Кровь и Железо - Джо Аберкромби

— Ваше величество, — проговорил оповеститель и склонился так низко, что ему приходилось поддержать себя, опершись на жезл, — открытый совет предоставляет слово Фенрису Наводящему Ужас, посланнику Бетода, короля Севера, и его переводчику Ганзулу Белому Глазу!

Король, не обращая на оповестителя никакого внимания, беззаботно глазел в одно из больших окон в полукруглой стене — возможно, любовался тем, как свет проникает через восхитительные витражи. Однако когда к нему обратился старый одноглазый воин, он резко поднял голову и огляделся, качнув жирными щеками.

— Ваше величество, я явился к вам с братским приветствием от моего повелителя Бетода, короля Севера.

В Круге лордов воцарилось мертвое молчание, и скрип перьев звучал теперь неестественно громко. Старый воин с неловкой усмешкой кивнул в сторону огромной фигуры в капюшоне, стоящей рядом с ним:

— А Фенрис Наводящий Ужас принес вам предложение от Бетода. От короля к королю. От Севера — Союзу. Предложение и дар.

Он поднял деревянный ларец, который держал в руках. Лорд-камергер самодовольно усмехнулся:

— Выскажите сначала ваше предложение.

— Это предложение мира. Вечного мира между двумя нашими великими народами.

Белый Глаз снова поклонился, и Джезаль признал, что его манеры безупречны. Совсем не то, чего ожидаешь от дикарей с холодного далекого Севера. Такие благообразные речи могли бы успокоить собрание, если бы не гигант в капюшоне, нависающий над одноглазым старцем, подобно черной тени.

Тем не менее при упоминании о мире на лице короля появилась слабая улыбка.

— Это хорошо, — пробормотал он. — Превосходно. Мир. Отлично. Мир — это хорошо.

— Взамен он просит лишь одну маленькую вещь, — продолжал Белый Глаз.

Лицо лорд-камергера внезапно помрачнело, но было уже слишком поздно.

— Ему надо только назвать ее, — сказал король, снисходительно улыбаясь.

Человек в капюшоне сделал шаг вперед.

— Инглия, — прошипел он.

На какой-то миг все замерло, затем зал взорвался шумом. С галереи для публики донесся шквал недоверчивого смеха. Мид снова стоял на ногах и что-то кричал, его лицо побагровело. Фуйл, шатаясь, поднялся со скамьи, но упал обратно, задыхаясь от кашля. Гневные вопли дополнились насмешливым улюлюканьем. Король оглядывался по сторонам, как испуганный кролик.

Джезаль не отрывал глаз от человека в капюшоне. Он увидел, как огромная рука выскользнула из-под ниспадающего рукава и потянулась к застежке плаща. Джезаль удивленно моргнул. Кожа гиганта действительно была синяя? Или это обман зрения, луч света, пропущенный через витражное стекло? Плащ упал на пол.

Джезаль сглотнул. Его кровь громко стучала в висках. Такое же чувство испытываешь, когда смотришь на ужасную рану: чем больше отвращения, тем труднее отвести глаза. Смех затих, крики смолкли, огромное пространство стало ужасающе тихим.

Без плаща Фенрис Наводящий Ужас казался еще огромнее. Он возвышался, как башня, над своим съежившимся переводчиком. Без всякого сомнения, это самый крупный человек, какого Джезаль когда-либо видел, — если это вообще человек. Его лицо находилось в непрестанном движении, оно подергивалось, ухмылялось. Его вытаращенные глаза дергались и мигали, обводя безумным взглядом собравшихся людей. Его тонкие губы то улыбались, то морщились, то вытягивались в одну суровую черту, ни на минуту не оставаясь в покое. Но все это выглядело почти нормальным по сравнению с другой его странностью.

Всю левую сторону тела Фенриса, от головы до пальцев ног, покрывали письмена.

Корявые руны были начертаны по левой половине его выбритой головы, на веке, на губах, на щеке, на ухе. Огромная левая рука стала синей от крошечных букв, вытатуированных повсюду, начиная с бугрящегося плеча до кончиков длинных пальцев. Даже его босая левая нога была исписана странными буквами. Громадный, не похожий на человека, разрисованный монстр стоял в самом сердце правительства Союза! Джезаль был потрясен.

Вокруг высокого стола стояли четырнадцать рыцарей-телохранителей — отлично обученные бойцы из знатных семей. Человек сорок стражников, подчиненных самому Джезалю, занимали места вдоль стен — все закаленные ветераны. Их силы превосходили двоих северян в соотношении больше чем двадцать к одному, к тому же они были вооружены самыми лучшими клинками из королевских арсеналов. Фенрис Наводящий Ужас не имел никакого оружия. Невзирая на огромный размер и невероятный вид, он не мог представлять для них угрозу.

Однако Джезаль не чувствовал себя защищенным. Он чувствовал свое одиночество, слабость, беспомощность и ужасный страх. Кожу покалывало, во рту пересохло. Ему внезапно отчаянно захотелось бежать отсюда, спрятаться и никогда не вылезать из укрытия.

Это испытывал не только Джезаль и не только те, кто сидел за высоким столом. Гневный смех сменялся изумленным бормотанием по мере того, как разрисованный великан медленно двигался в центре круглого зала, обводя бегающим взглядом толпу. Мид растерял весь свой гневный запал и съежился на скамье. Двое высокопоставленных лиц в переднем ряду просто перелезли через спинки своих кресел, чтобы отойти подальше от Фенриса. Другие отводили взгляды или закрывали лица руками. Один из солдат уронил копье, и оно с громким стуком упало на пол.

Фенрис Наводящий Ужас неспешно повернулся к высокому столу и поднял огромный татуированный кулак, раскрывая расщелину рта; его лицо передернулось отвратительной судорогой.

— Инглия! — завопил он еще громче и, бесспорно, еще ужаснее, чем это когда-либо удавалось лорд-камергеру.

Эхо его голоса отразилось от высокого купола зала и раскатилось вдоль изгиба стен, наполнив огромное пространство пронзительными отзвуками.

Один из рыцарей-телохранителей неловко попятился, с лязгом врезавшись закованной в латы ногой в край высокого стола.

Король подался назад и сжался в комок. Он прикрывал лицо рукой, выглядывая испуганным глазом в щель между пальцами. Корона на его голове ходила ходуном.

Один из писцов выронил перо из обессилевших пальцев. Рука другого, замершего с раскрытым ртом, по привычке двигалась по странице, коряво выписывая произнесенное слово по диагонали, поверх аккуратных строчек: «Инглия».

Лицо лорд-камергера покрыла восковая бледность. Он медленно протянул руку к своему кубку, поднес его к губам… Кубок был пуст. Хофф осторожно поставил его обратно на стол, но рука тряслась, и донышко задребезжало на деревянной поверхности. Он помолчал еще мгновение, тяжело дыша.

— Очевидно, что это предложение неприемлемо, — наконец проговорил он.