Тайна Высокого Замка - Златослава Каменкович

Коза рванула руку, державшую верёвку. Василько поднял с травы узелок с хлебом и потянул за собой козу.

Около разрушенного дома — убежища Йоськи и его матери — Василько отпустил козу и, поглядев по сторонам, скрылся в развалинах.

— Ты что, Василёк? — встревоженно заглядывал Йоська в хмурое лицо друга.

— Бери, — протянул узелок Василько.

— Смотри, коза побежала! — вскрикнул Йоська, вскочив с груды щебня, на котором они сидели.

— Завтра приду! — бросил через плечо Василько и пустился догонять козу.

Он бежал долго, задыхался, пот заливал ему глаза, а проклятая коза, словно издеваясь, рвалась всё дальше и дальше. Неожиданная грубая брань заставила Василька остановиться. И то, что он увидел в следующую минуту, заставило мальчика задрожать.

— Батареи…

Как это он мог быть так неосторожен! Теперь любой из этих в лягушачьих костюмах, что копошатся у зениток, мог его пристрелить! Кто же не знает, что сюда нельзя совать носа?..

Однако вернуться домой без рогатой мучительницы Василько и не мыслил.

Он видел, как два здоровенных немца ловили козу. В каких-то пятидесяти метрах от них, задрав топкие стволы к небу, стояли зенитки. Их было так много, что у мальчика зарябило в глазах.

— Хальт! — грозно приказал пастушку тот, кто держал в руках верёвочный аркан и пытался набросить его на шею козе.

— Не трожьте! — сквозь слёзы крикнул мальчик.

— Твой коз? — спросил второй немец.

Василько не успел ему ответить, потому что коза внезапно повернула и начала удирать.

Чувствуя величайшее облегчение, мальчик помчался вслед за ней.

Этот день казался Васильку необыкновенно долгим.

Дважды он брал свой ящик со щётками и бегал в центр, надеясь там увидеть Петрика или Медведя, но оба раза возвращался ни с чем.

Еле дождался, когда, с завода вернулись мать и Катруся. Теперь время побежало гораздо быстрее.

В колонке около Ставропигийского братства появилась вода, и длинная очередь протянулась до самой Доминиканской площади. Василько терпеливо выстоял дважды в этой очереди и принёс домой четыре ведра воды.

Стемнело. Мать зажгла каганец и принялась штопать Васильку куртку. В дрожащем полусвете она казалась сыну сгорбленной старухой.

— Ну как, отнёс?

— Ага, а завтра картошку понесу.

— Здоровы они?

— Да. Просили спасибо тебе сказать.

— Будто есть за что… Ты куца?

— Мама, в кухне была лопата, помнишь, что я на горе нашел?

— Да, она в кутку стоит.

Василько был благодарен матери за то, что она не стала расспрашивать, на что понадобилась ему эта лопата. Если бы он сказал, куда идёт, она ни за что на свете не пустила бы его одного в пещеру.

Мальчик волновался. А что если Мироська, не дожидаясь его, сам пойдёт в пещеру со своим отцом?.. От этих изменников можно всего ожидать.

И Василько твёрдо решил идти сейчас же, как только стемнеет.

То, что парадное было заперто, меньше всего печалило Василька. Их квартира теперь была на первом этаже.

Мальчик открыл окно и без труда очутился на улице.

Пустынно и тихо. Зловеще притаились тёмные дома.

На Гуцульской не страшно, а вот на углу Театинской, там всегда ходит патруль. За высоким деревянным забором, в бывшем графском дворце, недавно расположилась какая-то немецкая военная часть, вернувшаяся с восточного фронта на отдых.

Люди боялись проходить мимо даже днём. Мало ли что может прийти в голову немецкому головорезу-фронтовику!

Тишину взрывает револьверная стрельба. Василько прислушивается. Скорей всего это на Курковой улице. Где-то там зовёт на помощь женщина…

Василько слышит громкий топот кованных сапог гитлеровцев. Патруль! Что делать?..

А шаги всё ближе, ближе.

Бесшумно, как кошка, Василько вскочил на низкий подоконник полуразрушенного дома и спрыгнул на кучу мусора.

Патрули остановились около окна. Минута казалась вечностью.

— Мне показалось, кто-то сейчас скрылся здесь, произнёс густой бас.

— Метни гранату, если это само привидение, тогда с ним будет кончено, — посоветовал голос помягче.

— Жалко гранату, дом ведь не жилой, — сострил бас.

— Так метни в жилой, что тебе стоит? — хихикнул другой.

Василько, едва дыша, отполз вглубь и выбрался в давно необитаемый двор.

