Тихая квартирантка - Клеменс Мишальон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И вот она сидит на кухонной плитке с окровавленной собакой на руках. Ей тринадцать. Милая и добрая, она хочет спасти животное. Ее мама умерла всего несколько месяцев назад, жизнь перевернулась с ног на голову, а девочка все еще стремится творить добро. Возможно, ей необходимо кого-то любить. Она одинока. Тебе это известно. Возможно, ей нужен компаньон. Который ответит взаимностью. Который не причинит вреда.
Ты делаешь шаг вперед, вклиниваясь между Сесилией и ее отцом. Ваши взгляды скрещиваются. «Не делай резких движений». Ты опускаешься, чтобы поближе рассмотреть рану. Выглядит паршиво. Переживет ли собака такую кровопотерю? Ты не уверена. Но попробовать стоит.
Что-то вспыхивает внутри. Ты отчаянно нуждаешься в возможности возрождения. В доказательстве того, что в этих стенах раненые могут вернуться к жизни.
Шестеренки в голове бешено вращаются, пытаясь обернуть ситуацию в его пользу.
– Ты мог бы ей помочь, – говоришь ты.
Он уставился на тебя. Думает, что ты ведешь себя вызывающе, безрассудно. Но у тебя есть план.
– Разве тебя не учили, что делать в таких ситуациях? – продолжаешь ты.
Он хмурится. Ты вот-вот лишишь его удовольствия. Слева оживляется Сесилия. Широко распахнув глаза, она смотрит на отца.
– Точно, папа. Когда ты служил в морской пехоте!
Он скептически закатывает глаза.
Как можно осторожнее ловишь его взгляд, затем наклоняешь голову в сторону дочери, переводишь глаза на собаку и снова на него. «Это твой шанс, – молча говоришь ты. – Помнишь ссоры за обеденным столом и яростный топот по лестнице? Твоя малышка растет, но ты все еще жаждешь выглядеть героем в ее глазах… Спаси собаку. Будь героем. Сделай это не ради нее. Не ради собаки. Ради себя».
Он наклоняется – неужели? – и свободной рукой открывает шкафчик под раковиной. Роется внутри, достает аптечку. Затем жестом просит Сесилию положить собаку обратно на пол и убирает руку с кобуры. Девочка опускает животное. Точными быстрыми движениями отец открывает аптечку и достает флакон с дезинфицирующим средством. Толкает твою ногу.
– Положи одну руку ей под челюсть. Другую на бедро. Следи, чтобы она не двигалась. – На секунду замешкавшись, ты делаешь, как велено. Он встряхивает флакон. – Следи, чтобы она меня не укусила.
«А хотелось бы», – думаешь ты, но держишь язык за зубами ради собаки, ради Сесилии, ради себя, ради вас троих. Его пальцы слегка дрожат, когда он брызгает на рану и, морщась, прикладывает компресс к разорванной плоти.
– Положи руку сюда.
Ты зажимаешь рану. Вы втроем ждете остановки кровотечения. Сесилия жестом предлагает помочь, но он велит ей держаться подальше.
Силой воли ты заставляешь собаку ожить под твоими ладонями, убеждаешь себя, что способна творить чудеса. Девочка наблюдает. Ты не позволишь собаке умереть у нее на глазах. Ты больше никогда ее не подведешь.
Кровотечение замедляется. Вы ждете еще немного. Когда кровь почти остановилась, отец накладывает повязку. Собака тяжело дышит. Ей больно, конечно, зато она жива. Жива.
Сесилия вызывается принести снизу старую подушку, чтобы сделать из нее лежанку. Отец велит девочке оставаться на месте – он сам сходит.
Вниз.
Куда он отнес тебя после леса. Где он держит инструменты. Судя по тому, как быстро он вскакивает на ноги, ему совсем не улыбается, чтобы дочь туда ходила.
Ты остаешься на кухне с его ребенком, вы вдвоем склоняетесь над собакой. Сесилия смотрит на тебя и кусает губу, будто хочет что-то сказать, но не знает как. Не успеваешь ты сформулировать собственные мысли, возвращается отец с неким подобием старой диванной подушки, которую кладет на пол в углу кухни. Сесилия вновь берет собаку и осторожно переносит на лежанку. Животное издает стон, затем долгий выдох и наконец затихает, положив морду между передними лапами.
Он вздыхает.
– Посмотрим, доживет ли она до утра.
Сесилия протягивает руку, чтобы погладить собаку по голове, но передумывает.
– Мы могли бы… – начинает она.
Остальная часть фразы остается невысказанной. Вероятно, девочка хотела предложить отвезти собаку к ветеринару, раз уж кровотечение остановилось. Посмотреть, сможет ли что-то сделать настоящий профессионал. Как минимум наложить швы. Но она знает своего отца. Знает, что лучше довольствоваться маленькой победой.
Он встает, кладет дезинфицирующее средство и остатки марли обратно в аптечку и начинает прибирать в кухне.
За его спиной рука Сесилии ложится на твою. Ты задерживаешь дыхание. Она легонько сжимает тебе пальцы. «Спасибо». Безмолвный жест, громкий, как грохот барабана. «Спасибо».
Ты ждешь, пока отец переключит свое внимание на швабру и ведро. Сосредоточенный и деловитый, небрежно стирающий кровь с кухонного пола.
На запястье Сесилии слабо бьется жилка. Ты замираешь на несколько секунд, затем сжимаешь ее пальцы в ответ.
Глава 45
Женщина на прогулке
Он входит в комнату, расстегивает наручники и говорит:
– Идем.
– Что?
Он поторапливает тебя взмахом руки.
– Шевелись, у меня мало времени.
Ты встаешь, медленно, на случай если что-то неправильно поняла. Но он не выходит из себя. Наоборот, хочет, чтобы ты шагала быстрее. Тянет за запястье, подгоняет на лестнице.
Середина дня. Понедельник. Сесилия в школе. Он должен быть на работе. Ты не ожидала его возвращения как минимум до ужина.
Собака. Ему пришлось вернуться, чтобы ее проверить. И заодно он решил сделать… что бы то ни было.
Он приподнимает свитер, показывает пистолет в кобуре. Ждет, пока ты кивнешь, затем открывает дверь.
– В машину.
Он все держит под наблюдением – тебя, пикап, окрестности, деревья, дома и птиц. Его рука плотно обхватывает твое плечо. Он ведет тебя к машине, открывает и закрывает пассажирскую дверцу, бежит на сторону водителя. Когда вы оба оказываетесь внутри, ты буквально чувствуешь, как в воздухе спадает напряжение.
– Что происходит?
Он цокает языком, будто ответ очевиден.
– Мы прокатимся.
У тебя сводит живот. Ты понятия не имеешь, что это значит. Он поворачивает ключ в замке зажигания и сосредоточенно выруливает с подъездной дорожки. По его лицу нельзя ничего прочесть.
Проклятье.
Он не приказывает закрыть глаза. Когда машина выезжает на дорогу – проселочная дорога, по обеим сторонам деревья и дома, настоящие дома, черт бы их побрал, но никого не видно, – ты спрашиваешь:
– Мне можно… смотреть?
– Делай что хочешь, – говорит он. Самая большая гребаная ложь, которая когда-либо слетала с его языка.
Ты не отрываешь глаз от окна. Запоминаешь подсказки. Все – каждый листок, каждый дом – жизненно важно.
