Хо - Raptor

— Как хочешь, — Женя положил орхидею обратно на раскрытую капсулу, и та, закрывшись, вновь приняла форму яйца… А может, гигантского семечка?

Ольга вышла из хранилища, и начала оглядывать детскую комнату в поисках выхода. В той стороне, где она появилась после падения в ледяную трещину, во всю стену высились книжные полки, расположенные друг на друге в шахматном порядке. Вершинина перевела взгляд в противоположную часть комнаты, и обнаружила там арочный проход, завешанный бархатными гардинами. Неизвестно, был ли это выход, но другого пути не было. Оля направилась было туда, но путь ей преградил малыш, вышедший следом из хранилища.

— Ты куда? — спросил он, с ноткой обиды в голосе.

— Прости, я должна. В общем, мне пора, — Ольга бегло махнула рукой в сторону выхода.

— Почему? Куда ты спешишь?

— У меня много дел. Очень много. И все неотложные. Проводи меня к выходу.

— Не уходи, — на лице мальчонки появилось плаксивое выражение. — Останься.

— Не могу.

— Ну пожалуйста. Ну хоть часочек, — он теребил её за краешек рубашки. — Давай поиграем. Я тебе покажу свои игрушки. Покажу много интересных вещиц. А?

— Нет, Женя. Мне очень жаль, но я должна бежать.

— Никто со мной не играет. Никто не разговаривает. Ты уйдёшь, и я опять один останусь. Побудь со мной немного. Ну хоть полчасика. Ну хоть минутку.

Сердце у Ольги сжалось. Она всей душой сопереживала этому несчастному мальчугану, и была готова задержаться здесь ради него, но несмолкающий глас трезвого рассудка, вопящий из недр её затуманенного сознания, спасительным багром вытаскивал её из болота трогательной жалости, в котором она уже собиралась добровольно увязнуть.

— Прости меня, — опустив глаза, Ольга незамедлительно обошла Женю, и почти бегом бросилась прочь из комнаты.

— Не оставляй меня, — послышался позади неё слезливый голосок.

«Нет, нет, нет. Не слушать. Не поддаваться жалости. Жалость сейчас неуместна. Этого-то он и добивается. Чтобы его пожалели. Он исчерпал все свои аргументы, и всё, что ему осталось теперь — это давить на жалость. Неужели он не понимает, что всё бессмысленно? Неужели до сих пор не признал, что ничего уже не возродить. Да и нечего возрождать. Жаль его. На самом деле, очень жаль. Ведь он хороший, добрый, стоящий. Ему бы зациклиться на какой-то другой цели. Не на ней… Эх! Душа в подарок — как это трогательно. Какой искренний и благородный поступок. Но, вместе с этим, какой бессмысленный. На что он рассчитывал? Нелепо всё как-то. Главное, не оборачиваться. Не идти на поводу. Ну почему люди, исчерпав все свои аргументы, прибегают к такой низменной тактике — к вызыванию жалости? Неужели считают, что жалость способна воскресить любовь? Ведь этим они лишь усугубляют положение, потому как жалость вызывают лишь ничтожества…»

Спотыкаясь через игрушки, Вершинина приближалась к выходу. Непреклонные мысли продолжали кипеть в её голове, но в то же время, ей самой становилось стыдно за них, словно собственная душа проклинала её за это. Впервые она так явно ощутила внутреннюю битву между сердцем и разумом. Ей очень хотелось остаться, но она понимала, что оставаться нельзя. Что если она останется, то останется навсегда. Останется, и будет страдать. Её страдания перекинутся на него. И что получится? Не-ет. Чем мучиться, и мучить другого, лучше одним разом всё обрезать, и расставить наконец-таки всё по своим местам. Пережить это нелегко, но пережить необходимо. Иначе нельзя.

Она остановилась перед выходом, и это промедление едва всё не испортило.

«С другой стороны… Раздумывала бы я, остаться или нет, если бы сама любила? Конечно осталась бы, не задумываясь. Сама бы отдала за это собственную душу, всю, без остатка. Но ведь тот, кого люблю, не предлагал мне остаться. Никто не предлагал. Кроме него. Так может, имеет смысл… Может попытаться… Нет! Не могу…»

Ольга хотела было обернуться, но с большим усилием заставила себя не делать этого.

«Не могу. Ведь… Ведь это будет неправильно. Несправедливо. Ни ко мне, ни к нему. Что мне придётся делать, чтобы угодить ему? Притворяться? Жить чужой жизнью. Не своей. Пытаться вместить его судьбу в свою, стараясь решить его проблемы, связанные с его неприспособленностью к реальной жизни. Растягивать жизнь, как свитер, в который пытаются втиснуться сразу двое. Думать за двоих… А потом. За троих? Нет. Прости, Женька. Это тяжело, но так будет лучше для нас обоих».

И она шагнула в проём между гардинами. Пол тут же выскользнул у неё из-под ног, и потащил куда-то влево, вращая по кругу. Она попыталась подняться, но сразу же завалилась на бок. Под руками и коленями отчётливо чувствовалась рифлёная поверхность винила. Девушка лежала на гигантской вращающейся пластинке, на которую опускалась патефонная игла соответствующих размеров. Вершинина вовремя откатилась в сторону, когда острие упало на поверхность, и зашебуршало, по бороздкам. Сверху грохнула музыка, и мир вокруг воссиял ликующими цветами. Гнусавый взрослый голос, имитирующий пение ребёнка, выразительно запел:

А я хочу на день рождения

Большой велосипед,

А я хочу на день рождения

Пирожных и конфет.

Хочу коньки, свисток, фломастеры,

И леденцов мешок,

Хочу космические бластеры -

Вот будет хо…

Вот будет хо…

Вот будет хо…

Пластинку заело. Дождавшись, когда игла в очередной раз приблизится к ней, Ольга изо всех сил пнула её ногой, после чего та с противным визгом съехала в сторону.

Затрубили торжественные фанфары, вращение пластинки прекратилось, и всё, что её окружало, начало видоизменяться, приобретая броский мультипликационный вид, словно какой-то незримый художник водил в пространстве невидимой кистью, быстро формируя эскизы, которые тут же наполнялись цветом. Эта нелепая трансформация затронула не только окружающую обстановку. Ольга тоже превратилась в мультяшку. Она поняла это, увидев, как преобразились её руки, ноги, туловище.

— Ничего себе, — произнесла она, и не узнала собственного голоса.

Его тембр смехотворно повысился, как после хорошего вдоха гелиевой смеси. В результате, сходство с мультиком сделалось абсолютным. А художник, тем временем, всё рисовал и рисовал что-то новое, вокруг неё, на глазах преображая облик иллюзорных декораций.

Заиграла странная увертюра, последовательно насыщая своё звучание добавлением всё новых и новых музыкальных инструментов, которые также рисовались и разукрашивались. Музыканты, игравшие на них, словно сбежали с картины Иеронима Босха. Каждый из них отличался какой-то совершенно чудной необычностью, и полным отсутствием сходства с реальным земным существом. Но в них было больше забавного, чем отталкивающего. Своими абстрактными телами, как будто перетекающими из одной формы в другую, они напоминали персонажей отечественных мультипликационных аллегорий.