афанасьевым? Почему бы самому не придумать это предлог?

– Это ведь не я выдвинул условия. Это Николаю кажется, что юная девушка не вызовет подозрений ментов, которые наверняка пасут Афанасьева. По большому счету, Коля прав. На меня могут обратить внимание. Тут записан номер мобильного телефона Афанасьева. Позвоните ему и договоритесь о встрече. Стерн достал из кармана листок с телефоном и дискетку, передал Насте. Девушка достала из пакета большой кошелек с золотыми уголками, раскрыла его и убрала дискетку и бумажку с телефоном. Затем, выражая свое нервическое настроение, принялась стучать длинными наклеенными ногтями по скамейке.

– Только по телефону ничего не рассказывайте ни о нашем разговоре, ни о дискете. Понимаете? Все при встрече.

– Понимаю, что я дура что ли? Неприятный тип этот Афанасьев. Точнее говоря, омерзительный. Вы бы его видели. Фигура напоминает огромный мешок с картошкой и на этом мешке сидит бритая наголо шишковатая голова. Маленькая такая. Он тупой, как бабкин валенок. Пару раз видела Афанасьева, когда Коля притащил его за компанию в ночной кабак. Когда трезвый, полный придурок. А уж когда нажрется… Тут уж он становится дебилом. Как мужчина – ноль. Женщинами совсем не интересуется. Просто ни на что не годный пидораст.

Настя, поняв, что брякнула лишнее, прикусила губы, поморщилась. Стерн сделал вид, что не услышал последних слов. Отвернувшись в сторону, прикурил сигарету. Стерн подумал: возможно, в словах девочки есть доля правды. Этот Афанасьев далеко не титан мысли. Однако человек умственно ограниченный поймет, что Александр, автор письма, записанного на дискете, и некий школьный учитель, передавший эту дискету девчонке, – одно и тоже лицо.

– Сегодня Афанасьев не напьется, – улыбнулся Стерн. – Ему будет не до бутылки.

– Он всегда нажирается. Каждый день.

Стерн заметил, что язык у девчонки острый и ядовитый, как змеиное жало. И для каждого человека, кого бы ни помянули в разговоре, Настя находит емкое определение, теплое душевное словечко. Интересно, что она при случае скажет о Стерне? Неудачник, разменявший жизнь на копеечную зарплату учителя? Лицейский пентюх, пригодный только на то, чтобы проверять тетрадки двоечников?

– Коля попросил бы лучше свою женушку, – фыркнула Настя. – Эту чертову толстомясую корову. Чтобы она подняла зад и побегала с дискеткой. Видите ли у него семья. Семья – это святое. А я ему так… Девочка на ночь. Никаких обязательств. Потрахал и до свидания. А когда припекло, петух клюнул: Настя, выручай. Проклятый шантажист.

– Я Коле сам прошлый раз говорил, мол, ты запутался в женских юбках. От жены лучше уйти, раз нет любви. Так по-свойски, по дружески сказал. Он, кажется, на критику не обиделся.

– На критику он не реагирует. Слишком толстокожий. Ладно, я сделаю все, о чем он просит. Возможно, он позвонит. Тогда передайте, что мое благодеяние ему дорого обойдется. Очень дорого. И эти слова насчет того, что мне будет трудно получить следующую роль в кино… Это я запомню. Хотя… Нет, не надо ничего говорить. Ни слова. Поняли?

– Разумеется.

– Я сама ему все скажу. При встрече. Ну, пошли?

– Вы идите, – помотал головой Стерн. – Я посижу немного. Мне через полчаса нужно зайти в районный методический кабинет, получить у младшего инспектора нашего лицея учебную литературу.

– В таком случае до скорого.

Настя поднялась, шагнув к урне, бросила в нее угощение Стерна, пакетик с леденцами и банку газировки, из которой не сделала ни глотка. Девушка, ставя ступни на одну линию и покручивая задом, зашагала к арке, исчезла в ее темном колодце. Стерн отметил, что походка выдает в Насте энергичную и волевую натуру. Такая бабец без помощи богатого любовника отвоюет, отгрызет себе все роли, какие еще остались на «Мосфильме».

Москва, Ясенево, штаб-квартира Службы внешней разведки. 7 августа.

