Честное пионерское! Часть 2 - Андрей Анатольевич Федин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Иванов? — спросила учительница.
Взглянула на меня поверх линз очков.
— Иванов, — подтвердил я.
Разгладил руками газету.
— А тебя там все ищут… — сообщила классная.
Поправила дужки за ушами.
— Кто это: все? — спросил я. — И почему они меня ищут там, если у меня урок здесь?
Женщина задумчиво почесала подбородок, бросила взгляд на дверь — снова взглянула на меня.
— Действительно… — сказала она. — Почему так?
Классная руководительница шагнула было к учительскому столу, но вновь замерла — опять задумалась. Она оглянулась на вход в класс, сняла очки и близоруко сощурила глаза.
Указала на меня рукой.
— А знаешь что, Иванов… — сказала учительница. — Давай-ка мы с тобой прогуляемся к директору и проясним ситуацию. Прямо сейчас. Выясним, что им от тебя понадобилось. А то там дело уже чуть ли не до звонка в милицию дошло…
Она выдержала двухсекундную паузу и добавила:
— А ты тут…
— Тут, — подтвердил я.
Классная взглянула на мою соседку по парте. Нахмурилась, будто вспоминала Зоино имя. Откашлялась, прочищая горло.
— Зоя, Каховская, — сказала классная руководительница. — Начни собрание без меня. Тебе известна сегодняшняя тема — ветераны. Разберите вопрос с шефской помощью ветеранам Великой Отечественной войны. Кто у нас отвечает за тимуровскую деятельность? А за работу с подшефными? Прикиньте, какие мероприятия мы проведём до ноябрьских праздников. Узнай, какие у ребят есть идеи. Запиши все предложения. В конце занятия мне отчитаешься.
Слева от меня тоскливо вздохнула Зоя.
Учительница нахмурилась, взглянула мне в глаза.
— А ты, Иванов, следуй за мной, — сказала классная.
* * *
Классная руководительница отконвоировала меня в кабинет директора, хозяин которого встретил нас торжествующим взглядом и скупым приветствием. Главный школьный начальник выбрался из-за стола и неумело изобразил строгого следователя: набросился на меня с расспросами о «происшествии в учительской». Я не без сожаления отбросил идею закатить в кабинете директора истерику и оросить ковер на полу детскими слезами. Решил, что оставлю этот приём на крайний случай: очень уж не хотел возвращать себе подзабытое в этом учебном году Мишино прозвище — Припадочный. Ответил педагогу коротко и чётко — рассказал свою версию случившегося в учительской и задал «справедливые» встречные вопросы, которые, ожидаемо, завели «следствие» в тупик.
Ни директор, ни классная не разъяснили, с какой стати меня заподозрили в краже (математичка всё же обвинила меня в воровстве свёртка). Они смотрели в мои большие «честные» глаза и молчали: обдумывали моё объяснение. А разъяснил я им утреннее происшествие просто: ничего чужого я не брал, а лишь выронил в учительской собственную газету (ту самую — со статьёй, подготовленной для политинформации) и вновь вернул её в свой карман. Газета сейчас лежала в классе, на моей парте — я не возражал против того, что педагоги её «рассмотрят и ощупают». Я заявил, что не имею никакого представления о неком «свёртке», пропавшем со стола в учительской. Спросил, что ценного было завёрнуто в той пропавшей газете, и кто хозяин того потерянного предмета.
Ответов я не дождался.
Директор лишь снова поинтересовался:
— А почему ты убежал?
— Не убежал, а ушёл, — сказал я. — Но… да, я испугался. А вы бы не испугались, если бы на вас вдруг заорала здоровенная тётка?
Не удержался — шмыгнул носом (спасибо Вовчику за науку). Директор и классная переглянулись. Я понял по выражению лиц педагогов, что им понравился мой вариант сегодняшних событий в учительской: он выглядел просто и незамысловато, оставлял меньше вопросов и никому не грозил неприятными последствиями. Главный школьный начальник почесал оставшийся лишь на затылке жиденький островок волос. Будто рыба, беззвучно открыл и закрыл рот. И вскоре вынес вердикт: он перенёс «разбирательство с Ивановым» на ближайшую перемену — когда в учительской соберутся занятые сейчас на занятиях учителя. Я молча пожал плечами. А десять минут спустя всё же рассказал четвёртому «А» классу о поездке делегации Советского комитета защиты мира в Демократическую Республику Афганистан.
