Уточкин - Максим Александрович Гуреев

С первых метров на треке Уточкин как бы приноравливался, размышлял о том, что сможет сделать в сложившейся ситуации. Затем вставал из седла и начинал продавливать каждую педаль до земли и обратно, будто переваливался с боку на бок, будто раскачивался как шаланда при штормовой погоде, крепко сжимая руль при этом.

Со стороны могло показаться, что ему невыносимо тяжело заставить двинуться полотно циклодрома себе навстречу, что он страдает и даже мучается.

Однако проехав таким якобы мучительным образом несколько метров, Сергей Исаевич внезапно усаживался в седло и с необычайной легкостью, даже искательством подхватывал заданный соперниками темп.

Так и в иллюзионе он с улыбкой уворачивался от летящих в него пуль, не выказывая при этом ни малейших признаков страха, даже смеялся, когда главарь банды в исполнении Джастеса Барнса таращил глаза, свирепел, пытаясь попасть именно в него, но из этой затеи у этого экранного клоуна ничего не выходило.

А меж тем на циклодроме Уточкин прогревал мышцы и находил найденный темп умеренным и вполне для себя приемлемым.

Сначала, что и понятно, держался в хвосте группы, присматривался, взлетая на виражах до самой верхней кромки, до самых зрителей, а затем под общий гул одобрения словно проваливался вниз. Что и понятно, делал это с очевидным удовольствием и даже удалью, словно бы демонстрируя собравшимся, что находится в добром расположении духа и полон сил, что представление только начинается.

И вот при заходе на второй круг Уточкин резко взвинчивал частоту педалирования, словно выпускал из металлического ящика, в котором великий и ужасный Гудини хранил свои страшные тайны, неведомое всесильное существо.

Мышцы на ногах тут же становились рельефными.

Уточкин был подобен шторму, шквалу, который вылетал из-за спин соперников, будучи до поры невидимым для них. Некоторые, правда, пытались подхватить его неистовый, уму непостижимый спурт, но довольно быстро, впрочем, отваливались, совершенно растратив все свои силы именно на погоню, а не на победный финал.

Так вот, когда же, наконец, главарь банды полностью расстрелял барабан и зал почти совсем опустел, Уточкин выждал момент перезарядки дымящегося Colt Paterson и бросился на Джастеса Барнса.

Все произошло мгновенно — прямым джебом он послал соперника в глубокий нокаут, а револьвер выпал из рук гангстера и с грохотом упал на деревянный пол сцены иллюзиона.

Дело было сделано.

Оставшиеся немногочисленные зрители аплодировали своему спасителю, а с экрана к нему на подмогу уже мчались добровольцы шерифа и разведчики-скауты, чтобы скрутить разбойника и отправить его на виселицу.

При этом Уточкин испытал новое, неведомое ему доселе чувство. Оно будоражило его воображение, но найти этому неведомому состоянию определение было решительно невозможно. Можно было только предположить, что это и есть синематограф. То есть непостижимая в реальной жизни возможность быть другим, не тем, кем ты являешься на самом деле, быть сверхчеловеком на экране, оставляя при этом все свои неудачи, страхи, слабости, комплексы, ошибки в корзине, куда монтажер выбрасывает пленку с неудачными дублями. То есть с тем, что не соответствует линии кинофильма и замыслу режиссера, характеру главного героя и его придуманному образу.

Помыслилось, а ведь искусство монтажа и создает магию кино, заставляя время течь вспять, и воплощает в себе философию идеального, когда добро оказывается сильнее зла и, разумеется, побеждает его, когда жизнь бесконечна, а смерть возможна только в ходе развития сюжета картины. Следовательно, она абсолютно не неизбежна и поправима.

Уточ-Кино — эта мысль совершенно захватила воображение Сергея Исаевича.

Возможность создавать мир по собственному усмотрению и царить в этом мире ничем при этом, откровенно говоря, не отличалась от возможности парить в воздухе и быть при том единственным хозяином, даже демиургом собственных страстей и желаний.

Кино — как триумф воли!

Как достижение заветного здесь и сейчас.

Как реальная возможность поспорить с Творцом, пусть и при помощи технических средств, кинокамеры, оптики и актерского мастерства.

Впоследствии великий Альфред Хичкок скажет: «В художественном кино режиссер — это бог, а в документальном Бог является режиссером».

В начале ХХ века эти слова еще не были сказаны, но интуитивно осмыслялись не только теми, кто сидел в зрительном зале, но и теми, кто стоял за киноаппаратом и перед объективом этого самого киноаппарата.

Кино того времени было в чем-то сродни профессиональному спорту того времени — представление, основанное на магии наблюдения за чем-то до того никогда не виданным, не существующим в реальной повседневной жизни, но при этом существующим в какой-то параллельной реальности — например, поднятие нечеловеческих тяжестей, запредельные скорости движения на автомобилях и велосипедах, полеты на аэропланах и воздушных шарах, фантастические приключения и даже смерть на киноэкране, которая на самом деле не является настоящей.

И все это было не столько бездумным развлечением, сколько философией нового времени, когда зрелище становится для зрителя куда более привлекательным и реальным, чем рутина повседневной жизни, когда мир иллюзий оказывается абсолютно материальным и, более того, приносящим изрядный доход.

3 октября 1913 года Леонид и Николай Уточкины, при участии Сергея Уточкина открыли на Дерибасовской иллюзион «Кино-Уточ-Кино».

«Уют, матовый свет, центральная вентиляция, музыкальное трио, удобные кресла. Ежедневно первоклассная программа» — таким образом выглядела реклама кинотеатра братьев Уточкиных в одной из одесских газет.

Предприятие было затеяно в том числе и с целью материально поддержать Сергея Исаевича в его авиационных проектах, которые к этому времени резко пошли на убыль.

И какое-то время справляться с этой задачей начинающим прокатчикам удавалось, иллюзион даже вошел в пятерку ведущих синематографов города — «Большой Ришельевский театр», «Шантеклер», «Бомонд», «Зеркало жизни», «Слон».

Однако оказавшись на новом для них кинорынке, братья Уточкины, и Сергей Исаевич — в первую очередь, столкнулись с такой неведомой доселе проблемой, как зрительский интерес, субстанцией необъяснимой и трудно прогнозируемой: на что зритель пойдет и понесет свои деньги, а что смотреть он категорически не будет, и залы будут убийственно пустовать, принося прокатчикам сплошные убытки. Это оказалось целой наукой, основанной на вкусе и чутье прокатчика, на его осведомленности в мире киноискусства, на его насмотренности, а также на его связях с производителями фильмов.

Ни того ни другого у прокатчиков-дебютантов Уточкиных не оказалось.

В результате Уточ-Кино довольно быстро прогорело, что имело свои драматические последствия как в судьбе Сергея Исаевича, так и его брата Николая Исаевича.

Однако вернемся к показу «Большого ограбления поезда» в иллюзионе Розенблита на углу Гаванной и Дерибасовской.

Что и понятно, после описанного выше инцидента со стрельбой с экрана в зрительный зал количество желающих посмотреть картину выросло вдвое. Аншлаг был потрясающим и оглушительным, сажать зрителей было некуда, и решение организовать дополнительный