Невеста из ниоткуда - Андрей Посняков

– Хо! Стемид! Ты как здесь?

– Здоров будь, славный Эйнар-хевдинг, – вежливо поклонился варяг. – Вас Путята ведет?

– Он. А вы нас поджидаете?

– Так.

– А самострел зачем?

– На лося поставили. Да и так… мало ли?

– Добро. Да! Нынче сама княжна с нами! Как встанет, так поди, поклонись.

– Княжна? – Стемид удивленно потер переносицу. – Какая еще княжна?

– Известно, какая – красавица наша Малинда, весянского князя дочь, а Святослава-конунга – супруга верная!

– А-а-а, – невежливо хмыкнул носатый. – Во-он вы про кого… А зачем она с вами?

– Явилась собственной волею дань с вятичей собирать! Конунг на хазар отправится, а она с дружиной малой – здесь.

– Ах, вот оно что… Княжна – здесь, с дружиною малой… Славно, славно. – Стемид довольно потер руки и улыбнулся. – Что ж, пойду поклонюсь, шея-то не переломится. Где шатер-то?

– А нет шатра, некуда ставить. Княжна наша непривередлива – под лапником в шалашике спит.

Нельзя сказать, что появление Стемида – давнего недоброжелателя и одного из тех, кто точно знал, что княжна – самозванка, – сильно обрадовало Женьку. Хотя, впрочем, и не особо расстроило – Свенельдовы-то дружинники были за нее, и попробовал бы какой-то там бродячий варяг что-то вякнуть или даже бросить хоть один косой взгляд!

Стемид и не вякал, держал себя с княжною прилично, почтительно, как и полагалось. Низенько поклонившись, справился о здоровье, о трудностях пути да, снова отвесив поклон, скромненько отошел в сторонку, к костру, сказал что-то вполголоса Эйнару.

О том, что все ж придется-таки встретиться еще разок и со Стемидом, и с воеводой Довмыслом, Женька, конечно, догадывалась… как знала и то, что открыто пакостить ей оба злодея побоятся, да и не открыто – тоже. Себе дороже выйдет! Кто ж им теперь поверит, что княжна – не княжна! Бошки оттяпают или вздернут на первом же попавшемся суку за одно только неосторожное слово – такие уж времена.

Вышли, как всегда, рано, на восходе, около часа шли лесом, а потом выбрались на простор, к круглому, подернутому туманной дымкою озеру, к истоку реки. Женька невольно развеселилась, вдруг вспомнив, как вот почти точно так же вышла как-то с туристами к истоку Выди. На заказном автобусе тогда приехали, выгрузились, лодки собрали, на плечах понесли – сухие-то байды и не тяжелые вовсе. Несли, насвистывали, речку искали – исток. Искали, искали – так и не нашли, у бабушки местной спросили. Та рукой на канаву какую-то узенькую показала – вот, мол, ваша Выдь. Вот так-то! А на карте уже от истока обозначено – «судоходная река».

Ой, как заколебались тогда, тяжело было, трудно, зато весело. Август в то лето сухой, жаркий стоял, да и начало сентября – ничуть не дождливое, вот и высохла речка до дна, байдарки так по мели и волокли, обдирая об камни, и так километров пятнадцать, из которых в общей сложности километр только и плыли. Тяжко! Но весело, да.

Вот и здесь сейчас среди гридей уже начинало чувствоваться веселье, обусловленное скорым концом пути. К реке все ж таки вышли, а река – не лес, не урочище: лодки нет, так сладил плот и плыви себе с поклажею, в ус не дуй! Кое-где уже слышался смех, кто-то вполголоса напевал, шедший позади Женьки (от носилок та гордо отказалась еще в самом начале пешего перехода) Рулаф снова завел свои россказни на привычную древлянскую тему:

– Продавал как-то один древлянин корову. А поскольку сам, как корова, тупой, поручил это дело знающему человеку, про которого ходили слухи, что он – конокрад.

– Конокрад, вишь ты! Что же, древлянин-то твой слухам этим не верил?

– Да в том-то и дело, что верил! Просто думал, что конокрад-то на корову не польстится. Он же – конокрад, а не коровокрад.

Воины грохнули смехом, одна лишь княжна скривилась – дались Рулафу эти древляне.

Река очень быстро расширилась, прямо-таки на глазах, впереди за редколесьем показались шатры и воины Стемида. Гостей и впрямь ждали. Особенную радость вызвали у варягов Свенельда покачивающиеся у берега ладейки, вполне достаточные для всего вновь прибывшего воинства. Славно! Топорами не махать, плоты не вязать – славно!

На ладейки, жертву богам принеся, все и погрузились да поплыли себе, поглядывая на редкие – по берегам – деревеньки. Надо сказать, особым богатством селения вятичей отнюдь не блистали. Ров, земляной вал – редко с частоколом, дома – приземистые срубные полуземлянки с двускатными, крытыми соломой и дранкой крышами. Невдалеке от деревень – погребения, невысокие насыпи – курганы.

