Маловероятно (ЛП) - Шен Л. Дж.

— Колония для прокаженных. Он прочитал о ней в книге, — Райнер хмыкает.

— Хочешь сказать, он посмотрел видео, — безучастно замечаю я.

Райнер мрачно посмеивается:

— Наверное, мужик. Наверное.

— Ты предупредил его, что сейчас там прокаженных нет и в помине? — спрашиваю я.

С Эштоном Ричардсом явно что-то творится, и никто ничего не говорит, потому что все носятся с продвижением его нового альбома.

— Он не слушает. Ему нужно на реабилитацию.

— Да неужели.

Но я не продвигаю идею сдать Ричардса на лечение, поскольку это поставит крест на «Проекте Рори». Мне придется закончить песни и передать их Джеффу. А это значит, что Рори сбежит обратно в Америку до того, как мы разберемся с нашей ситуацией. Такой вариант событий я просто не готов принять.

— Я по-прежнему считаю, что мы можем приковать его к моему дивану и заставить работать, — предлагаю я.

— Да? Тогда поезжай и забери его. Накину тебе отличные премиальные, когда это все кончится.

— Райнер. — Я прижимаю кончики пальцев к векам, размазывая по всему лицу розовую краску. — Я не могу уехать из Толки. Таково условие нашего контракта. Ты как никто другой знаешь, почему.

Еще несколько минут мы пререкаемся, а потом Райнер интересуется, как дела у Каллума, таким самодовольным способом намекая, что, отказавшись от поездки, я много потеряю. Я спрашиваю, что за хрен этот Каллум, и Райнер сообщает, что он парень Рори.

Я в курсе, но мне по душе прикидываться, будто плевал я на него, будто его имя ни о чем не говорит. Я знаю, куда клонит Райнер. Он напоминает, что Греция — отличная возможность отбить Рори у Каллума, который собирается приехать завтра, в канун Нового года, и спасти их сношения.

То есть отношения. Да, отношения. Хотя вертел я все это.

Слушайте, меньше всего мне хочется намеренно саботировать их отношения.

Вообще-то… нет. Это неправда. Звучит довольно благородно, но смысл в том, что в этой дуэли благородным я быть не собираюсь. Я буду драться, кусаться и нарушать все джентльменские правила, чтобы завоевать Рори. Швырну ему в глаза песок. Только бы победить.

Вот в чем правда, и самое ужасное, что по ночам я все равно сплю сном младенца. Хотя не понимаю, откуда взялось это выражение. Младенцы спят кошмарно. Я скорее сплю как напившийся до комы козел.

Как только мы с Райнером приходим к консенсусу, я подсовываю салфетку с известиями под дверь Рори и покидаю дом, чтобы попрощаться перед отъездом с родными — даже если поездка всего на сутки.

По моему возвращению Рори полностью собрана, угрюма и готова к отъезду. Кажется, она плакала с тех самых пор, как я трахнул ее шоколадным батончиком.

Мне плохо, но будет еще хуже, если она останется с Принцем в старомодных штанах. Он наскучит ей до смерти, а я не хочу, чтобы ее смерть была на моей совести.

В полной тишине я везу нас в аэропорт. Только когда мы удобно устраиваемся в креслах первого класса, Рори снова открывает рот. Думаю, чтобы назвать меня козлом, но она удивляет:

— Откуда у меня шрам?

Я расплескиваю на колени содовую. Душевное «гори в аду» услышать было бы приятнее, чем этот вопрос с подвохом. Я хмурюсь, пытаясь выиграть время, но сердце сбивается с ритма.

— Ты меня спрашиваешь?

Сверля меня взглядом, Рори кивает.

— Разве не ты говорила, что родилась с ним? — Мысленно представляю, как бегу с тележкой по проходам супермаркета, лихорадочно покупая себе время.

— Такова версия моей матери, но я начинаю в ней сомневаться. Мисс Патель из газетного киоска сказала, что за моим шрамом скрывается ужасная история. Твой дед зашел в магазин и не дал ей рассказать.

— А еще мисс Патель верит в призраков и в то, что люди с голубыми глазами видят все в голубом цвете.

Вообще-то это наглая ложь, но я скорее выпрыгну из самолета, воспользовавшись трусиками Рори как парашютом, чем причиню ей боль правдой.

