Переступая грань - Елена Катасонова

Дежурная нянечка, шевеля губами, читала листок, вписывала красным карандашом температуру, почему-то сердилась.

- Фрукты... Какие там фрукты... Совсем без понятия. Отец погиб, что ли? Никого, что ли, нету? Ну-ну, авось выберется...

На третье воскресенье - у них как раз кончился карантин - тетя Фрося повязалась крест-накрест платком, велела девочкам сидеть дома и отправилась в больницу сама. Она вернулась поздно - кого-то долго ждала: воскресенье же, накричала на Иру с Аленкой, заодно и на Свету - они играли весь день в "дурака", - выгнала всех троих из комнаты и собрала у себя соседок.

- Помирает Аня-то, - сказала она, - воспаление легких еще прикинулось. Врач говорит, осложнение, говорит, есть такое лекарство, новое, вот кабы оно... Я записала...

- Дай-ка. - Борис Васильевич берет бумажку и читает по слогам длинное, никому из них не известное слово - "пенициллин"... - Ну что ж, надо достать.

И все посмотрели на Веру Павловну, глазного врача.

- Я попробую, - сказала она и встала. - Я поговорю у нас в клинике.

- Вы понимаете, о чем просите?

Сергей Львович, главврач, покинул свое удобное кресло и, негодуя, бегает по кабинету. Вера Павловна сидит, опустив глаза, но не уходит: пусть прокричится. Они работают вместе не первый год, она знает - надо ему покричать и повозмущаться, потом он начнет действовать.

- Нет же его еще, практически нет! Лимит на пенициллин строжайший, и я не имею права... Да и где я его возьму, в нашей-то клинике?

- Девочек жалко, - дождавшись паузы, тихо говорит Вера Павловна, - и Аню...

- Какую еще Аню? - Он останавливается с разбегу и смотрит на нее, нахмурившись, недоуменно.

- Которая умирает... Она одна их растит. Ирочка даже на скрипке играет.

- Да при чем тут скрипка? - снова взрывается Сергей Львович, но думает уже, думает, Вера Павловна видит. - Отец погиб, что ли?

- Не знаю, - пугается Вера Павловна, - наверное...

Правду сказать не решается, да и не знает она всей правды.

Но Сергея Львовича ответ ее нисколько не занимает, он его и не слышит: ищет, к кому обратиться за помощью, чтоб вернее всего.

- Может, позвонить в здравотдел? - осторожно помогает ему Вера Павловна.

- А позвоню, что скажу?

- Что остаются двое сирот, никого на свете...

- Ах, Верочка, сирот сейчас миллионы!

Вера Павловна терпеливо вздыхает, снова опускает глаза: без пенициллина она не уйдет. Да и он, старый заслуженный врач, не может уже ее отпустить - там, за мостом, в инфекционной больнице, умирает неизвестная ему Аня, остаются двое детей, пенициллин - последняя, единственная надежда. Лимит... Так он как раз для таких случаев! Сергей Львович садится в кресло и набирает номер - первый из тех, что предстоит ему сегодня набрать.

Звонок, звонок, еще звонок - по цепочке, сверху и донизу. Наконец заветная бумажка с адресами и телефонами у Веры Павловны в руках.

В один конец города - за рецептом, в другой - за самой главной, второй подписью, снова туда, где была, - за драгоценными маленькими пилюлями. Вечером измученная Вера Павловна одолевает последнее препятствие длиннющий железнодорожный мост, отделяющий инфекционную больницу от города. А в больнице ей говорят, что Анна Петровна два часа назад скончалась.

9

Дожди идут днем и ночью - тяжелые, обложные. Не было в этом году бабьего лета, не было печальных и светлых дней. Сразу дожди, холода... И в день похорон - дождь с самой ночи. Дождь по дороге на кладбище, и когда хоронили - дождь, и когда ехали обратно - дождь и дождь без конца.

Тетя Фрося держала девочек за руки, от себя не отпускала, словно боялась их потерять, и плакала, плакала, корила себя, что поздно хватилась, поздно поехала в инфекционку. Вера Павловна с Пелагеей Ильиничной остались дома: пекли блины на поминки - у кого сохранилось с последней выдачи, тот и отдал свою муку бедной Анечке. Вера Павловна мучилась тоже: эти несчастные два часа не давали покоя. Бегала по городу, ждала, как дура, трамваев, надо было ловить такси...

- Какое такси, - пыталась образумить ее Пелагея Ильинична, - где ты его найдешь?

- Люди ловят служебные, - не принимала утешений Вера Павловна, - а я не умею, мне и в голову не пришло. Не привыкли мы, тетя Паша, к роскоши.

Пелагея Ильинична хотела еще возражать - понимала, что надо, что Верочка возражений ждет, - но, посмотрев в окно, увидела Фросю и девочек, всех соседей.

- Приехали, - засуетилась она, - как раз мы с тобой поспели...

До самого вечера все тесно сидели за длинным столом, составленным из отдельных кухонных столиков, сидели и поминали Анну Петровну, давали друг другу слово как-никак, а сестер вырастить, если надо, так и удочерить.

