Заклятые подруги - Мария Мусина

— Говорят, — улыбнулась лукаво, — что это все из-за католического целибата происходило, из-за безбрачия их. Противоестественное половое воздержание к добру не приводит.

Алевтина подняла на Катю свои печальные глаза и машинально кивнула. Потом, словно очнувшись, сосредоточилась:

— Возможно, так и было дело. А может, и по-другому. У нас-то наказывали за конкретно причиненный вред, а не за сам факт занятий ведьмовством. Впрочем, какая теперь разница?

Предчувствовала она? Знала? Не зря же толпами к ней страждущие шли. Что-то да умела рассмотреть в будущем, чем-то ведь и помогала. Впрочем, на Алевтину вообще часто накатывало этакое многозначительное молчание. И Катя понимала — непритворное, настоящее.

Померанцева вспомнила, как Алевтина, Лариса и она, Катя, любили когда-то сиживать втроем на дачной Алевтининой терраске, рассказывать друг другу истории, всамделишные, непридуманные, но похожие на мелодраматические сюжеты. И всякий раз дивились все вместе: какая же это диковинная штука, жизнь, какие коленца выкидывает, что умудряется изобразить, как завернуть — сроду самим такого не измыслить. Счастливое было время! Как нежно, ласково они относились тогда друг к другу, как заботливо, трепетно. Как весело им было втроем. Как надежно. До сих пор Катя не могла взять в толк, отчего нарушилась та связь, как такое могло сотвориться? Тогда ведь и мужиков-то у них путных ни у кого на примете не было. Понятно, если бы из-за мужиков перессорились, переругались. Да и не ругались они. А так, исподволь, постепенно что-то стало накатывать, раздражение какое-то. Может, если бы тогда отдохнули друг от друга, перевели бы дух врозь — все вернулось бы, прежнее, хорошее. Но они не могли расстаться. Их тогда еще больше стало тянуть друг к другу, словно сила какая-то заставляла, не отпускала, не давала ни на минуту освободиться. Эх, знать бы, где упасть, не то что соломки — не поленился бы и перину пуховую по перышку натаскать!

Катерина вернулась в комнату и снова примостилась возле коробки с конфетами. Вот и исчерпалось ее содержимое. Катя с сожалением отметила это обстоятельство и снова принялась давить кнопки телефона. Так и сидеть, что ли, в заточении? А может, Андрей дома? Может, ему просто домой позвонить? Да, но эта Оксана трубку схватит, с ней общаться до смерти неохота. Вот же загадка природы. Даже Нинка что-то новое от людей перенимает, пусть, как мартышка, повторяет, подражает не думая. Но Нинка понимает, что только выигрывает от этого. А Оксана — как была деревенщина окостенелая, так хоть что к ней прилипло бы путное. Однако если развивать теорию о том, что все на этом свете целесообразно и мудро, и спросить, кому такая Оксана нужна, ответ взгромоздится на горизонте очевидный. Нужно это чудовище, чтобы Сафьянову Андрею Андреичу жизнь медом не казалась, а то бы он уж развернулся. А нечего — вот вам судьба сдала такую меленькую карту, Андрей Андреевич, и сидите себе, прикидывайте, что снести, что оставить, когда ход не ваш.

Тем не менее Катя все же решилась и, услышав низкий голос Оксаны, звучащий, словно в мультяшке о слоне, которого крокодил на берегу Нила схватил за нос, радостно завопила:

— Привет, Ося, как дела?

— Сколько раз я тебе говорила, — в негодовании захлюпала своим насморком Оксана, — не зови меня Осей, какая я тебе Ося?

— Не обижайся, как дела?

— Нормально, — мрачно выдавила Катина собеседница.

— Это замечательно. А Андрей дома?

— Нету.

— Где бы мне его отыскать? Он мне нужен, Оксан, срочно.

— Зачем? — незатейливо осведомилась та.

Катя чуть в голос не рассмеялась. В этом вопросе была вся Оксанина сущность. Если бы эта девушка была похитрее да посложнее, человечеству, ее окружающему, мало не показалось бы. Но, ко всеобщему счастью, Оксана выражала себя с чудовищной прямотой. Что было само по себе противно, но не серьезно.