Дело не в том, что я не хочу рассказывать Рори правду, а в том, что лучше подождать, подготовить ее, постепенно ввести в курс дела, потому что слишком многое предстанет в новом свете.

— Я все равно хочу знать, что это за слухи, — упирается она.

— Да, конечно, понимаю. Дело в том, что я не очень лажу с деревенскими сплетнями.

Я не добавляю, что большинство сплетен в Толке обо мне.

— Но твой дед знает, — стоит на своем Рори. — Почему он утаивает от меня правду?

— Чтобы защитить? — Я вытаскиваю туристический журнал и с притворным интересом листаю его.

Мысленно представляю, как громко орут красные сирены: «Черт, черт, черт!». Маленькие Малы бегают по кругу и дерут на голове волосы.

Она нас спалила! Кто-нибудь, помогите!

— Я спрошу у него. — Рори отстукивает пальцами по колену и грызет губу.

— Спроси.

Она смотрит на меня с подозрением. Думаю, Рори знает, что я в курсе, и невозможность быть с ней до конца откровенным меня убивает. Как бы хотелось мысленно передать ей, что скоро я все объясню. Что все постепенно. Что она еще не все обо мне знает, и сначала ей действительно нужно понять, а потом принимать решение.

Все мы щадили юную американку с рюкзаком за спиной, с камерой и с обреченной на провал мечтой.

Я спал с Рори, целовал, обещал жениться и похитил все ее секреты, но сам не рассказал единственную заветную правду, ради которой она проделала весь этот путь в Ирландию.

Рори захлопывает рот, потом снова его открывает:

— Ты не рассказываешь, на чей день рождения ходил, и отказываешься поделиться слухами про меня. Ты не разговариваешь о смерти Кэт. Покажи хотя бы песню, чтобы я сняла ее для своего проекта. Кстати, у меня все получается. Спасибо, что спросил.

Я прекрасно понимаю, как, должно быть, мучительно ей жить в Толке.

Люди либо ненавидят Рори, поскольку из-за нее была позабыта Кэтлин, либо жалеют, поскольку из-за нее случилась с Гленом та беда. Рори — единственная, кто всерьез воспринимает этот проект, беззащитна рядом со мной, чудовищным козлом, и этим самым Ричардсом.

Я отрываю задницу от кресла и, вытащив из заднего кармана блокнот, протягиваю ей. Рори открывает на первой попавшейся странице и плавно скользит зелеными глазами по тексту, строчка за строчкой. Беззвучно шевеля губами, она читает слова.

Он зовет тебя «любимая»,

А я — «дорогая».

Ты твердишь, что счастлива.

А по мне — гибнешь, утопая.

Мы слишком много наобещали.

Теперь я думаю, едва ли ты это помнишь.

Звони в прессу,

Ты в замесе.

Из-за тебя я впал в чертову тоску,

Пока все укреплял, вычищал, приукрашивал и исправлял.

Когда ты заметишь этот знак? Я устал.

Он зовет тебя «любимая»,

А я — «дорогая».

Ты твердишь, что спасена.

А по мне — на месте застряла.

Хочешь правду — крепко целуй

Или хотя бы не протестуй.

Рори отдает мне блокнот и отворачивается к окну. Небо серое и неясное.

— Я выясню правду, Мал. Обязательно. — Она не упоминает текст, который только что прочитала.

В груди сжимается. Я реально недооценил, как крепко вцепился в нее пижон. Или может, дело не в нем самом, а в суждении о нем. В суждении обо мне. Возможно, Рори не заводит идея встречаться с придурком, которые последние десять лет зарабатывал себе на жизнь песнями о ненависти к ней.

Мы смотрим в разные стороны.

— Моя правда не должна зависеть от обстоятельств, — шепчет она.

Я делаю глубокий вдох.

— Как и твои обещания.

***

Когда наш самолет садится на Крите, Ричардс уже вернулся со Спиналонги и закатил вечеринку в президентском люксе. Перед этим он оповестил в твиттере о своем приезде в город, и кучка одержимых рок-звездой обвалила стеклянные двери отеля, осколки которых теперь валялись по всему лобби. Потом Ричардс отправил кого-то из своей команды выбрать самых сексапильных фанаток и пригласил их в люкс, вынудив на входе оставить мобильники.