Возле одной из таких деревень густо – раз в десять больше деревни – располагались шалаши и шатры – стан Святослава. Увидев своих, княжьи воины побежали к реке, радостно размахивая руками. Сам Святослав-конунг встречал Свенельдовых гридей, как и положено уважающему себя властелину, верхом на белом коне, в мохнатой куньей шапке и красном княжеском плаще – корзне.

Увидев княжну, удивился, но виду не показал – ни к чему вождю проявлять чувства перед дружиной. Воин должен быть сдержан. Во всем, кроме самой войны!

– Вижу, ты решилась меня навестить, милая? – спешившись, Святослав крепко поцеловал Женьку-Малинду в губы. – Признаюсь, удивлен. Как же матушка-княгиня тебя отпустила?

– Отпустила, – кротко улыбнулась княжна. – Дань вместо тебя собирать. Ты ведь вроде на хазар воевать собрался. И правильно: совсем эти хазары обнаглели – купцов привечают, богатые города у себя завели. Болгары, кстати, ничуть их не лучше – у них тоже, говорят, города… и людишки не нищие.

– Доберемся вскорости и до болгар, – не понял издевки князь. – И до дунайских, и до тех, что на Итиле. Вятичей непокоренных опасаюсь в тылу держати. Завтра князья да старшины их явятся. Это хорошо, что ты здесь!

Действительно было хорошо. Не то чтобы в крепких объятиях Святослава Женька совсем забыла про несчастного Велесия, но… все же отвлеклась как-то. Сразу после обеда князь повел свою царственную супругу в разбитый специально для нее шатер да там же и завалил на расстеленную кошму, срывая одежду и с жаром целуя в губы. Княжна уже отвыкла от такой грубости, но притворилась покорной – нужно же было ублажить собственного мужа! Пусть он и язычник, но все же человек неплохой, ничего дурного Женьке не сделал, да и… князь, как-никак, не какой-нибудь там пухлозадый импотент топ-менеджер.

Святослав взял жену сразу, без особых ласк: с рычанием, словно дикий зверь, прикусил грудь, прижал к себе, словно схваченную добычу… бедолага Женька даже и почувствовать-то толком ничего не успела, как муж уже остыл. Поднялся на ноги, быстро оделся да, сославшись на дела, ушел.

На миг показалось, где-то рядом послышался женский голос. Любопытная княжна осторожно выглянула из шатра, увидев, как с князем без особого почтения разговаривает какая-то крепкая телом и довольно смазливая с виду грудастая девка в синей длиннющей юбке, с расшитой жемчугами повязкой на голове и праздничными височными кольцами, кои иногда крепились к повязке, а иногда – к специальным образом заплетенным волосам. Носили эти кольца лишь в праздники: так-то не особо удобно – когда ходишь, по щекам бьют.

– Та-ак… – с некоторой обидою протянула про себя Летякина. – Эт-то что еще за мадам Помпадур? Из местных, что ли, из вятичей?

Поговорив, князь пошел себе дальше, девица же направилась… прямиком к Женькиному шатру! Да так быстро, что княжна не успела решить – притвориться ли ей спящей?

Девка, впрочем, вела себя прилично, не наглела. Испросив разрешенья войти, почтительно поклонилась, справилась – не нужно ли, мол, по женской части чего?

– Воды теплой бы… Хотя нет, так выкупаюсь. – Женька отмахнулась. – Есть тут у вас на реке укромные места?

– Есть, госпожа. Я покажу. А коли велишь – и баньку…

– Жарковато для баньки. Лучше уж на реку. Вот прямо сейчас и пойдем… Да! Ты вообще кто?

– Я – Малуша, раба обельная супруга твоего.

Раба, блин. Ясно! Ну… и ничего тут не поделать, в конце концов, девочка эта не виновата. Раба – есть раба. Вещь. Прислуга за все, а если потребуется – сексуальная игрушка вроде резиновой женщины.

– Ну, веди, Малуша, на речку. Искупаемся. Кваску попьем да за жизнь побазарим.

Как и положено прислужнице, Малуша сперва помогла снять одежду княжне, затем разделась сама и, поклонившись, испросила дозволения купаться.

– Да уж дозволю, – усмехнулась Женька. – Куда от тебя деваться?

Вообще-то, рабыня ей, скорей, нравилась, хоть и догадывалась, конечно, Летякина, для чего ее благоверный держал при себе столь смазливую деву. Наложница – чего уж! Это было здесь в порядке вещей, князь ведь язычник, не христианин, чего ж от него христианских добродетелей требовать?

Малуша держала себя скромно, однако вовсе не забито – пока купались, развеселилась, смеялась, даже с княжной наперегонки плавала, брызгалась. Умаялись девки, выбрались на песок, улеглись рядом, хлебнули хмельного кваску. Женька рядом с крепенькой большегрудой Малушею – девочка-подросток! Правда, зато у княжны ноги куда длиннее, и стройнее стан, и черты лица тоньше, а глаза… Вот только грудь… да уж. Так ведь не корова же! Не доиться, чай.