Арманд и Крупская: женщины вождя - Борис Соколов

Историки, доказывающие, что никакого адюльтера (или № 10, если использовать замечательную ленинскую терминологию) не было, утверждают, что переходом на более официальное «вы» Ленин давал понять Арманд, что ее надежды на взаимность безосновательны, что дальше дружбы их отношения никогда не продвинутся и в любовь, тем более серьезную, не перейдут. Я думаю, что в действительности дело обстояло совсем наоборот. Когда отношения были только дружескими, Ленин совершенно свободно обращался к Инессе на «ты». А вот когда Ильич понял, что влюбился в свою корреспондентку, когда появилось то, что надо было скрывать от окружающих, он почувствовал необходимость в письмах перейти на «вы». Чтобы Надежду Константиновну, которая письма могла прочесть, без нужды не волновать и не огорчать. И произошла эта перемена в отношениях с Инессой, подчеркну, вскоре после того, как Владимир Ильич навсегда расстался с Елизаветой К.

Еще в самом начале июня 1914 года, вероятно, еще до свидания с Лизой, Ленин подробно раскритиковал присланный Инессой роман украинского социал-демократа писателя Владимира Винниченко «Заветы отцов»:

«Прочел сейчас, my dear friend (мои дорогой друг), новый роман Винниченко, что ты прислала. Вот ахинея и глупость! Соединить вместе побольше всяких «ужасов», собрать воедино и «порок», и «сифилис», и романтическое злодейство с вымогательством денег за тайну (и с превращением сестры обираемого субъекта в любовницу), и суд над доктором! Все это с истериками, с вывертами, с претензиями на «свою» теорию организации проституток. Сия организация ровно из себя ничего худого не представляет, но именно автор, сам Винниченко, делает из нее нелепость, смакует ее, превращает в «конька».

В «Речи» про роман сказано, что подражание Достоевскому и что есть хорошее. Подражание есть, по-моему, и архискверное подражание архискверному Достоевскому (Легенды о Великом Инквизиторе и «Бесов» Владимир Ильич Федору Михайловичу ни в коем случае не мог простить. — Б. С.). Поодиночке бывает, конечно, в жизни все то из ужасов, что описывает Винниченко. Но соединить их все вместе и таким образом — значит, малевать ужасы, пужать и свое воображение и читателя, «забивать» себя и его.

Мне пришлось однажды провести ночь с больным (белой горячкой) товарищем — и однажды «уговаривать» товарища, покушавшегося на самоубийство (после покушения) и впоследствии, через несколько лет, кончившего-таки самоубийством. Оба воспоминания — а lа Винниченко. Но в обоих случаях это были маленькие кусочки жизни обоих товарищей. А этот претенциозный махровый дурак Винниченко, любующийся собой, сделал отсюда коллекцию сплошь ужасов — своего рода «на 2 пенса ужасов». Бррр… Муть, ерунда, досадно, что тратил время на чтение.

P. S. Как идет дело с устройством на лето у тебя?

Franchemeni, continuez vous a vous facher ou non?» (Скажи откровенно, продолжаешь ли сердиться на себя или нет? (фр.). — Б. С.).

Это — письмо друга, а не любовника. Даже само слово «любовница» употреблено здесь в явно негативном контексте. Вероятно, роман Винниченко Инессе в целом понравился. Иначе не стала бы она отнимать драгоценное ленинское время, рекомендуя Владимиру Ильичу прочесть «Заветы отцов». Возможно, Инессу привлекла тема «организации проституток», избавления их от порочного ремесла. Ведь когда-то и сама пыталась перевоспитывать «жриц любви». Но Ленина, по всей видимости, оттолкнуло чересчур подробное, на его взгляд, описание «порока». В ту пору произведения Винниченко называли чуть ли не «порнографией». Сегодня-то эти романы воспринимаются как вещи вполне невинные. Но Ильич, похоже, придерживался в этих вопросах крайне консервативных, если не сказать — ханжеских взглядов. И «ужасы» не переносил, даже в литературе. Правда, после 17-го года ужасов в России было с большим избытком, и ко многим из них Ленин имел прямое касательство. Но это — другое дело. Он только отдавал приказы, устные и письменные, будь то об убийстве царской семьи или о казнях тысяч и тысяч заложников и заподозренных в контрреволюции. Никого из своих жертв Ильич в лицо никогда не видел. И их страдания мог вообразить только по литературе, по романам того же Достоевского.

Предложение, написанное по-французски, несомненно, относится к проведенному им «расставанию». Очевидно, в одном из писем Инесса ругала себя за излишнюю страстность в том послании, что отправила Ильичу в конце 1913 года. И тот ее утешал.

Но вот другое письмо. Ленин писал его Инессе в начале июля 1914 года, вскоре после расставания с Елизаветой К.: «Никогда, никогда я не писал, что я ценю только трех женщин. Никогда!!! Я писал, что самая моя безграничная дружба, абсолютное уважение и доверие посвящены только 2–3 женщинам. Это совсем другая, совсем-совсем другая вещь.

Надеюсь, мы увидимся здесь после съезда и поговорим об этом. Пожалуйста, привези, когда приедешь (т. е. привези с собой), все наши письма (посылать их заказным сюда неудобно: заказное письмо может быть весьма легко вскрыто друзьями. — И так далее…) Пожалуйста, привези все письма, приезжай сама и поговорим об этом».

Из-за начавшейся войны Инессе не удалось приехать в Поронино. И мы не знаем, вернула ли она когда-нибудь Ленину его письма. А те три женщины, которых упоминает Ильич, это, скорее всего, — Надежда Крупская, Елизавета К. и Инесса Арманд. Но почему Ленин на этот раз говорил неопределенно и неуверенно: две-три? Возможно, потому, что к тому моменту уже кто-то из женщин утратил безграничную дружбу, абсолютное уважение и доверие, а быть может, и любовь вождя. Это могла быть либо Крупская, либо Елизавета К.

И уже в середине июля во вполне деловом, на первый взгляд, письме к Инессе, где речь идет о докладе ЦК, который Арманд должна была огласить в Брюсселе перед Международным Социалистическим Бюро, Ильич вдруг переходит к совсем лирическим рассуждениям (по-английски): «О, мне хотелось бы поцеловать Вас тысячи раз, приветствовать Вас и пожедать успехов: я вполне уверен, что Вы одержите победу». Это слишком уж походит на признание влюбленного. Хотя дальше, тоже на английском, опять чисто деловые вопросы — что все расходы будут оплачены из партийной кассы, когда нужно прибыть в Брюссель и т. п.

Инесса должна была убедить Международное Социалистическое Бюро, что только большевики представляют собой российскую социал-демократию, а другие фракции не пользуются никакой

поддержкой со стороны рабочих и не заслуживают никакого доверия. Ленину необходимо было международное признание своего лидерства. Но не только. От признания большевиков единственными представителями российской социал-демократии зависела передача только им всех «держательских» денег из наследства Шмита, находившихся в распоряжении МСБ. И докладу Инессы Ильич придавал большое значение. Очень надеялся, что та, кто его любит и кого он любил, не подведет. В том же письме Ленин особо подчеркивал: «Я уверен, что ты из числа тех людей, кои развертываются, крепнут, становятся сильнее и смелее, когда они одни на ответственном посту».