Рокко (ЛП) - Кастиль Сара

— Когда я закончу школу, мы сможем пожениться, — сказала она с уверенностью юности. — Папа не обрадуется нашей разнице в возрасте, но когда он увидит, как сильно мы любим друг друга, он поймёт.

Рокко был чертовски уверен, что Нунцио Мантини никогда не смирится с мыслью о том, что Де Лукки женится на его дочери, и особенно на той, которая на десять лет младше его, но он не собирался гасить свет в её глазах, говоря ей правду. И даже если бы Нунцио согласился, что было столь же маловероятно, как и то, что по земле разгуливает ещё один динозавр, Чезаре нашёл бы способ уничтожить их. Но даже осознание того, что это никогда не продлится долго, что однажды ему придётся разбить ей сердце, не могло помешать ему принять то, что она предлагала. Он был эгоистичным ублюдком, но он предпочёл бы провести короткое время с Грейс, чем вообще никогда не испытывать тех эмоций, которые она в нём пробудила.

— Всё, что ты захочешь, Грейси. Я сделаю для тебя всё, что угодно.

— Ты наденешь смокинг вместо своей кожаной куртки?

— Если это сделает тебя счастливой.

— Мы можем пожениться на улице?

— Конечно.

— Когда ты спрашиваешь меня, можешь ли ты сделать это романтично, чтобы, когда я расскажу нашим детям, я могла плакать, как плакала моя мама, когда рассказывала нам, как мой папа попросил её выйти за него замуж?

— Я ничего не знаю о романтике, dolcezza (*сладкая, итал., прим. перев.). Рокко проглотил комок в горле. — Я просто знаю, что я чувствую к тебе.

— Тогда скажи мне это.

— Хорошо.

Она наклонилась и прижалась губами к его губам.

— Тебе что-нибудь нужно? — спросила она.

— Только ты.

— У тебя есть я. Я никуда не собираюсь уходить. Я имею в виду кое-что на нашей свадьбе.

Он не хотел думать о свадьбе, которая никогда не состоится, о платье, которое она никогда не наденет, о смокинге, который он никогда не возьмёт напрокат, и о романтике, которую она хотела, которую он даже не понимал. Но он заставил себя вспомнить этот образ, чтобы придумать что-нибудь, чтобы снова увидеть её улыбку.

— Я хочу, чтобы ты спела.

— Что?

— Что-нибудь от твоего сердца.

Она снова поцеловала его, её губы были тёплыми и мягкими. Он обнял её и крепко прижал к себе.

— Это просто, — пробормотала она. — Каждая песня, которую я пою, исходит из моего сердца, и моё сердце полно тобой. У меня никогда не кончатся песни для пения.

Он хотел бы, чтобы это было правдой. Мир был бы тёмным местом без её прекрасного голоса, и это был бы Ад, который он даже не мог себе представить, когда она ушла.

Глава 15

— Как твой папа? — Рокко вошёл в комнату Грейс, даже не потрудившись постучать в дверь. Она съёжилась, когда он оглядел груды одежды и журналов на полу, полки, забитые безделушками, купленными в благотворительных магазинах, и выкройки для шитья и отрезы тканей, разбросанные по каждой поверхности. Да, её комната была настоящей катастрофой. Когда-нибудь она соберётся прибраться, но, похоже, у неё никогда не было на это времени.

— Лучше, спасибо. Его перевели из отделения интенсивной терапии в послеоперационную палату. — Её голос звучал напряжённо, и она сделала глубокий вдох, а затем ещё один. Если она не расслабится, то не сможет петь, но как она могла расслабиться после того, что сказал ей отец? Он посеял семя сомнения, и, несмотря на все её усилия, оно пустило корни в течение дня.

— Он уже говорил с Нико? — Он взял фотографию с изображением Грейс вместе с мамой, обе в голубом, с приподнятыми наверх волосами, с одинаковыми улыбками на лицах.

— Он собирался позвонить Нико, когда я приехала к нему. Я уверена, что он уже поговорил с ним. Он сказал, что отправит Форзани на поиски Тома, и он хотел приставить ко мне охрану.

— Какая охрана? — Рокко положил фотографию и медленно повернулся, чтобы посмотреть на неё.

— Он хотел дать мне телохранителя. — Она втянула губы и пожала плечами. — Я сказала ему, что он мне не нужен, потому что у меня есть ты.

