Мир в подарок - Оксана Демченко

Воздух над арагом колыхнулся, выгибаясь, втянулся в замершие легкие и вырвался тихим кашлем. Живой. Задышал ровнее, открыл еще незрячие глаза, затянутые ледком смерти, медленно подтаивающим от острой иглы зрачка к радужке. Я всматривалась в черное дно сна через эти проталины, ловя обрывки чужого сознания. Вот значит как…

Взгляд обрел осмысленность. Наири виновато вздохнул, уже догадавшись, что подняло меня из-под одеяла.

— Прости. От меня одни неприятности.

— Я видела, — выдохнула я недоверчиво, почти без звука, все еще под гнетом его мучительного сна. — Давно ты роешь этот сухой колодец?

— Сколько помню себя, — вздрогнул он. — Я ищу воду. Рою, ломаю ногти, стираю руки. А потом меня засыпает песком, когда вода уже вроде бы рядом, и я умираю.

Каждый раз очень страшно, к тому же неизбежно. Четыре смерти в год.

— Скажи, когда тебя забрали из степи, вас проверяли окаянные?

— Да. Так всегда делают, — он удивился вопросу. — Искали одаренных. Потом еще дважды, они обходят города каждые пять-семь лет.

— Ни хрена они не видят, — буркнула я. — Да и я хороша, могла уже присмотреться и догадаться. Правда, я такого прежде не видела. Никогда.

— Чего они не видят, а ты не искала? Какой хрен?

— Травка такая с крупными листьями. Слезу вышибает.

— Знаю. Зачем окаянным хрен? — он тихо шалел от моей логики. То ли еще будет!

— Не хрен, а дар. Твой дар.

Зрачки прыгнули до самой кромки радужки, на миг сделав его глаза черными.

Поверил. Сел, нервно натянул на плечи одеяло и задумался. Потом решительно покачал головой.

— Я бы видел сны. Так же должно быть, это даже все малыши знают, и взрослые тоже.

Менял бы в них, что пожелаю. Я совсем не хочу умирать, задавленный песком.

— Ты никогда не пытался менять сны, с пустыми мечтами у тебя слабовато. Ты слишком земной и упрямый, сразу захотел менять явь, — усмехнулась я. — Оказывается, и так бывает. Степи нужна вода, а найти ее ты не можешь. Тратишь все силы души и умираешь там, вычерпав себя. Потому окаянные не видят дара, истраченного до самого дна. Откуда возьмется сияние, что они стремятся различить?

Ты же серый, весь погасший, измотанный.

Он попытался что-то возразить, но передумал и промолчал, обхватив голову руками.

Не каждый день такое про себя узнаешь, сочувствую. Я тоже в свое время сильно поразилась. Но мне было легче — тогда и мир этот казался игрушечным, и я в нем не жила, а забрела на денек «понарошку», в отпуск.

Для Наири родной Релат не был доброй сказкой. Он был злой жизнью, обгрызшей мальчика до костей голодом и жаждой мертвой степи, а потом бросившей в мясорубку рабства. Я с новым уважением посмотрела на его сухие руки, оплетенные под кожей веревками мышц без грамма жира, испещренные следами ожогов, бичей, клинков…

Все же он будет стоять за моей спиной. Если я не справлюсь, теперь уже есть, кому доделать дело. В человеке, не отказавшемся от попыток выкопать колодец за страшные четырнадцать лет в Карне, я могу быть уверена гораздо больше, чем в себе самой.

— И что теперь? — он невесело усмехнулся — Стать окаянным? Потому что, как ты знаешь, Говорящих с миром больше не осталось.

— А ты у нас, оказывается, редкий тугодум. Даже маленькая Митэ давно догадалась, — фыркнула я, внезапно развеселившись. — И мама ее тоже. Вот скажи мне, кто мог вернуть старушке молодые годы?

— Ты сказала лекарь, — раздраженно ответил он, бешено блеснув своими странными глазами, потом понял. Правда, по-своему. — В лесу была… Настоящая?

Я погладила его по плечу. Зашептала глупые обещания все рассказать потом, успокаивая, как ребенка. Уложила, закутала в одеяло. Ну что мучить человека, едва вернувшегося с того света? Завтра подышит, силы восстановит хоть немного.

Он ведь умница, сам все поймет. А пока пусть спит. И так заря уже примеряется, где провести горизонт.

На моем предплечье защелкнулся капкан. Кажется, даже с хрустом.

— Что? — оборачиваться не имело смысла. Я и так знала, что.

— Ты?

— Я.

— Проведи меня туда. — Он рывком сел, требовательно и жестко поворачивая меня к себе лицом. — Сейчас.

— Никогда не пробовала. Но, как я понимаю, тебя пытаться переспорить — последнюю надежду на предутреннюю дрему потерять. Ложись на правый бок. Глаза закрой, расслабься и плыви, куда понесет. Я поправлю.

Он опустился на лежанку, кося бешеным глазом. Когда это он плыл по течению?

Потом вздохнул, послушно сник. Я устроилась на широком предплечье, снова ощутив спиной его дыхание, удобно укрылась сразу и тяжелой левой рукой упрямца, и одеялом. Стало тепло и очень уютно. Мои ладони обхватили его запястья, и мы неожиданно легко, в одно дыхание, оттолкнулись от кромки яви и поплыли в зыбкий взвихренный сумрак, на другом берегу которого уже рисовалась знакомая призрачная колоннада. Там я отпустила его запястья и показала рукой на колеблющийся в странном ритме серый поток меж колонн. Усмехнулась. Прав Риан, как всегда. В измененном мире Наири возник в кожаных штанах и удобной рубахе незнакомого кроя, с длинным мечом, уложенным за спину. Воин.

— Тебе туда. Дойдешь до зеркала. Если отразишься, просто проснешься в мире. Если нет, что скорее всего, постарайся не истратить три своих вопроса на глупости.

Удачи.

Наири серьезно кивнул и молча двинулся по указанному пути. Да пустят его, куда они денутся. Араг растворился в тенях.

Я присела на берегу, одна, разом задохнувшись и запутавшись. Когда мы добирались сюда, души так странно переплелись, что нас было и больше, и меньше, чем двое.

Интересно, так всегда с провожатым и посвящаемым? Может, я еще узнаю, если встречу другого одаренного. Едва ли все повторяется одинаково. Просто в этом человеке есть то, чего не хватает мне — совершенное спокойствие и тренированная уверенная сила, готовность идти до конца, ценить без меры и жертвовать последним, уверенность в себе и неколебимые жизненные ценности. Он ушел, а отсвет внутри не угас, и я чуяла его движение и ведала, что его уже пропустили. Прямо породнились, улыбнулась я и сразу же грустно вздохнула, — он, пожалуй, не так впечатлен увиденным в моей душе, там сплошные потемки и сомнения. Посидев на неведомом берегу еще немного, я ощутила, как зовет просыпающаяся под розовеющими облачными прядями, расчесанными гребнем ветра, утренняя явь. И правда пора. Хорошо бы все рассказать Риану, но можно и чуть позже.

Разбудил меня громкий писк назойливой пуще комара малявки.

Может, зла в ней и нет, зато сколько первосортной вредности и едкости! Бедный мирный Агрис, держись. Я с наслаждением представила истерзанную бороду старосты, им же собственноручно выдранную крупными клоками.