* * *
На перемене педагоги с интересом осмотрели мои «Аргументы и факты» — все, кто собрался в учительской (в том числе Виктор Егорович Солнцев, директор, математичка). И загалдели, выясняя, та ли это газета, которую они видели утром на столе у стены. Папа и учительница математики решили, что «скорее нет, чем да»: пропавшую газету они вспомнили «свёрнутой», а не в виде почти новенького экземпляра. Прочие же учителя к определённому выводу не пришли — некоторые и вовсе усомнились: «а был ли мальчик». Я снова повторил свой рассказ. Сказал, что случайно задел рукой классный журнал — тот упал на пол. Я выронил «Аргументы и факты» — тут же подобрал их. Потом вздрогнул от резкого крика учительницы математики (математичка после этих моих слов насупилась) и поспешил на урок. Заявил, что «чужих газет у меня нет».
— Да и зачем они мне нужны? — задал я учителям вопрос.
Мне тут же возразили, что, вполне вероятно, пропала не просто газета, а газетный свёрток — возможно, с ценным содержимым.
— А чё там было-то такого ценного? — спросил я, подражая манере своего рыжего приятеля.
Ответ я не получил. Но учителя подхватили мой вопрос — адресовали его друг другу. И вскоре выяснили, что у таинственного свёртка если и был хозяин, то в учительской он сейчас не присутствовал. Педагоги тут же обсудили, когда и откуда мог появиться тот свёрток (или «сложенная в несколько слоёв газета», как предположила учитель музыки) — эта загадка тоже осталась неразгаданной. Вновь обратились за разъяснениями к Виктору Солнцеву и математичке (как к главным свидетелям). Учительница математики стояла на своём: я стащил со стола газетный свёрток. «Или всё же мальчик взял свою же газету?» — уточнил директор. Математичка не ответила, лишь поджала губы и вновь нахмурилась. А вот папа признался, что «в тот момент» отвлёкся: наклонился за свалившимся на пол классным журналом.
— Так может, и свё… газета тоже упала? — предположил директор.
Он вопросительно вскинул жидкие светлые брови.
Взгляды учителей пересеклись на полу (под столом, рядом с которым перед первым уроком сидел учитель физики).
— А потом её кто-то поднял… — сказал я, нарушив тишину. — Но это сделал не я! Потому что меня в то время в этом кабинете уже не было!
* * *
К концу перемены директор вынес вердикт, что… «ничего, стоящего внимания милиции» сегодня утром в учительской не произошло. Он объявил, что возобновит «разбирательство по этому эпизоду», если объявится владелец «якобы пропавшего» свёртка. «И вот тогда!..» Директор непонятно кому погрозил пальцем. «Узнаем, что всё же лежало в том свёртке — если что-то там было, конечно. Может, и до звонка в милицию дело дойдёт», — сказал директор. Главный школьный начальник скрестил на груди руки, подчёркнуто строго посмотрел на меня, а потом поочерёдно заглянул в глаза собравшихся в кабинете педагогов. Ответом ему были шепотки в духе «нафиг эту газету», «и без того у нас дел хватает».
И лишь теперь директор запоздало поинтересовался, зачем я приходил утром в учительскую.
— К Виктору Егоровичу, — сказал я. — По личному вопросу.
— Ко мне, — сказал Солнцев.
Он кивнул (подтвердил моё утверждение) и вновь рассеяно взглянул под стол…
* * *
На четвёртый урок (на математику) я не пошёл. Воспользовался дурной славой Припадочного — заявил классной, что плохо себя чувствую. «Перенервничал, наверное, — заявил я. — Как бы у меня приступ не случился». Учительница после моих слов взбледнула (вспомнила, наверное, рассказы Мишиной первой учительницы о «припадках» Миши Иванова). Потрогала рукой мой лоб — будто проверила, не кинуло ли меня в жар. Покачала головой. И поспешно избавилась от меня: отправила к школьным медикам (пообещала, что сама «поговорит» с математичкой).
Я с печальным видом убрал тетрадь и учебник в сумку. Снова сказал встревоженной моим поведением Зое Каховской, что «расскажу всё потом». Не пошел вслед за одноклассниками к кабинету математики. Проигнорировал и рекомендацию учительницы: не побрёл в медицинский кабинет. Направился к выходу из школы. Уже во второй раз за сегодняшний день обогнул теплицу (встретил позади неё тех же, что и утром, школьников, тайком вдыхавших табачный дым). Свернул на ведущую к младшему корпусу вымощенную квадратными плитками дорожку.
Вовчик дожидался меня на прежнем месте — у ведущего в старший корпус коридора (я снова нарочно не воспользовался этим путём, чтобы не выдать свой маршрут). Рыжий заметил меня — рванул мне навстречу. Он словно ледокол рассёк толпу низкорослых октябрят, скинул на ходу ранец. Я шагнул ему навстречу и шепнул: «Потом отдашь». Вместе с Вовчиком выбрался на улицу из шумного