— Я уверен, что всё прошло не очень хорошо.

— Нет. — Её сердце бешено колотилось в груди, когда она пыталась собраться с духом, чтобы задать вопрос, на который она не хотела знать ответа.

— Dolcezza (*Сладкая, итал., прим. перев.)?

— Да?

— Ты собираешься помять своё платье? — Он указал на её руку, крепко сжимающую подол платья цвета пыльной розы. Сверху на нём был слой ткани из кремового кружева, скрывающий следы от заломов, которые она наносила шёлку под ним. Но всё же она не хотела, чтобы у него возникло чувство, будто она что-то скрывает — даже если это был просто мятый шёлк — когда мотивы исходили из места честности в её сердце.

— Нет. — Она разгладила платье.

— Что случилось, Грейси? — Его голос был таким мягким, таким нежным, что её глаза наполнились слезами от силы эмоций, которые она сдерживала с сегодняшнего дня.

— Ничего.

— О твоём отце плохо заботятся? Вам нужны другие врачи? Другая больница? Я могу поговорить с Нико. Ты просто скажи мне, что тебе нужно.

— Всё хорошо. Он выздоравливает.

— Это из-за сегодняшнего концерта? Ты же знаешь, я не позволю, чтобы с тобой что-нибудь случилось. Если что-то пойдёт не так, я остановлю шоу.

Горячность в его тоне немного ослабила её беспокойство, и она сморгнула слезы, зная, что он видел их и не собирался позволять её страданиям ускользнуть.

— Я знаю. Ты владелец клуба.

— Верно.

— Может быть, тебе стоит надеть пиджак и галстук. — Она попыталась придать своему голосу дразнящую нотку. — Не так уж много владельцев джаз-клубов ходят в кожаных куртках и джинсах.

— У меня нет пиджака.

— Итан мог бы одолжить тебе один. Вы примерно одного роста.

— Я не возьму пиджак Итана, — фыркнул Рокко.

— Почему нет?

— Он хочет тебя. Если бы я одолжил у него пиджак, мне пришлось бы возвращать его по частям, чтобы он понял, что ты моя.

Моя.

Её сердце сжалось от тоски. Последние несколько недель она жила в фантазиях, в то время как реальность заключалась в том, что между ними была такая огромная пропасть, что она не знала, достаточно ли одного слова, чтобы преодолеть расстояние.

— Вот что я тебе скажу, — сказал он. — Ты поешь без маски, а я надену пиджак.

— И галстук? — Улыбка тронула её губы.

— Не настаивай на этом.

Раньше она пела только в полумаске, и в клубе Рокко. Когда там был Рокко, она была почти уверена, что сможет обойтись без неё.

— Ладно. Но я должна сначала увидеть тебя в пиджаке, прежде чем выйду на сцену.

— Я буду прямо там, cara mia (*дорогая моя, итал., прим. перев.). Как я и обещал.

— Папа сказал, что я должна держаться от тебя подальше, — сказала она, наблюдая за ним.

— Если бы у меня была дочь, я бы тоже велел ей держаться от меня подальше. — Он скрестил руки на груди и прислонился к комоду. Среди её мебели пастельных тонов в стиле шебби-шик, цветочных принтов и белых кружевных занавесок он выделялся своей темнотой.

— Он сказал, что у тебя нет никаких границ, которые ты не пересёк бы.

— У меня есть рамки. — Рокко уставился прямо перед собой. — Я бы никогда не причинил вреда гражданскому лицу или женщине.

Она разгладила своё платье, хотя оно уже было измято.

— Что, если эти люди представляют угрозу? Что, если они хотели причинить боль кому-то, кто тебе небезразличен, прямо или косвенно? Ты бы тогда причинил им боль?

— Да.

Он ответил так быстро, что она задалась вопросом, слышал ли он вообще вопрос.

— Так что на самом деле это не та черта, которую ты не пересечёшь, это линия, которую ты предпочитаешь не пересекать, но при правильных обстоятельствах ты это сделаешь.

— То, что случилось с тобой, никогда больше не повторится. — Он преодолел разделявшее их расстояние, обхватил её лицо ладонями. — Я подвёл тебя, dolcezza (*сладкая, итал., прим. перев.). Я никогда больше не подведу тебя. Я не позволю никому причинить тебе боль. Я буду охранять тебя. И если это означает, что я должен нарушить правила, тогда я их нарушу.