Смерти нет - Всеволод Глуховцев

А остальные пусть сидят в зале.

Как подумал про остальных, аж темно стало в душе.

Ведь кто-то из них, гад, стучит!..

Взвыл так и сам испугался. Все же побаивался он где-то, что маг читает в его мозгах. Тогда за этот текст как бы не лишиться чистого листа — самих, то бишь, мозгов...

Тощий постарался перестать думать об этом. Лучше... Ага, вот что лучше! Ладно, поглядим.

Мельком он заглянул в подсобку: сидит пленник, нос повесил. Ну, ничего, пусть поскучает... Тощий завернул в зал.

Здесь было посветлее. Кто-то и когда-то заложил витринные окна кирпичом, не поленился; зачем?.. — теперь уж пусть археологи из будущего ломают свои очкастые головы над этим. Заложить-то заложили, да скверно: во-первых, со щелями, а во-вторых, в двух окнах не доложили доверху, и там остались эдакие бойницы. Хотя, черт знает, может, и специально так сделали...

Ноябрьский день заметно таял, осаживался. Но это надолго: такая муть, ни день, ни сумерки, теперь будет тянуться и тянуться... Худой в Москве месяц ноябрь. Как и октябрь, впрочем... Нет, октябрь еще хуже.

Итак, Тощий шагнул в зал. Бандиты повскакивали с мест — субординация! Босс обвел их нелегким взглядом.

— Все по плану, — объявил он. — Ждем. Ботва, иди-ка сюда.

Вдвоем они вышли в коридор.

— Ты вот что... — Тощий таинственно снизил голос — и Ботва весь ушел в слух.

А главарю того и надо. Он довольно ухмыльнулся про себя.

— ... вот что. Нужно будет обеспечить наблюдение. Я решил поручить это тебе. Пошли-ка.

Вышли на улицу. Тощий повел рукой: Вот это все пространство надо взять под контроль. Ясно?

— Ага, — Ботва кивнул, довольный, что доверили ему. — Тогда надо наверх...

— Верно мыслишь. Вот и давай наверх. На крышу. С нее будешь смотреть. А потом лично мне доложишь, что видел. Понял?

— Ага.

— Любую мелочь замечай! Понял?..

На сей раз Ботва лишь кивнул.

— ... вплоть до того, где ворона взлетит, где ветка шевельнется. Потом я все спрошу, имей в виду!

Тот слегка напугался:

— Да, босс... Будет сделано!

— Иди. Делай.

— На нашу... ну, на наш дом залезть, на его крышу? Тощий посмотрел влево, вправо.

— Без разницы. Если удобнее, то на наш. Главное, чтобы местность четко просматривалась.

— Ага! Просмотрится, босс. Уж я не подведу!..

— Давай.

Начальника слегка озадачило, что подчиненный так обрадовался. Мелькнула мысль: что-то здесь не то... Тощий с подозрением посмотрел в спину Ботвы, заспешившего к подъезду.

А впрочем, черт с ним! Не до того. Потом. Босс вернулся к банде.

— Быть здесь! — распорядился он.

Все безмолвно восприняли эту команду. Тощий вновь вошел в коридор, включил браслет.

«К приему готов», — ушла информация. Прошло секунд десять, и просигналил ответ: «Ждите».

Ботва вправду обрадовался, когда шеф послал его на крышу. Даже не то слово. Не обрадовался, а возликовал!

Его давно уже поддалбливала страсть одурманиться. Он крепился, боялся Тощего. А тут вдруг нате — сам Тощий его туда и посылает, прямо к тайнику!..

Будь Ботва поумнее, он бы, возможно, увидел в столь странном совпадении замысловатый ход судьбы. Но он был дурак. Потому радостно бежал к дому, теша себя предвкушением кайфа.

Однако ж ума у него хватило пуститься не в соседний подъезд, где на чердаке и была припасена дурь, а в свой.

Вдохновение придало Ботве сил. Тщетно добивались от него Тощий и Капкан такой прыти на тренировках по вертикальному кроссу. Взлетел вихрем! Сам изумился. На площадке последнего этажа остановился перевести дух.

Аж в глазах потемнело, так мчался. Постоял, отдышался и, уже не торопясь, пошел на крышу.

Капкана Тощий поставил у входа:

— Держи вот этот сектор. Гость появится — встретишь по ранжиру.

— Как?!

— Ну, с этикетом. Понял?

В отличие от Ботвы, Капкан был не дурак. Неуч — да, конечно. Но не дурак. Ясное дело, он не знал, что такое «ранжир» и «этикет». И тем не менее догадался.

— С почетом, значит? Понял, босс. Не волнуйтесь...

— Я не волнуюсь. Никогда. Ты это тоже запомни.

— Запомнил, босс.

— И еще...

— Здравствуйте, — сказал карликовый голос слева.

Оба — и Тощий, и Капкан — застыли. Потом Тощий начал медленно поворачиваться влево.

