Бирюзовые серьги богини - Галина Долгая

Глаза Чию-Шаго наполнились слезами, она оглянулась назад, но в тумане не увидела никого, кто бы мог прийти к ней на помощь. Вспомнив о Чинтамани, девочка достала его из передника и, раскрыв ладонь, вытянула руку вперед. Ветер опал, демоны притихли. В тишине гулко стучало сердце девочки, а ее мысли блуждали по далекой степи, связь с которой всю жизнь волновала незримыми образами.

В этот момент волей человека решалась судьба мира. Одна светлая жизнь как плата за зло, за слезы и кровь тысяч людей.

Девочка усмирила сердце, глубоко вдохнула колючий воздух высокогорья и впервые за свою жизнь сказала вслух:

— Будьте милосердны, боги… — и повернула ладонь.

Чинтамани упал и слился с другими камнями. Чию-Шаго вошла в воду…

Дух Великого Воина оставил тело Тансылу под утро, когда ее мятежная душа, наконец, обрела покой. Как и просила Тансылу, муж похоронил ее на берегу Йенчуогуз, недалеко от того места, где они впервые подарили друг другу себя.

Высокий курган вырос на холме, омываемом шумными весенними водами. Тансылу спала в нем, зажав в руке перстень с гранатом, а на ее груди среди других украшений покоился агатовый амулет с двумя лунами.

По степи пронесся клич, шаманы всех кочевий собрались у Батыр-камня. Каждый начертал на нем один символ, все вместе они составили заклинание, которое на протяжении веков, пока время и стихии не сотрут его, будет удерживать мятежный дух на земле, между вечностью и небытием, между добром и злом, сохраняя гармонию жизни в мире людей и во всем мироздании.

Глава 13. Душа Нежнее Шелка

Теплые, солнечные, но еще по-весеннему свежие дни дарили радость. Заливистая песнь жаворонков, журавлиное курлыканье сайгаков, чьи стада, мигрируя по степи, словно перетекали морскими волнами, оживление в стойбище — все звало к жизни!

Арман, расчесывал хвост любимому коню Базату и улыбался, жмурясь от яркого света. Крутые бока мышастого красавца — только что вымытые, с капельками влаги на шерсти — блестели на солнце. Закончив с хвостом, Арман принялся за гриву, поглядывая в выразительные глаза, прикрытые черной челкой.

— Что, доволен? То-то! Теперь скачи! — он шлепнул коня по крупу и тот, фыркнув, отряхнулся как собака и сорвался с места.

Арман отпрянул от коня под задиристый смех сына, который сидел рядом с бабушкой на широкой кошме, расстеленной перед юртой.

— И меня умыл! — вытерев лицо и руки поднесенным женой полотенцем, Арман присел рядом с сыном.

Озорные огоньки светились в его лучезарных глазах. Ежик черных волос завершался волнистой челкой, которая сейчас поднялась под напором ветра, как парус. Отец пригладил ее.

— Смеешься, а батыр? А кататься будешь?

Жаркын вскочил, как жеребец, потянул отца за руку.

— Идем, идем!

— Не-е-е! — возразила старая Батима. — Дайте коню просохнуть, успеете еще покататься, да и обедать пора. Слышу, Чулпан казан[16] открыла, давай, сынок, помоги, здесь дастархан накроем, хорошо сегодня, душа радуется.

Мальчик сначала надулся, недовольно сдвинув брови, но отец подмигнул ему, шепнув, что после обеда поедут вместе табун смотреть, и тот побежал к матери помогать.

Бабушка проводила правнука нежным взглядом.

— Хороший мальчик. И жена у тебя хорошая, Арман. Еще детей надо рожать. Чего ждете?

— Родим. Чулпан работать хочет. Нравится ей в коллективе. Пусть работает.

— Женщина детей должна рожать, а не работать… Скажи мне лучше, сынок, все ли у вас ладно, не болит ли больше твое сердце за той красавицей?

Арман сорвал травинку, прикусил.

— Не знаю. Не болит, но ноет.

— М-м, — понимающе кивнула Батима, — а сыну она так и не сказала, кто ты?

— Не хочет, боится говорить, — Арман выплюнул травинку, — она права, подрастет, тогда и узнает.

— Эхе-хе, — тяжко вздохнула бабушка, — подрастет… ему уже пятнадцать? А я так и не видела своего правнука…

— Я тебе фотографию показывал!

— Что фотография?! Я хочу обнять его, посмотреть в глаза… Он-то не знает, кто он на самом деле? Как думаешь?