- Ты, Борь, узнай, куда пойти, к кому обратиться, - наставляла тетя Фрося мужа, единственного кроме старика Евсеича в коридоре мужчину. Удочерим, чего там, пусть Анечка спит спокойно.

Борис Васильевич молча кивал, курил самокрутки, подливал в граненые стаканы водку.

- Ты ж, Ира, смотри скрипку-то не бросай, - волновалась раскрасневшаяся тетя Фрося. - Мама говорила, слух у тебя какой-то особенный, значит, играй!

В свое время женщины осуждали Аню - у самой ни плаща, ни пальто приличного нет, а она скрипки тут покупает, в свое время женщины сердились на Иру - пиликает целыми вечерами, как комар пищит, действует всем на нервы, - но теперь соседки дружно поддержали Фросю.

- А что, будет у нас своя музыкантша! Придем на концерт, а Ирочка в длинном платье... Как мать задумала, так пусть и будет! Выпьем, бабоньки, за ее светлую душу...

Все пили не чокаясь, а во главе стола стояла пустая тарелка, а на ней кусок хлеба и рюмка - для той, которой здесь уже не было, но которая вроде бы все видела и все знала - так сказала тетя Фрося Ире с Аленкой.

10

Аленка бредет по улице, опустив голову, гонит перед собой льдышку. Домой идти неохота: Ира еще в музыкалке, а со Светой они поссорились. Светка вообще теперь ими командует, хотя тетя Фрося их защищает, а дочку бранит. Но тетя Фрося приходит домой только вечером. Была бы мама жива...

Аленка перекладывает набитый учебниками портфель в другую руку. Небо темное, низкое, географичка сказала, что скоро опять пойдет снег, тогда потеплеет. А пока очень холодно, с Волги дует ледяной колкий ветер. Повернуть, что ли, домой? Нет, не хочется. Тетя Фрося сегодня придет совсем поздно, Светка вредничает. Была бы мама жива...

Может, попроситься в детдом? Вчера вечером на кухне спорили, шумели так, что даже в комнате было слышно. Тетя Паша детдом хвалила - одевают, воспитывают, кормят за день четыре раза! - Фрося на нее почему-то сердилась... Поговорить, что ли, с детдомовскими девчонками? Их в классе четверо, друг за дружку всегда горой и дерутся здорово. Интересно, как там у них? Ничего, наверное, жить можно. А то Фрося все шепчется с Борисом Васильевичем, а о чем, кто их знает? Оформят Аленку с Ирой к себе, тогда и в детдом их не примут.

Эх, мама, бросила нас одних... У Иры хоть скрипка...

Аленка совсем замерзла, но идет все дальше и дальше, спускаясь к мертвой, во льду и снегу, реке. После маминой смерти ей как-то все время скучно, короткие зимние дни тянутся долго, даже читать не хочется. Таня Смирнова из пятого "Б" подошла недавно на большой перемене, молча протянула книгу. "Три мушкетера"... Сколько Аленка их когда-то выпрашивала! Но даже "Три мушкетера" теперь не читаются: откроет Аленка книгу и сидит над страницей, сидит и о чем-то думает, а спроси о чем, она и сама не знает...

- Девочка, девочка, подожди!

Она не сразу понимает, что это к ней. Смотрит - через дорогу бежит человек, бежит, задыхается, машет рукой. Как назло, потоком идут машины, приходится человеку остановиться.

- Подожди, девочка! - кричит он, прижимая руку к сердцу.

Где она его видела? Нет, не помнит. А человек уже рядом.

- Ты разве не узнаешь меня? - Чему он так радуется? - Я, представь, тебя сразу узнал, вот только забыл, как зовут. Лена? Ну конечно, Аленка! А я Дмитрий Михайлович, ты еще к нам в кружок приходила, помнишь? Потом взяла и пропала куда-то, мы даже старосту за тобой посылали: думали, вдруг ты на что-то обиделась? Леша сказал, что у вас карантин - мать заболела. А теперь ты почему не приходишь? Карантин же, наверное, кончился?

Аленка смотрит в сторону и молчит. Не хочется разговаривать, ничего не хочется. Дмитрий Михайлович заглядывает ей в лицо - какие усталые, какие больные глаза, какая недетская в них тоска... Он берет странную девочку за руку.

- Слушай, да ты совсем замерзла! Где твои варежки? Ты их что, потеряла? Куда ты идешь?

- Никуда.

- Как - никуда? Ты ведь почти у Волги! А я иду с репетиции, вижу знакомая девочка...

Он совсем растерялся от этой непонятной ему замкнутости. Но оставить Аленку одну он никак не может.

- Почему мы стоим, когда такой холод? - осторожно говорит Дмитрий Михайлович. - Пошли ко мне, к нам. Дома волноваться не будут?

Да что он к ней пристает, когда она так устала! Собравшись с силами, Аленка стряхивает с себя привычное оцепенение, выдергивает руку и поворачивается, чтоб уйти. Но Дмитрий Михайлович ее не пускает.