Мальчик, идущий за дикой уткой - Ираклий Квирикадзе
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Минут через десять “роллс-ройс” подъехал к оврагу.
В лучах заходящего солнца зияла глубина, темная, таинственная…
* * *Внимание! Внимание! Внимание! Происходит смена повествователя!
Зазвонил телефон.
– Здравствуйте, мне нужен Ираклий Квирикадзе.
– Это я.
– Сценарист?
– Да… А кто это говорит?
– Я Корнелий Квирикадзе, ваш отец и мой папа имеют одного дедушку… Я работаю в санатории “Заря Востока”. Аккордеонист-массовик. Я написал повесть, может, роман. Хочу, чтобы вы прочли… О дяде Филимоне Квирикадзе. Вы же знаете проводника поезда Тбилиси – Батуми… Да?! Я волнуюсь… Он улетел на Луну…
– Куда? Не понял…
– Улетел на Луну…
– Филимон?!
– Да.
– Как улетел?
– Я обо всем этом пишу в… романе… Хочу вам выслать…
– Насчет Луны я не понял…
– Вышлю… Поймете…
В телефонной трубке раздался щелчок, прервался разговор.
Прошло две недели.
Неожиданно пришла бандероль. Сорвав сургучную печать, я увидел альбом для рисования, на обложке которого большими буквами выведены слова “Познав безумие, он стал поэтом”.
Пролистал цветные рисунки, схемы, диаграммы, инструкции о том, как скидывать в овраг танки, пушки, снаряды и т. д.
Рядом с альбомом обнаружил печатные страницы – стал читать, дошел до места, где “роллс-ройс” с королевой, президентом Никсоном, Филимоном и Корнелием подъехал к оврагу. Я остановил чтение, так как заметил пластинку “Звуковое письмо”. Стал разглядывать ее, рентгеновский снимок чьих-то ребер, потом сообразил, что надо пластинку положить на проигрыватель. И услышал голос:
– Пятнадцатого апреля исполнится год, как дядя Филимон улетел на Луну, улетел обиженный на человечество, которое не приняло всерьез его Идею Всемирного Разоружения. Улетел он в ночь своего шестидесятилетия, оставив записку: “Все, что было обещано, не сбылось”. Пятнадцатого апреля, в годовщину полета дяди, улетаю я, его племянник, единственный, кто верил ему абсолютно и в кого верил он… Я готовлюсь к полету, но мне хочется, чтобы ты, Ираклий, знал обо всем. Приезжай, но не позже названного дня.
После недолгой паузы вновь голос:
– Сергей Соловьев исчез с моими записями о Филимоне.
Странно было слышать голос племянника. Но еще более странным был смысл того, что он говорил. Этих Квирикадзе с улицы Пастера, 33 я как-то сторонился… Нет, не враждебно был настроен, а как-то прохладно, кивок головы на улице – и всё. А теперь вот, Чанчур, они улетели на Луну! Ты слышишь, Чанчур?! Один улетел, второй улетает пятнадцатого апреля!
Первая моя реакция: “Сумасшедшие, дядя и племянник”.
В бандероли фотография. Филимон Квирикадзе снят рядом с Никсоном на палубе парохода. А за спиной его в толпе американцев похожий на него племянник. Странно то, что, зная почти всех Квирикадзе – анарских, маффетских, лиойских, кутаисских, багдадских (маленькая деревня в Грузии, где родился Владимир Маяковский), мне почти незнакомы эти лица. Как они оказались на палубе “Марка Твена”? А Никсон, кто это? Радамес, редактор газеты “Утро Анары”, как можно догадаться по той части рукописи, что мне удалось прочесть, или же действительно Никсон, президент США?
Чушь собачья?! Нет, не чушь. Вопросов множество. История такая необычная, что даже близким не расскажешь. Засмеют. Ехать в Анару.
Голос пластинки сообщил адрес: санаторий “Заря Востока”, общежитие для обслуживающего персонала, комната № 14.
История дяди и племянника мне интересна, поеду!
Утро. Анара. Цветут акации. Подхожу к санаторию. Зайти в дирекцию, спросить, что за человек их культмассовик? Нет. Встречусь с ним, послушаю, разберусь… Я приехал вчера, мои близкие слышали о проводнике Филимоне Квирикадзе, но ничего не знают о его Великой Идее Всемирного Разоружения.
Двухэтажное общежитие. Комната № 14 на втором этаже. Вынесены и стоят в коридоре у стены шкаф, разбитое зеркало, фикус, кипа журналов. Я стучу. Открываю незапертую дверь. Попадаю в пустую комнату. Натянута бельевая веревка, на которой висят сорочки, майки. Фотография маршала Буденного с закрученными вверх усами – кнопками к синей стене.
Стол, на нем бутылка, в ней лед. Чувствую, что в комнате очень холодно.
На улице майское тепло, а здесь изо рта пар…
Оглядываюсь. Вижу вторую дверь. Толкаю ее – заперто. Из-за двери слышен гул. Словно там работает мощная морозильная установка.
– Эй!
– Кто там?
– Это я, Ираклий.
– Хорошо, что приехал.
Дверь не открывается.
Замечаю щель. Заглядываю в нее.
Вижу кровать и чьи-то ноги, лежащие на кровати. Кровать чуть висит в воздухе, примерно сантиметров двадцать – двадцать пять над полом. Слышу голос:
– Я не могу выйти… Извини…
– Но я приехал встретиться с тобой.
– Приехал бы вчера… Я заказал столик в ресторане, ждал… сегодня не могу… отменить всю эту технологию уже невозможно. Поговорим через дверь. Ты меня хорошо слышишь?
– Здесь очень холодно!
– В коридоре шкаф, открой его, вынь пальто, еще что-нибудь надень… будет тепло.
Я повернулся к выходу, задел плечом майку, висящую на веревке, она была жестяная от холода. В коридоре в шкафу висело чье-то старое пальто.
Вместе с пальто я взял облезлую чернобурку, обмотал ее вокруг шеи вместо шарфа. Вернулся в комнату.
Сел на стул у запертых дверей.
– Послушай, – сказал я. – Но это как-то не по-человечески…
– Извини еще раз, но я уже в процессе…
– Что это значит?
– Не могу тебе объяснить, но будет еще холоднее, учти…
– Скажи, кто были Никсон и королева Елизавета?
– Он был президент, а она…
– Я не об этом. Он был настоящий президент?
– Вначале мне казалось, что это Радамес, он же Самсонадзе, но потом он всё больше и больше становился президентом, то есть из него выходил Радамес и входил Ричард. Дядя Филимон если что-то себе воображал, это что-то всегда становилось реальностью…
В комнате стало гораздо холоднее. В бутылке лед посинел. Я взялся за пальто и плотнее прижал его к телу. Почувствовал во внутреннем кармане что-то бумажное. Заложил туда руку, вынул сверток – это была рукопись, озаглавленная “Радуга в глазах хромой собаки”, – толстенная рукопись, страниц четыреста-пятьсот, – как я не почувствовал ее тяжести, когда облачался в пальто?
Пролистав, понял: это то, что было утеряно Корнелием…
– Я нашел!
– Что?
– Рукопись “Радуги”, так она называется! Да?!
Я глядел в щелку, ожидая реакции. Ноги на кровати не шелохнулись.
– Где она была?
– В пальто, что висело в шкафу!
– А я ругал Соловьева… Ираклий, холод здесь опустился до межзвездных градусов, тебе не выдержать, иди в парк, там сейчас тепло… Прочти. Литератор я никакой, но жизнь Филимона Андреевича Квирикадзе, я думаю, тебе покажется интересной.