— Нет, аже, думаю, не знает. Сима тогда слушала и молчала. Я сказал, как ты велела. Она ничего не ответила. Думаю, испугалась…

Еще восемь лет тому назад, приехав на зов бабушки, Арман узнал, что не Сима, а его сын, в тот момент только-только получивший жизнь в ее утробе, нес в себе дух Рожденного Свободным, который, согласно пророчеству, освободил дух Великого Воина. Арман тогда просил Симу приехать вместе с сыном к нему, показать мальчика старой бабушке, но Сима и слышать об этом не хотела. И с тех пор только телефонные звонки… Иногда ему удается услышать голос сына, но от этого сердце болит еще больше.

— Я все думаю, зачем он остался? Что еще его держит на земле?

— Ты о чем, аже? — Арман встревожился.

— Я о духе, который ведет твоего сына. Он выполнил свое предназначение, я видела, но мне не показали, что ждет его в будущем. Все в тумане. Но зачем-то он здесь… Одно скажу: его судьба крепко связана с судьбой его матери, очень крепко. Если тот мужчина, что рядом с ней — ее страж, то ты в ответе за мальчика. Не упускай его из виду, Арман. Мне тревожно, тучи появились.

Арман знал, что бабушка ничего не говорит просто так, в ее словах прозвучало предостережение.

— Я позвоню, кушайте без меня! — он нырнул в юрту, достал телефон и ушел в степь.

Сима проходила паспортный контроль, когда зазвенел ее телефон. Они всей семьей наконец-то летели в Тибет! Мечта, к которой она стремилась так долго, вот-вот осуществится! У Симы сердце замирало от радости. Самой почувствовать дух Тибета, увидеть его горы и озера, побывать на том перевале, название которого непостижимым образом созвучно с ее именем: Сими-ла! Именно так называл ее сын, пока был маленьким, на это название похожи символы, начертанные на агатовом амулете, который Алешка теперь носит на кожаном шнурке.

Удивительно, но тибетское «ла» одновременно переводится как «дух» и как «перевал». Саша попытался объяснить это тем, что все горы и перевалы, в том числе, у тибетцев одухотворенны, потому такое название, но вот точно перевести «сими» ему не удалось. Остановились на более-менее логичной трактовке: «Душа нежнее шелка». И в этом Сима услышала созвучие своему имени, которое означало «нежная».

Сима посмотрела, кто звонит и, мило улыбаясь пограничнику, профессионально вглядывающемуся в ее лицо, ответила:

— Я сейчас занята, перезвоню через пару минут.

Звонки Армана, хотя и напрягали из-за боязни его вмешательства в жизнь сына, но все же радовали. Трудно сказать, что их теперь связывало: сын, привычка, любовь… Даже если любовь, то она перешла в какую-то другую форму. От страсти, которой так боялась Сима, просто потому, что не могла контролировать себя, они отошли в сторону заботы друг о друге, к платонической нежности, полунамекам на чувства, лишь иногда позволяя себе погрузиться в воспоминания или мечты.

— Арман, привет! Хорошо, что ты позвонил! Мы сейчас улетаем, вернемся через две недели. Мы летим в Тибет! Представляешь?! — Сима чуть не лопалась от гордости.

Но Арман не поддержал ее радости, напротив, он встревожился.

— Будь осторожна, Сима! Береги Алешку!

— Что это ты?.. Когда я его не берегла? — Сима обиделась.

— Послушай, любимая, — ее сердце обдало горячей волной, смывшей секундную обиду, — просто будь осторожна и все. И еще: пусть твой телефон всегда будет активным, ладно?

— М-м-м, не получится, мы решили оставить Сашин, а свой я отключу…

— Сима, тогда дай мне номер мужа и в его телефон загрузи мой номер! — Арман не просил, он приказывал.

— Хорошо, — сухо ответила Сима. В ней всегда поднимался протест на такой тон, она совершенно не терпела ни слова «должна», ни приказов, — но что ты так волнуешься? Что случилось?

Арман вдруг осознал, что Сима сейчас идет к самолету, и решил не тревожить ее.

— Ничего не случилось, успокойся, просто я хотел бы быть с вами рядом.

Сима промолчала. Она знала, что наступит такой момент, когда им всем вместе придется встретиться. Алешка должен узнать тайну своего рождения! Но Сима боялась этого момента и всячески оттягивала его, успокаивая себя тем, что еще не время. А время шло! Оно бежало! И Алешка стал совсем взрослым!

— Арман, мне пора! Не волнуйся, с нами все будет в порядке, я позвоню, когда мы будем на месте, ладно? Ну, пока!

Утренний туман уполз к горам, многослойной театральной декорацией окружающим долину. Солнечные лучи покрыли золотом гладь реки, несущей еще нетронутые человеком воды вниз, в ту страну[17], где поселились боги Тримурти, а река, названная Волосы Брахмы — по имени Бога Вселенной — стала священной. В Тибете же испокон веков вода, как и земля, считались местом обитания злых духов. Потому там никто не купается в реках и озерах, не ловит рыбу, не копает землю.