Учебник русской истории - Сергей Платонов

В своих государственных заботах Борис большое значение придавал европейскому просвещению. Он охотно обращался к иноземцам-техникам и докторам и брал их на свою службу. Сын Бориса, Федор Борисович, получил необычное по тому времени образование. Дочь свою Ксению Борис желал выдать за иноземного принца, шведского или датского (но Густав Шведский не пришелся ему по вкусу, а Иоанн Датский умер женихом от случайной простуды). Думая об устройстве в Москве школ на иноземный лад, Борис, до осуществления этого, посылал для науки русскую молодежь в иноземные страны (любопытно, что никто из посланных не пожелал потом вернуться домой). Пользуясь техническими познаниями своих иноземных слуг, Борис образовал у себя из немцев отряд войска на иноземный лад; он начал также обширные каменные постройки в Московском Кремле, из которых была при нем окончена и уцелела до наших дней знаменитая колокольня «Иван Великий». Словом, при Годунове обнаружилось явное тяготение московского правительства к сближению с просвещенным Западом, к усвоению европейского знания.

§ 67. Самозванец

Но мирное течение московской жизни, нарушенное голодом 1601–1603 гг., было окончательно прервано самозванческой смутою. В 1603 г. в юго-западной Руси и Польше распространились слухи о том, что жив угличский царевич Дмитрий Иванович, которого считали умершим в 1591 г. Человек, взявший на себя имя Дмитрия, объявился сначала у русского князя Адама Вишневецкого, а затем перешел к польскому пану Юрию Мнишку, у которого и стал жить в замке Самбор. Он рассказывал о себе очень кратко и глухо, что был спасен от покушения на его жизнь Годунова и теперь хочет «доступать» отеческого престола. Представленный польскому королю Сигизмунду III и перейдя из православия в католичество, Лжедмитрий получил возможность собирать в Самборе войско для похода на Москву и вошел в сношения с казаками на Дону и на «диком поле», поднимая их на Бориса.

Когда в Москве было получено известие о появлении самозванца, Московские власти догадались, что имя Дмитрия взял на себя беглый монах Григорий Отрепьев, происходивший из служилых людей (детей боярских). Рано осиротев, он постригся в монахи и бродил по монастырям, пока не добрался до Москвы. Там он был принят в Чудов монастырь в Кремле и познакомился с московскою жизнью. Из Москвы с тремя другими монахами Отрепьев убежал в Литву и Польшу, расстригся и назвался царевичем Дмитрием. Однако, когда из Москвы сообщили обо всем этом в Польшу, там сообщению не поверили, и Лжедмитрий продолжал свое дело без помехи. И до настоящего времени не все верят тому, что самозванец был Отрепьев. Одни ученые склонны думать, что это был действительно царевич Дмитрий, укрытый Нагими от убийц, подосланных к нему из Москвы. Другие думают, что это был самозванец, но не Отрепьев, а какое-нибудь другое лицо, с которым вместе Отрепьев странствовал из Москвы в Польшу. Некоторые, наконец, говорят, что Лжедмитрий был даже не московский человек, а западнорусский уроженец, подготовленный поляками. Вероятнее всего, однако, то, что это был Отрепьев; только, по всей видимости, он сам верил в свое царское происхождение. Те, кто им руководили, уверили самозванца, что, спасенный от убийства, он был в детстве поневоле назван чужим именем и скрыт под монашескою рясою, пока не вырастет и не станет в безопасности от Годунова. Все поступки Лжедмитрия указывают на то, что он считал себя действительным царевичем и не боялся никаких обличений в самозванстве.

Собрав войско, Лжедмитрий осенью 1604 г. пошел в Московское государство, направляясь из Самбора мимо Киева на Чернигов. Первые города московские поддались ему, но под Новгородом-Северским он встретил отпор, а затем (в битве при с. Добрыничах) был совсем разбит и прогнан на самый край Московского государства, в Путивль. Однако дело его не было проиграно. На востоке от Путивля, в новых городах, устроенных тогда на «поле» против татар, казаки и служилые гарнизонные люди, возбужденные агентами Лжедмитрия, подняли восстание во имя царя Дмитрия; собравшись целым войском, они пошли на север и засели в городке Кромах. Воеводы царя Бориса, узнав об этом, бросили разбитого самозванца в Путивле и двинулись осаждать Кромы. Крепкий городок не сдавался, осада затянулась до весны 1605 г., и войско Бориса, утомленное трудным зимним походом, пришло в расстройство. В это время, в апреле 1605 г., неожиданно умер царь Борис.

На Москве воцарился сын Бориса, совсем еще юный Федор Борисович. Сильная личность Бориса держала в повиновении ему Москву и государство. Когда же вместо него на престоле оказался неопытный мальчик, а влияние на дела присвоила себе его мать, царица Мария Григорьевна (никем нелюбимая дочь опричника Малюты Скуратова), — тогда бояре дали ход своей вражде к Годуновым. Шуйские с Голицыными и другими боярами задумали изменить Годуновым и свергнуть их во имя царя Дмитрия; затем они рассчитывали самого Дмитрия не пустить на престол, так как они в него не верили, и избрать царя по своему усмотрению. Так бояре и поступили. Они передались самозванцу под Кремами, привели к присяге ему все войско и послали за ним в Путивль. В то же время в Москве боярин князь Василий Ив. Шуйский, который производил следствие о смерти царевича в Угличе, стал говорить, что в Угличе царевича не убили, а спасли, и что он теперь сам идет к Москве. Москвичи возмутились против Годуновых, свергли царя Федора Борисовича, убили его с матерью, заточили в монастырь его сестру Ксению и стали ждать «истинного» царя Дмитрия. Он приехал в Москву в июне 1605 г.

