Шёл старый еврей по Новому Арбату... - Феликс Кандель

Жизнь продолжалась своим чередом.

Неведомая им жизнь, которую не терпелось распознать.

Зашевелились кусты за скамейкой. Высунулся наружу винопивец с помятым лицом – черные круги под глазами, произнес хрипловато:

– Вас интересуют интересы народа? Замечательно. Это моя тема.

– Кто таков? – строго вопросил петух.

Ответил с достоинством:

– Перед вами ученый. Почти лауреат. В нескончаемом наукоемком поиске.

Разъяснил популярно для непосвященных:

– Изобрел прибор для замера устремлений. Испытал на себе – сгорели пробки. Усилил пробки – сгорел прибор. Усилил прибор – сгорела лаборатория.

Штрудель встрепенулся:

– Так вы, может, народ?

– Конечно, народ. Я – он и есть. Который в кустах. Припадая для подзарядки к земле-матушке.

– Отчего же в кустах, народ?

– Оттого и в кустах, что лаборатория сгорела. Не пожертвуете пару тугриков на научные старания?

Получил тугрики, подкинул на ладони, возгласил с энтузиазмом:

– Короткое замыкание в массы! Электрической политике верны! На всякое сопротивление ответим новым напряжением!..

Убрался в натоптанное логово, откуда забулькало, закрякало, зачавкало с вожделением.

Пробежали мимо Двурядкин с Трехрядкиным, выкрикнули в запале:

– Никакого бульканья…

– Никакого кряканья…

– Настраивать себя…

– Налаживать…

– Готовить к трудовому подвигу...

– Может, сами пока начнем? – предложил из куста. – Тоже, вроде, кумекаем.

– Не имеет смысла! Придется потом переделывать! Такое указание – обухом по голове...

Убежали.

– "Траур по покойнику семь дней, траур по дураку всю его жизнь", – сказал Штрудель вослед и подивился на свои слова.

– Это что? – поинтересовался петух.

– Проклюнулось, – ответил. – Мудрость малого народа.

– Знаю я этот народ, – фыркнул попутчик с гребешком. – Который без курятины жить не может.

5

Тут – шум…

Рев моторов…

Выкрики распорядителей…

Подкатили к песочнице автобусы.

Подрулили грузовики.

Журналисты с магнитофонами.

Операторы с камерами.

Вышли из автобусов мужчины с женщинами, обступили дом на улице. Четко, слаженно, в отработанном порядке.

Отпали борта у грузовиков. Выгружали из кузовов кирпичи, шлакоблоки, бутылки с фиолетовыми чернилами, передавали по цепочке из рук в руки, кидали в стены с близкого расстояния.

Молча, сноровисто, деловито, заданный исполняя урок.

Окна выбили. Двери проломили. Штукатурку заляпали.

Штрудель не выдержал. Подошел поближе. Задал вопрос:

– Там что, в этом доме?

Ответственное лицо наблюдало за порядком. Ответило не сразу:

– Консул из иных краев.

– А кто кирпичи бросает?

– Кто выделен, тот и бросает.

– Дом же испортят.

Ответил:

– Гнев народа, гражданин. Вот вам кирпич, вот чернила: приступайте.

Но Штрудель не приступил.

– Что потом будет?

– Ототрем стены, вставим стекла. Послезавтра опять приедем.

– С орбиты… – застонал Штрудель и вернулся в песочницу. – Сошли с орбиты. В нерадение с разорением…

Петух сооружал очередной куличик, по сторонам не глядел.

– Дело обычное, – сказал. – У них соглашение с теми краями. По четным дням здесь громят консула, по нечетным – там.

– Но зачем? Заа-чем?..

– Гнев народа, Штрудель. Куда-то надо его девать.

Куличик снова развалился, а петух насторожился, навострил шпоры:

– "Всякий раз, когда угрожало какое-нибудь несчастье, у жрицы Афины вырастала длинная борода". Геродот. Уважаемый историк. Можно поверить.

– Это ты к чему?

– К тому, что жрицы нет поблизости. Чтобы упредить. Я за нее. Вперед, Штрудель!

Перебежали через дорогу, встали у неказистого особняка давних времен, который наполовину ушел в землю.

– Стань кариатидой! Под балкон.

– Зачем?..

Петух не успел ответить, как послышались знакомые голоса.

– Клиент пошел – следить стыдно, да еще завлекают, не прерывая безобразий: "А ты не следи. Чего тебе следить? Дуй-валяй по-нашему…"

– Адресок не дашь?..

Штрудель поднял руки, уперся в балкон, застыл в натруженной позе. Петух подхватил прутик-указку, заговорил заученно:

– Перед вами кариатида. А точнее, атлант. Круглосуточное дежурство для украшения города. Куда поставят, там стоит.

Подошли. Встали. Навесили кулаки.

