Сначала повзрослей - Маша Малиновская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Прощаемся с бабушкой, и я начинаю собираться в “Джаз”. От зеркала воротит. Ну какое я солнышко, бабушка? Лгунья, ревнивица… противно самой.
В ателье, словно специально, прямо напротив моего рабочего места на манекене висит платье Екатерины. Уже готовое, отпаренное Аней. Идеальное. Для идеальной. Я, наверное, такое никогда не надену. Некуда будет.
Я ведь просто Женя из Старых Синичек. Белошвейка на полставки. Я не хожу на форумы и приёмы.
Очень стараюсь взять себя в руки и работать, но даже девчонки замечают, что я взвинчена, поэтому не трогают. В итоге, в тысячный раз посмотрев на платье, я хватаю телефон и пишу Герману.
“Может, не пойдёшь на форум?”
Вот так, прямо в лоб, честно. Он ведь просил быть с ним честной.
“Женя, ты чего?” — прилетает в ответ.
И вот как объяснить? Что сказать?
“Я ревную, — пишу честно. Приходится несколько раз писать и удалять, потому что пальцы не слушаются, попадают не по тем буквам. — К Екатерине”
“Жень, перестань. Я же говорил тебе, что это мероприятие важно для меня. А на счёт Кати не переживай, поговорю с ней, как обещал. Жень, она хорошая, всё поймёт, поверь”
Катя…
Хорошая…
А мне что делать? Как не сойти с ума?
Видела я её. Не отпустит Германа так просто. Чувствую.
Девочки уходят на обед в кафе, а я остаюсь. Зря, наверное, потому что в голове снова диафильм: вот Герман пытается сказать ей о нас, но уже через несколько часов просыпается в её постели и понимает, что какая-то там Женя — ошибка. Просто ошибка.
И кольцо это так и всплывает в памяти…
Да, я действительно схожу с ума. Проклятая ревность отравила душу и голову. Знаю, что пожалею. Знаю, что подвожу важных для меня людей. Знаю, что будут последствия, но… беру самые большие закройные ножницы и подхожу к проклятому платью.
43
Моя голова словно в тумане. В ушах тихий писк, как когда после шумного места попадаешь в тишину. Но понемногу этот туман начинает рассеиваться, и на его место приходит ужас. Такой, от которого все волоски на теле встают дыбом.
Что же я натворила…
Словно не в себе была. Будто кто-то, а не я, кромсал ножницами нежную ткань платья.
И теперь я стою и смотрю на обезображенные ошмётки того, что ещё несколько минут назад было красивым платьем. Закрываю глаза, а на внутренней стороне век эти же лоскуты синие, словно отпечатались, врезались в мозг.
Ножницы падают на пол с оглушающим металлическим стуком. Прямо у ног острыми концами, едва не задевая мои кроксы. Внезапно к горлу подкатывает тошнота. Желудок сжимает в стальном кулаке так, что не продохнуть.
Зажав рот рукой, я стремглав бросаюсь в сторону уборной, и там меня буквально выворачивает наизнанку. Сотрясает в жутких спазмах так, что кажется, будто вот-вот в теле все сосуды взорвутся.
Руки трясутся, когда открываю кран и пытаюсь умыться, но только расплескиваю воду.
Господи, что же со мной происходит? Как я докатилась до этого?
Сажусь на корточки и опускаю голову пониже между коленей, пока не начинает пульсировать в висках. Но хоть кружить перестаёт.
Кое-как встаю и снова смотрю на себя в зеркало.
Кто эта девушка? Бледная, под глазами синие круги. Взгляд пустой. Смотрит сквозь меня, будто из потустороннего мира.
Делаю несколько глубоких вдохов и долгих выдохов. Хочется тихо взять свои вещи, пока девочки ещё не вернулись с обеда, и сбежать. Спрятаться где-нибудь в шкафу, пересидеть бурю, как я делала, когда была маленькая, пока бабушка не объяснила мне, что в грозе нет ничего плохого. Это природа, и она так даёт земле влагу и жизнь.
Но сейчас я не в детстве, и рядом нет бабушки, которая обнимет и развеет все мои страхи. Я взрослая и решать проблемы придётся как взрослой. Сама натворила, Женя, сама и разгребай.
Когда выхожу в коридор, понимаю, что девочки уже вернулись с обеда и узнали о случившемся. Поэтому набираю в грудь больше воздуха, сжимаю кулаки и иду в кабинет Златы.
— Это я сделала, — голос будто звучит не мой, а какой-то совершенно незнакомый. Отстранённый, глухой, надтреснутый.
Злата, сидя за своим столом, поднимает на меня глаза, будто не верит. Она выглядит бледной и уставшей. Аня с заплаканным лицом качает головой, глядя на меня шокированно.
— Мне очень жаль, — что-то внутри меня ломается, но я терплю эту боль. Даже рада, что она есть, это значит, что я не полностью пропиталась ядом, что я не до глубины души тварь, которой была двадцать минут назад, кроша результат чужого труда. — Я всё возмещу. До копейки. Простите, что подвела вас.
В груди всё дрожит. Глаза печёт, но я не позволяю себе расплакаться. Не хочу, чтобы меня хоть немного жалели. Не заслужила.
Я только что потеряла лучшую в мире работу с лучшими в мире коллегами и лучшей в мире начальницей. И мне правда очень-очень жаль.
Я не знаю, что ещё сказать. Не знаю, что сделать. Время вспять не вернуть. Остаётся только пожинать горькие ягоды.
Наверное, нужно просто уйти. А потом прислать деньги. Или принести — как скажет Злата. За это платье мне придётся отдать все свои сбережения, но выбора нет.
Приходит мысль, что Злата в праве, вообще-то, и полицию вызвать. Что ж, если так — пусть. Ничего уже не исправить.
— Можно я пойду? — спрашиваю на всякий случай. — Или вы полицию будете вызывать?
— Иди, — отвечает Злата негромко, продолжает смотреть так, будто перед нею не я стою, а какое-то неведомое существо. — Иди, Женя.
— Спасибо.
Я выхожу на улицу и пытаюсь глубоко вдохнуть, но камень на груди не позволяет. Холодный ветер с ледяной крошкой бьёт по щекам. Утром выпал первый снег, но тут же превратился в грязную слякоть. Такую же, как сейчас у меня в душе.
Натягиваю пониже капюшон, пытаясь скрыться от всех, и бреду по тротуару вдоль дороги. Ботинки промокают быстро, их-то давно пора было заменить. Вот с зарплаты хотела, но придётся в них же теперь ещё долго…
Уже и остановка давно позади осталась. Сяду на следующей. Или на какой-нибудь. Или до самого вечера буду брести пешком, а там как получится.
Сейчас бы закрыть глаза, и на полной скорости по лужам на мотоцикле за спиной Матвея. Чтобы