Оружие победы - Василий Грабин

При неудовлетворительной кучности пушка бракуется. Нетрудно представить себе, с каким волнением ждали мы этого испытания.

И вот нашу пушку установили на позицию, наблюдатели направились в поле, пришел Оглоблин, и испытание началось.

Прогремел первый выстрел. Ждали телефонного звонка с поля, а лаборатория готовила следующий патрон. С поля доложили, что разрыв найден, отмечен и команда вернулась в укрытие. Из лаборатории доставили патрон, все на полигоне снова удалились в укрытие, грянул второй выстрел. Наступила тишина, все вернулись к орудию, каждый осматривал то, что ему было положено, и докладывал результаты Оглоблину, который записывал их в журнал испытаний. Меня интересовала, выражаясь артиллерийским языком, точка падения второго снаряда относительно точки падения первого. Это было сейчас главным, определяло качество орудия.

Позвонили с поля — место разрыва второго снаряда найдено и отмечено, все находятся в укрытии. Я попросил инженера Поворова узнать, как лег второй разрыв относительно первого. Поворов запросил полевую команду, и через несколько минут нам сообщили приблизительные координаты первого и второго разрывов. Данные были обнадеживающие, но это только два снаряда. Что-то будет дальше? За два дня, сделав более ста выстрелов, провели все стрельбы: на ближнюю дистанцию, на среднюю и на предельную. Хотелось знать результаты испытания, но до окончания подсчетов это было невозможно. Прямо хоть сам принимайся считать!

Затем орудие испытывали на кучность стрельбы по вертикальному щиту на 500 и 1000 метров. Испытание тоже очень важное — оно определяет меткость пушки при ведении огня по танкам. Стрельба протекала довольно-таки интенсивно, результаты были видны сразу же после каждого выстрела.

Увы, кучность оказалась неудовлетворительной. Это всех нас расстроило, мы приготовились к тому, что и результаты стрельбы по местности нужно ожидать низкие. А полигон готовил испытание пушки на прочность — стрельбой с бетонной площадки большим числом выстрелов.

Полигон готовился, а мы нервничали. Уже была подсчитана кучность боя по местности и по щиту. Результаты оказались невысокими — ниже установленных норм для 76-миллиметровой дивизионной пушки образца 1902/30 годов. А тут еще перед испытаниями на прочность вклинился выходной день. Вынужденное безделье изнуряло, хотелось поскорее увидеть, как поведет себя пушка дальше.

На следующий день пушку установили на бетонную площадку, привезли патроны и сложили возле нее штабелями. Патронов было очень много. Вид этих штабелей, которые нужно было все в один день расстрелять, вызывал сомнения: а справится ли с ними наша «желтенькая»?

В установленное время Михаил Алексеевич Поворов начал испытание. Темп огня был высок, как при боевых стрельбах во фронтовых условиях. Гремел выстрел за выстрелом. В промежутках раздавались выкрики работников полигона: «Длина отката увеличенная… полуавтомат сработал…» Я и вся наша заводская бригада стояли у пушки и наблюдали. Вот заряжающий дослал патрон в камору, затвор щелкнул, пушка как бы огрызнулась, и тут же гремит выстрел. Ствол вздрагивает, подается назад, на мгновение останавливается и возвращается в исходное положение. Дойдя до места, полуавтомат с силой выбрасывает стреляную гильзу из каморы, и все успокаивается, Пушка готова к следующему выстрелу, и они непрерывно следуют один за другим. Орудийный расчет не успевал убирать стреляные гильзы, груда их росла у хобота пушки и дымила. Даже трудно было поверить, что так усердно жует патроны наша «желтенькая». А она все трудится и трудится. Вот уже загорелась на стволе краска, а выстрелы гремят и гремят. Пушка вздрогнет и опять ждет, когда подадут следующий патрон. На позиции все заволокло дымом, и только слышно было после каждого выстрела: «Длина отката такая-то…», «Полуавтомат сработал!..»

Устал орудийный расчет, а темп стрельбы не снижается. Один штабель патронов исчезает, начинают следующий. На стволе, в его передней части, краска вся сгорела. Загорелась краска ближе к казенной части. Приятно и жутковато было смотреть на пушку. Если в начале стрельбы я перед каждым выстрелом закрывал уши, то потом перестал закрывать. В голове стоял сплошной звон, но я. не уходил и внимательно всматривался в пушку. Внешне ничего не было заметно, кроме того, что краска на трубе ствола сгорела.

Осталось сделать 90 выстрелов усиленными зарядами. Пушке отдыха не дают. Выстрелы гремят и гремят.

Вот уже осталось всего два ящика патронов — восемь штук. Уже только четыре штуки. И вдруг полуавтомат не выбросил гильзу — задержка. Досадно, что у пушки не хватило энергии, чтобы без отказа дострелять последние четыре патрона.

Затвор открыли вручную. Длина отката увеличилась, но была в допустимых пределах, механизмы работали нормально. Последовала команда «огонь!».

— Орудие!

Грянул выстрел, полуавтомат сработал и выбросил гильзу из каморы.

— Огонь!

Орудие зарядили.

— Орудие!

Выстрел прогремел, но полуавтомат вновь отказал. Открыли затвор вручную предстоял следующий выстрел.

Зарядили, полуавтомат сработал. Орудие готово к следующему выстрелу, но патроны все… Два отказа полуавтомата… Обидно!

Когда окончилась стрельба, Иван Николаевич Оглоблин подошел ко мне. С большим трудом я разобрал, что он говорил:

— Пушка работала хорошо — два отказа полуавтомата на такое большое число выстрелов не имеют существенного значения.

Мне было приятно это слышать, я его поблагодарил, а сам думал о другом: почему дважды полуавтомат отказал? Техническая причина была мне ясна, произошел так называемый наклеп ударяющихся друг о друга деталей полуавтомата, и я счел своим долгом сказать об этом Ивану Николаевичу. Поздно вечером наша бригада собралась, чтобы обменяться впечатлениями.

Каждый высказывал свои соображения, и если он потом вспоминал еще что-либо, ему не возбранялось дополнить себя и других. Казалось, не будет конца добавлениям. Время перешагнуло за полночь, но беседа продолжалась, и нельзя было ее прекращать: ведь это была первая пушка, созданная нашим коллективом.

Все сходились на том, что испытание проводилось по обширной программе и в жестких условиях, но никто не высказывался за их смягчение: в боевых условиях всякое может быть, и если пушка выдержит заданный сейчас режим, тогда и на войне с ней будет не страшно. Мы были довольны поведением пушки и одновременно озабочены тем, что полуавтомат дважды отказал. В отношении дальнейших испытаний многие были настроены оптимистически. Пришли к единодушному мнению, что нужно помочь работникам полигона в разборке, обмерах и сборке, чтобы не только услышать о состоянии деталей, узлов и агрегатов, но и посмотреть их, пощупать своими руками. Ведь наши слесари и конструкторы первыми собирали эту пушку и отлаживали все механизмы, они присутствовали на показе ее руководителям партии и правительства. Неужели же здесь стоять в стороне?