– Будете с нами драться? – спросил атлант.

Сиплый ответил:

– Будем вас бить.

– Ногами?

– Как придется, – ответил Сохлый.

Стояли. Сопели.

– Бить нельзя, – пояснил петух. – Ибо обрушится балкон, причинив непоправимый ущерб архитектурному облику города.

А через дорогу изливался гнев народа.

Кирпичами.

Шлакоблоками.

Бутылками с фиолетовыми чернилами.

– Шли бы туда, – предложил атлант. – Порезвиться всласть.

– Да мы… – разохотился Сиплый. – Да за милую душу… Так ведь у нас путевой лист: за кем ходить и куда.

– А у этих… – уточнил Сохлый. – Кого громить и когда.

Петух шаркнул вдруг ножкой, склонился в почтительном поклоне:

– Позвольте представиться: Йозеф Загер, голландский кунштмастер. Исполняем акробатические экзерциции, выставляем на осмотр Цицеронову голову, произносящую речи, выказываем женщину-паука к увеселению меланхоликов, а также… Самое оно – а также!

Взмахнул крыльями, вскричал на всю улицу:

– Смертельный номер! Единственная гастроль! Жуть до дрожи и смех до упаду! Человек раскрывает душу!..

Эти, возле дома, позабыли про кирпичи, бутылки с чернилами.

Набежали.

Затоптали по пути Сиплого с Сохлым.

Задышали взволнованно:

– Где человек? Где он? У которого душа?..

Сиплый и Сохлый лежали под ногами у толпы, переговаривались, заполняя служебную паузу:

– Кто ж ее раскрывает, душу свою…

– Ты раскроешь, а туда плюнут…

– Или мусор накидают…

– Исчезаем, Штрудель!

Глава шестая

ЗАСТИГНУТЫЕ ВРАСПЛОХ

1

Бежали.

Задыхались.

Наскакивали на неспешный люд, который путался под ногами.

Выслушивали проклятия.

– Бывают народы толкучие, – говорил Штрудель, – локти наизготовку: выберешься – весь в синяках. Бывают народы текучие, рыбами огибающие в толчее, – не угадать заранее.

Петух кукарекнул в восторге, на бегу всплеснул крыльями:

– Ах, Штрудель, Штрудель! Верные твои слова.

Вынырнул из подворотни всклокоченный человек, закричал:

– На помощь! Караул! Наших бьют!!

Побежал рядом с ними.

– Что вы кричите? – строго спросил петух.

– Наших бьют!

– Кто бьет?

– Не наши!

– Не наши бьют наших?

– Ну да! Наших бьют не наши.

– Как вы определили, кто наши, а кто не наши?

Мужчина споткнулся от удивления, но с дистанции не сошел.

– Как определил? Никак не определил. Наши – это наши, а не наши – это не наши.

– Может, наоборот?

– Что наоборот?

– Всё наоборот. Наши – это не наши, а не наши – это наши.

– Глупость какая. Наши – всегда наши.

Штруделю понравился такой разговор. Штрудель тоже захотел порезвиться.

– Не скажите. Бывают такие наши, которые совсем не наши.

– Откуда вы это взяли?

– Я предполагаю.

– Вы тут предполагаете, а там наших бьют!

– Не паникуйте, – строго сказал петух. – А вдруг это не наших бьют, а наши бьют, и своими криками вы помешаете нашим бить не наших. Тогда что?

Мужчина остановился в недоумении, однако продолжил бег на месте, высоко вскидывая ноги.

– Не знаю…

– Вот видите. Нельзя сказать заранее, кто наш, а кто не наш.

– Что же мне делать?

– Ничего.

– Но ведь там бьют! – возмутился, резво побежал дальше. – Там кто-то кого-то бьет, и я не могу молчать! Если наших бьют, надо кричать "Караул!" Если наши бьют, надо кричать "Ура!"

– Не горячитесь. А вдруг, это совсем не наши и бьют они тоже не наших? Какое нам дело до этого?

Снова споткнулся. Замедлил бег.

– Вы так думаете?..

– Нет, нет, я так не думаю, но там, где есть наши и есть не наши, прежде всего надо определить, наши ли наши и не наши ли не наши, а уж потом что-то кричать.

– Ничего не понимаю. Наши не наши, ваши не ваши… Голова кругом идет.

Петух сказал поучительно:

– Что вы! Это сложная наука, ее никто не понимает. Единственное спасение – один запасной вариант.

– Какой?

– Когда наши бьют наших.

– И что тогда?

– Тогда хорошо. Тогда уж нельзя ошибиться, кто наш, а кто не наш, потому как заранее известно, что все наши.

Встал, почесал затылок:

– Что же тогда кричать? "Ура!" или "Караул!"?

– Ничего не надо кричать. Наши бьют наших. Всё нормально, пусть себе бьют.