Конец света с вариациями (сборник) - Владимир Аренев

Федор дает две коротких – патронов на пять, шесть, – очереди. Не попал! Мужик бросает ногу и пригибается. Следующая очередь, длинная, швыряет его о стену.

Ну вот и все! Около часа у него есть, но он все равно торопится, это всегда по-разному. И перспектива пересесть в «Крузер» подгоняет. Урча двигателем, «УАЗ» выбирается на дорожное полотно…

Впрочем, на «японце» кататься ему не светит – под радиатором лужа антифриза.

…На воротах деревенской церквушки распят священник. Кому-то этого показалось мало, и батюшке вспороли живот. Вывалившиеся внутренности свисают, словно щупальца гигантского осьминога. Глаз нет, их давно выклевали птицы, и лицо в оспинах от клювов, лоскуты кожи трепещут на ветру. В звоннице дребезжаще брякает надтреснутый колокол.

Он подходит ближе. Картина отталкивает и завораживает одновременно. Метрах в двух он останавливается, зажимая нос. В пустых глазницах священника – вся правда о его армейской жизни.

Брякает колокол.

Внутренности взметаются зловонными плетьми, оплетают ноги, тисками сдавливают кисти. Он отшатывается, но не падает, потому что осклизлая петля захлестывает шею и вдруг сжимается с неистовой силой. Безгубый рот священника открывается. Ему в лицо вылетает шелест и шорох электронных помех, и далекий усталый голос:

– …не приближайтесь к останкам! Повторяю, не приближайтесь к любым останкам, фрагментам тел, как бы медленно они ни двигались!..

В глазах темнеет…

…Федор просыпается.

Сдавленное дыхание рвется сквозь зубы свистящими выдохами. Липкая темнота наваливается на грудь. Лицо мокрое. Он ночует в придорожном ангаре ДРСУ-5, как гласит табличка на воротах. Техники в нем нет. Под вечер, он загнал «УАЗ» внутрь, предварительно сбив навесной замок с калитки. Гулкое и пустое, как бочка, помещение. Каждый шорох звучит громовым эхом. Он заперся изнутри и вырубился прямо на сиденье, словно выключили лампочку. Но поспать не удалось…

Он вытирает холодный пот со лба. Дышать все еще трудно, подробности сна клочками всплывают на поверхность сознания.

Так погиб рядовой, с которым они выбирались из «Малых Топей». Федор не успел ему помочь. То есть он отсек вонючие ленты штык-ножом, но вот срезать затягивающиеся кишки с шеи можно было, только перепилив несчастному горло. Как же его звали?

Легкие с трудом качают пыльный воздух. Кровь стучит в висках все громче. Он хочет поднять руку и потереть шею, но не может. Мгновенный испуг останавливает сердце…

Словно нежный вампир…Словно нежный вампир…

Динамики в дверях машины перебрасывались фразой на разные голоса, словно шариком для пинг-понга. Федор с трудом разлепил опухшие, тяжелые веки. Мозг вяло реагировал на сигналы извне: зловоние, набившееся в ноздри, словно комки ваты; тяжелое жужжание; слабые, крохотные пальцы мнут кадык; беззубые десны щиплют огрубевшую кожу шеи.

Через мгновение Федор пришел в себя.

Он остановился и уснул. Мертвяки нагнали его и уже внутри.

Федор вскинулся. Ударил правым локтем в мягкое, оторвал от себя, сшиб на соседнее сиденье. Рука выхватила автомат из ниши за ствол. Младенец барахтался рядом, как жук. Федор столкнул его вниз прикладом. Пуповина натянулась, истончаясь. Конец ее скрывался в прорехе брезентового верха. Женщина сумела расширить пулевую пробоину, но плотные швы одолеть не смогла и теперь заглядывала внутрь бельмами. Справа о борт машины скребся безногий. Мухи барражировали по салону, как шмели. Динамики затянули новую мелодию…

Стрелять бесполезно.

Федор бросил автомат на колени, повернул ключ в замке. Стартер скрежетнул, машина дернулась вперед. Передача! Пуповина лопнула, мазнув кончиком по щеке, зацепилась за рычаг переключения передач, обвила змейкой. Федор выжал сцепление, поставил на нейтраль…

Ты открывал ночь,Все, что могли позволить…

Проигрыватель запнулся, когда он включил зажигание. Двигатель взревел. Младенец в нише перевернулся на четвереньки. Пальцы его матери заскребли подголовник над ухом.

Пусть на щеке кровь,Ты свалишь на помаду…

Он включил заднюю, наддал, сцепление отпускал внатяг, прибавляя обороты. «УАЗ» обиженно ревел, прополз с полметра. Колеса взрыли дерн, ошметки полетели во все стороны. Младенец уцепился за край сидения. Федор почувствовал, как его пытаются схватить за короткие волосы. Он выжал сцепление и воткнул первую. В салоне остро запахло палеными фрикционными накладками. Двигатель взревел. Машина поползла, рванулась. Под днищем заскрежетало. Кузов завибрировал. «УАЗ» дернулся вперед и словно натолкнулся на стену.

Младенец скатился на пол. Рука отпустила волосы. Двигатель заглох.

Все!

А мы не ангелы, парень,Нет, мы не ангелы,Темные твари и сорваны планки нам.Если нас спросят,Чего бы хотели мы?..Мы бы…

Брезент на крыше треснул, словно сломали сухую палку. Между рядами тяжело упало. Зловоние усилилось. Федор схватил с сиденья гранату и выдернул чеку, прижав скобу. Брать остальное – не хватало рук.

И времени.

Он дернул дверную ручку, ухватил покрепче автомат. Напрягся. Выпустил гранату из пальцев, толкая дверь наружу плечом. Выпрыгнул. Одна. Мгновенная вспышка боли в голени – кажется, ободрал о закраину или замок, – и он оказался снаружи, метрах в двух от машины. Две. Он побежал прямо, не оглядываясь. Три. Ветви хлестали по груди, царапали шею, когда он прятал лицо. Четыре. Два длинных шага, и он вытянулся в прыжке, нацелившись в противоположный от дороги кювет.

Пальцы уже коснулись земли, он начал группироваться, когда за спиной сдвоенно ахнуло.

Его оглушило, конечно же. Показалось, на секунду голову сдавило двумя многотонными подушками. Он скорее чувствовал, чем слышал, как разлетаются осколки, вспарывая воздух, листву, кору елей. На спину упала срезанная ветка. Тонкий звон повис между ушей, словно без конца теребили туго натянутую внутри черепа струну. Виски ломило, к горлу подкатил тошнотворный комок.

От дороги тянуло жаром.

Федор в три приема поднялся на ноги. Его шатало.

«УАЗ» горел. Столб черного дыма лизал верхушки елей. Огненное пятно растеклось вокруг быстро чернеющего остова машины.

– Безопасен только пепел, – пробормотал Федор потрескавшимися губами.

Этой деревни на карте навигатора не значилось. Кажется. Впрочем, он не помнил и никак не мог сосредоточиться. Без машины он чувствовал себя голым. Черепахой без панциря. Немилосердно саднило голень. Содранная кожа, едва ли не до кости. Рана шириной около сантиметра, от голенища ботинка, до самого колена. Штанина почернела от крови. Нога горячо пульсировала, но еще слушалась его. В единственном магазине остался двадцать один патрон. Он посчитал. На открытом месте он обречен и никогда не доберется домой. Разум подсказывал, что родителей, скорее всего, уже нет в живых. Они…