Когда повернулся, то понял, отчего маг все выражался во множественном числе. Рядом с ним — длинным, худым — стоял монстр совсем иного рода.

Он был почти как человек. То есть почти человеческая, слегка разве что деформированная фигура: плечистая, сутулая, с мощными и длинными, едва не до колен, руками. В общем, что-то типа неандертальца. Но какая на этом почти человеческом теле высилась голова!..

Эта кошмарная голова не была похожа ни на что земное. Больше она напоминала бредовое видение.

Темно-коричневого цвета, она была точно сшита из толстой, складчатой и бородавчатой кожи. Она подрагивала и пульсировала, и пульсировала так, словно в ней варилось и кипело нечто. Нелепым придатком на ней выглядело лицо — тоже почти человеческое, но отмеченное какой-то ускользающей дьявольщиной: лицо сатира, фавна, греховного бога Пана.

— Это, — чирикнул маг, — величайший актар гагтш!

Маленький рот приоткрылся, и...

И зазвучал необычайно приятный, мелодичный голос, настоящий оперный баритон:

— Здравствуйте, господа.

— Зд... рав... здравст... здрасьте, — в разнобой и с заиканием отвечали оба головореза.

— Вы обеспечили секретность? — свистнул маг фистулой.

— А... а как же, — чуть запнувшись, ответил Тощий. — Объект в комнате упакован. Своих я вывел в зал, пусть там посидят. Они вас не увидят.

— Хорошо, — обронил маг. — Мы идем.

И оба урода неуклюже, с какой-то абсолютно нечеловеческой координацией движений пошагали в дом.

Их не увидели, это верно Тощий сказал. Но услышали. Не услыхать было невозможно.

Полы и стены содрогнулись от тяжести монстров. Мыло рот разинул.

Вбежал Тощий.

— Все в норме? — спросил он. — Сидеть тихо! Не высовываться. Быть в готовности. Ждать моих указаний. Все!

И исчез.

Шаги протопотали в подсобку...

Пистон ощутил, как затомилось, нехорошо затяжелело у него внутри. Сейчас пытать будут... А что он, Пистон, может сделать? Ничего.

Он встал.

— Пойду пос... ть, — хмуро объявил он. — Чего-то приспичило...

По крайней мере, хоть подальше от этого всего, хотя б не видеть, не слышать.

Побрел в дальний конец зала. Там оказался ход в темный узкий коридор. Пистон свернул туда. Дальше был другой поворот, вправо. И тьма.

Заинтересовавшись, Пистон двинулся по коридору. Фонарь при себе у него был, он включил его и стал рассматривать окружающее.

Коридор завершался туалетом: теснейшим помещением, в котором, естественно, царил унитаз, пересохший, как ручей в Сахаре. Сбоку на стене были видны крепления раковины, но самой раковины не было и в помине.

Кривая ухмылка выдавилась на губах Пистона: надо же, словно и не врал... К слову сказать, по большой нужде ему вовсе не хотелось. Да и по малой тоже. Он осмотрелся. Унитаз был старой конструкции, с бачком, на трубе вознесенным к потолку. Пистон посветил туда фонарем.

Черт возьми, там что-то есть!..

Вот тут Пистона в самом деле разобрало любопытство. Он встал на обод унитаза, дотянулся до предмета, потащил его наружу. Тяжелый!

Что такое... Пистон выволок действительно тяжелый предмет, завернутый в толстую тряпку, байковое одеяло.

Оружие, что ли. Он стал торопливо разворачивать эту штуку...

И обомлел. Челюсть отвисла.

У него в руках был... импульсный генератор!

И тут же пронзила мысль: так вот зачем сюда бегал Слякоть! То-то он сюда шнырял едва ли не каждый день!..

Вот сволочь.

Долго раздумывать Пистон не стал. Проверил блок питания — нормально! Глазок индикатора вспыхнул ровненьким зеленым светом. Тогда Пистон сунул генератор за пазуху, так, чтоб в любой момент выхватить и сработать. Проверил: все отлично. Он сразу почувствовал себя уверенно и быстрым шагом вернулся в зал.

— С облегчением? — усмешливо спросил Редька. — Быстро ты!

— Чего?.. А, да.

Он сел, поерзал малость.

— Ну что там? — спросил у Редьки. Тот пожал плечами: — Пока тихо.

Пистон ошибался: никто и не собирался Федьку пытать.

Правда, самому Федьке в данный момент это было глубоко все равно, потому что у него так разболелась голова, что это само по себе стало хуже всякой пытки. Боль распирала череп спереди и справа, причем такими пульсациями, волнами. От нее Муха болезненно щурил правый глаз: казалось, откроешь его полностью, и башка тут же треснет.

Федя стискивал зубы, но стонать себе, не позволял — не мог уронить достоинства перед врагами. Терпел. Лампа чадила.

Вдруг дверь распахнулась, свет фонаря ударил в глаза. Федя зажмурился.

— Сюда, — проговорил знакомый голос. И тотчас тяжко дрогнул пол.