Колчин весь день провел в оперативном отделе, знакомясь с документами, которые прошлой ночью пришли по дипломатическим каналам из Варшавы и объективкой на Людовича, составленной в Москве. Досье открывалось списком строек, на которых работал Людович. Это объекты промышленного и военного назначения. Типовые заводские и административные корпуса, а также несколько жилых домов. Далее следовала биография Евгения Дмитриевича. Родился, учился, женился… Рутина жизни, никакой пищи для размышлений. Возвращение из Перми в Москву, отъезд в Польшу. А дальше большое белое пятно. Чем занимался Людович в Варшаве, как зарабатывал на жизнь – неизвестно. Навести справки о Людовиче, выяснить его контакты и связи, было поручено кадровым офицерам СВР, работающим под крышей российского торгового представительства, и агенту нелегалу из поляков. Людович приехал в Польшу с туристической визой, которую несколько раз продлевал. Однако за последние полтора года Людович в русском посольстве не появлялся, но стараниями своих новых друзей получил вид на жительство в Варшаве. Он сделал все, чтобы о нем забыли власти и люди, с которыми он некогда работал или поддерживал товарищеские отношения на родине. Теперешний адрес Евгения Дмитриевича выяснили за пять минут. Помог телефонный номер, который дал Колчину бывший библиотекарь из Перми. Оказалось, что несколько месяцев назад Людович сменил место жительства, переехав с дальней варшавской окраины в дорогую частную квартиру в районе Охоты. Дом старой постройки, в квартире есть спальня, столовая и рабочий кабинет. Окна столовой, спальни и кухни выходят на улицу, окна кабинета на темный двор, что вполне устраивает Людовича. Он может не вылезать из своей берлоги целыми днями и не переносит, когда уличный шум отвлекает его от дел. Кое-какую информацию удалось получить, разыскав через бюро по трудоустройству пани Еву Кшижевскую домработницу, польку, которую Людович уволил с работы неделю назад. И к тому же обманул женщину при расчете, видимо по рассеянности, не доплатив небольшую сумму. Пани Ева, немолодая женщина, очутившаяся на мели, за денежное вознаграждение поделилась информацией с агентом нелегалом, который выдал себя за человека, у которого с Людовичем якобы личные счеты. Домработница, убирала старую и теперешнюю квартиру Людовича, работала на него в общей сложности полтора года. Получив отставку и недоплату к скромному жалованию, затаила обиду на прежнего хозяина. По ее словам, Людович просто неврастеник, больной человек, который уволил Кшижевскую совершенно незаслуженно, встав утром не с той ноги, придрался к пустяку. С рабочего стола исчезли несколько листков с какими-то записями. Возможно, Кшижевская, делая утреннюю уборку в кабинете, по невнимательности выбросила какие-то клочки бумаги, но то был мусор, которому место в грязном ведре. Излив агенту нелегалу обиды, Кшижевская описала некоторые детали жизни и быта Евгения Дмитриевича. Каким бизнесом занимается Людович в Варшаве, пани Ева не имеет понятия, но предполагает, что ее бывший работодатель как-то связан с наукой. Компьютером он не пользуется, однако домработница видела на его столе толстую тетрадь, испещренную какими-то рисунками и математическими формулами. Кажется, на одном из рисунков был изображен то ли длинный, в несколько пролетов, мост, то ли какой-то промышленный объект. Сейчас трудно вспомнить. Пани Ева смотрела на рисунок несколько коротких мгновений, хозяин же, заметив, что домработница заглядывает через плечо в его записи, закрыл тетрадь. При Людовиче неотлучно находятся один или два охранника. Если босс выезжает в город по делам, за ним присылают машину темно синего цвета. В марках автомобилей Кшижевская не разбирается. В поездке его сопровождает один из охранников, второй остается стеречь квартиру. Пани Ева недоумевает, зачем выбрасывать на ветер огромные деньги, нанимая телохранителей, ведь Охота очень приличный и спокойный район, где квартирные кражи случаются не часто. На отдельном листке был напечатан распорядок дня хозяина, составленный со слов Кшижевской. Людович поднимается рано, ложится поздно, спит плохо, хотя снотворное принимает горстями. Он читает русские газеты, время от времени смотрит российские телевизионные программы, но не развлекательные, только новости. В последние две недели он не пропускает не одного выпуска последних известий, такое впечатление, будто Людович чего-то ждет, боится пропустить какое-то важное сообщение. Он очень плохо выглядит, нервничает. Пан Людович не в ладах с самим собой. У него дрожат руки, подергивается веко правого глаза. Невроз усугубляется, потому что Евгений Дмитриевич не выпускает изо рта сигарету и целыми днями пьет крепко заваренный, черный, как деготь, чай. По любому, самому ничтожному поводу, он может прочитать унизительную нотацию, закатить истерику, сорваться на крик. Не стесняясь в выражениях, оскорбить того, кто первым подвернется под руку. Охранников или домработницу, на выбор.