Таковы были успехи Лжедмитрия. Его подготовили, по всей вероятности, некоторые из московских бояр, ненавидевших Годунова и не желавших ему подчиняться. Вывезенный в Польшу, Лжедмитрий получил там поддержку от короля и духовенства. Король надеялся, дав помощь самозванцу, возбудить междоусобие во враждебной ему Москве и тем ее ослабить. Католическое духовенство, обратив самозванца в католичество, думало через него достичь подчинения папе и всего Московского государства. Для того при самозванце всегда находились иезуиты; они сопровождали его до самой Москвы. Лжедмитрий нашел сочувствие и в некоторой части польского панства и шляхты. Шляхтичи шли в его войско, надеясь получить славу и добычу при завоевании Москвы. На то же рассчитывали и паны, вроде пана Мнишка, который прочил в жены самозванцу свою дочь Марину. Но главным образом создали успех самозванцу русские люди с южной окраины Московского государства, как казаки, так и служилые люди вновь построенных городов. Все они были выходцами из центральных областей государства, где страдали от опричнины и от крепостной зависимости. Все они поэтому ненавидели московские порядки и поднялись против Бориса, надеясь, что «истинный» царь Дмитрий улучшит их положение и усмирит «лихих бояр», угнетавших простой народ. Когда Лжедмитрий, пользуясь такою разнообразной поддержкою, внес тяжелую смуту в Московское государство, бояре решились воспользоваться ею, чтобы избавиться от ненавистных Годуновых, а потом и от самого Лжедмитрия. Годуновых им удалось истребить; но когда князь Василий Ив. Шуйский стал, вопреки прежним своим речам, говорить против Лжедмитрия, убеждая народ не пускать его в Москву, то ему уже не поверили и арестовали его, а народ устроил самозванцу торжественную встречу и принял его как истинного царевича.

§ 68. Царствование и смерть самозванца

Вступив в Москву, Лжедмитрий вместо патриарха Иова сделал патриархом Рязанского архиепископа грека Игнатия и венчался на царство. Он выписал из ссылки мать царевича Дмитрия, инокиню Марфу, и встретил ее как свою родную мать: сама Марфа при всем народе относилась к нему как к истинному своему сыну. Ради царского венчания были возвращены из ссылки пострадавшие от Бориса Годунова, и на первом месте Нагие и Романовы. Несмотря на то, что самозванец принял в Польше католичество и надавал папе и королю много обещаний, он держал себя в Москве независимо от папы и короля. О католичестве не было и речи; Лжедмитрий сам показывал себя православным и не собирался вводить католичество на Русь. Обещанных королю земельных уступок он не сделал. Он помнил только, что обещал в союзе с поляками воевать турок и татар, и делал приготовления к походу на Крым. Но это не удовлетворяло его бывших друзей и покровителей. Как бывшие при самозванце иезуиты, так и польские дипломаты были очень недовольны царем Дмитрием. Внимателен был Лжедмитрий только к семье Мнишков и с нетерпением ожидал приезда в Москву панны Марины Мнишек, за которую посватался. В надежде, что католичка Марина окажет известное влияние на супруга, польское правительство содействовало этому браку, и Марина с отцом отправилась в Москву.

Если самозванец вызвал неудовольствие в Польше, то не нравился он и в Москве. Некоторые из бывших в Москве при царе Дмитрии иностранцев рассказывали, что царь отличался необыкновенным умом и деловитостью, чем будто бы удивлял бояр. Но русские современники молчат об этом; они говорят, что царь удивлял москвичей другим. Он мало был похож не только на государя, но и просто на благовоспитанного человека: не был богомолен, не держал постов, кутил и пьянствовал, был слишком близок к полякам, пришедшим с ним в Москву. Он жил не по царскому чину: не почивал после обеда, сам объезжал коней, без свиты гулял по городу и рынку, словом, не умел сохранять своего достоинства так, как бы это было нужно по московским понятиям. Кроме того, управлял он с помощью немногих любимцев, отстранив от влияния на дела знатнейших бояр. Лучшим и способнейшим из его приближенных был Петр Федор. Басманов; остальные были ничтожные дьяки или польско-литовские шляхтичи. Все это обижало москвичей и озлобляло их против Лжедмитрия. Окончательно же восстановила народ против него его свадьба. На эту свадьбу с Мнишками из Польши приехало множество гостей и было поселено, за отсутствием гостиниц, по частным дворам. Иноверные и иноземные гости держали себя, как господа, и очень обижали и раздражали москвичей. А между тем только эти гости да придворные служилые люди были допущены на царскую свадьбу; прочее же московское население не пустили в этот день даже в Кремль. Обиженный народ был смущен еще тем, что новая царица не приняла православия и что самая свадьба совершена, против обычая, накануне праздника (8 мая).