Как тянется время… А терять нельзя ни одной минуты…

Прижимая к себе лопату, Василько начал опять пробираться к окну. Приник ухом к краю подоконника. И, убедившись, что немцев уже нет, выбрался на улицу.

Тихо, ещё тише, чем было раньше.

Теперь ещё одна тяжёлая задача у Василька. Надо прошмыгнуть мимо часового у забора. А там, через холм, вдоль крепостной стены — пещера.

Василько благополучно минул опасный угол с часовым и осторожно крадётся дальше.

С верхушки высокого клёна по-ночному испуганно шарахнулась какая-то птица и забилась в кустах орешника. Должно быть, это был чёрный лесной дрозд.

Мальчик наткнулся на большое мшистое бревно, почувствовал, как холодок побежал у него по спине. Заблудился…

Он круто взял вправо и вскоре нашёл нужную тропу. Дальше можно было карабкаться вверх, хватаясь за обнажённые корни деревьев.

Как ни старался Василько не думать о привидениях, упырях, покойниках, — они навязчиво теснились в его уставшей голове. Теперь уже в каждом стволе ему чудились страшные существа.

Вдруг Василько отчётливо увидел силуэт сидящего под кустом человека. Мальчик припал к земле и замер.

Чуть приподняв голову, Василько впился глазами в фигуру сидящего человека, пытаясь разглядеть, замечен ли он сам. Фигура не двигалась. Прошло несколько минут страшного затишья. Человек закурил.

Время шло, а человек не двигался с места. Только всё ярче светился огонёк папиросы.

Томительное ожидание породило в мальчике отчаянное решение: любой ценой надо проскочить через опасное препятствие.

Затаив дыхание, Василько пополз вперёд, прислушиваясь к каждому шороху. Уже несколько шагов отделяло его от сидящего человека…

И неожиданно Василька осенила догадка:

«Тю, дурень! Кого испугался? Это ж пень, а то — светляк!»

Мальчик присел на траве и вытер холодный пот со лба. Страх был окончательно побеждён. Василько смело направился к пещере.

Из-за косматых туч показалась луна и посеребрила ветвистую крону сосны, осветила полузасыпанный вход в пещеру.

Василько опустился на колени и торопливо начал разгребать лопатой рыхлую песчаную землю. Пахло прошлогодними прелыми листьями и сыростью. Ветер сердито шумел в молодой листве, и Василько смело мог работать, не боясь привлечь внимание.

Должно быть, уже давно наступил условленный час его встречи с Мироськой.

«Вышел ли он? Спит, наверное, десятый сон видит. Мироська — известный маменькин сынок и трус! Предатели всегда трусы…» — думал Василько.

Но вот лопата ударилась обо что-то. Корзина. Волнуясь, Василько вытащил корзину, открыл её, просунул туда руку, и нащупал небольшой свёрток.

«Знамя!» — радостно заколотилось сердце. Он вскочил на ноги, расстегнул куртку и спрятал на груди драгоценный свёрток.

Теперь Васильку захотелось поскорее домой. Он решил всё рассказать матери. Он развернёт перед ней красное знамя с золотистой бахромой, и мать увидит вышитый золотом пионерский костёр.

Возвращался Василько той же дорогой. Он уже прошёл руины сожженного дома. Ему оставалось только прокрасться мимо часового у забора, перебежать через дорогу, и он — на Гуцульской…

— Хальт!

Василько, не ожидая засады, заметался из стороны в сторону. Но в тот самый момент, когда, цепко схватившись за каменный выступ, он пытался спрятаться за развалинами дома, прозвучал выстрел, другой, третий… Что-то горячее ударило ему в грудь. Он почувствовал, что силы оставляют его. Но он ещё шёл, держась за стены.

Вот и знакомый дом на Русской улице… Окно… Василько хотел, как всегда, поставить ногу на цементный выступ и взобраться на подоконник, но ноги налились свинцовой тяжестью и не повиновались. Острая боль во всём теле пригнула мальчика к тротуарным плитам.

— Мамо…

Набросив на голые плечи платок, мать босиком выбежала во двор, припала к окну квартиры дворничихи и заколотила в стекло мелкой дробью:

— Кто там? — не сразу отозвался заспанный голос.

— Мирослава! Голубонька, берите ключ от брамы и скорее выходите.

Помогая прачке внести Василька, дворничиха сердито бурчала себе под нос:

— Грех на душу беру. Надо сейчас же бежать в полицию и заявить. А то меня…

— Побойтесь бога, голубонька, — взмолилась несчастная женщина. — Вы же сами мать…

— И куда только его носило, глядя на ночь? — в голосе её теперь слышались нотки сочувствия. — Надо бы доктора…