— Приятель квартиру продает, — сочинила на ходу Померанцева, — или обменивает с доплатой. Нужна срочная помощь.

Знала, что врать. Конкретные Оксанины мозги тут же заработали, подсчитывая предстоящую выгоду, а заодно вычисляя возможное местонахождение мужа.

— Ты ему на пейджер передавала информацию о квартире?

— Ну, — подстегнула Катя.

— Если не откликается, значит, за городом где-нибудь.

— А что ему там делать, за городом-то?

— Вообще-то он не собирался, — закипала от своих привычных подозрений Оксана, — но у него продажа чьей-то дачи наклевывалась. Может, покупателя повез.

— Когда будет? — поскучнела Катя.

— К вечеру должен.

«Хрен он у тебя за городом, — зло подумала Померанцева, — нынче никто дачи дальше пятидесятого километра не покупает. А туда пейджер бьет».

— Пусть перезвонит тогда, — попросила Катя с одной из самых лучезарных своих интонаций.

— Передам, — деловито согласилась Оксана. — Кать, а что там со Стрелецким-то произошло?

— Сама же в курсе, что спрашиваешь?

— Ну, может, ты подробности какие знаешь… — настороженно настаивала та.

— «А из зала мне кричат: давай подробности». Да? Думаю, тут наша пытливость была бы неуместна.

Нажала на телефонной трубке кнопку «флеш» и тут же набрала номер сафьяновского пейджера. «Позвони срочно. Нужна помощь в продаже квартиры. Катя», — продиктовала. Ответный звонок не заставил себя долго ждать. «Два сапога пара, — поморщилась Померанцева, — если где деньгами запахнет — как мухи на дерьмо, немедленно слетятся». А вслух сказала Андрею:

— Ты в курсе наших последних событий? Тогда что же ты, мать твою, не откликаешься? Приезжай немедленно. Надо срочно что-то предпринимать. Срочно, слышишь? Это в твоих же интересах.

И, дав отбой, процедила презрительно:

— Дурак.

Моральное состояние Славы Кудряшова было таковым, что «хреновое» сказать — похвастаться.

— Ты, конечно, самое худшее предполагаешь? — увидев Кудряшова на пороге своего кабинета, констатировал Игорь.

— Неизвестно, что тут худшим оборачивается. Если она к убийству лично непричастна, значит, пережидает где-то. Ждет, вот-вот что-то должно произойти. Стрясется нечто — тут-то она и появится, вся в белом. — Кудряшов поморщился, словно от тупой, надоевшей боли. — И то погано, что мы не в курсе. Что-то за кадром происходит, какие-то сюжеты раскручиваются, а мы не знаем, не догадываемся. А если Агольцов ее уже того… — набрав в легкие воздуха, Слава решился все-таки произнести это слово, — убрал? И вообще, кто сказал, что Коляду не Агольцов пришил? Любил, видишь ли, он ее! Ха! Спал с ней — значит любил? Все это бабские домыслы и грезы. Как ты ни говори, что я честь мундира пятнаю, а встречаться с ним надо. Не деться никуда от этого. У меня к нему есть еще другие вопросы и, так сказать, встречные предложения. Так что как хочешь, но надо обсудить план разговора с Агольцовым. Не станешь — я на свой страх и риск… И тебя потом совесть замучит, если что…

Угроза была нешуточная. И Воротов выбрал из двух зол меньшее:

— Валяй излагай свой план.

Кудряшов успокоился и начал по порядку. Последний раз Ларису Верещагину видели в больнице у Стрелецкого. Это было позавчера поздно ночью. Вчера уже никто с Верещагиной не разговаривал и не видел ее. Она даже встречу не отменила. Клиентка, назначенная на вчерашний вечер, топталась у дверей Ларисиной квартиры два часа в тщетной надежде дождаться хозяйку. Такое отношение к делам Ларисе совершенно несвойственно. Если бы была хоть малейшая возможность, Верещагина предупредила бы, что визит срывается. Вероятность того, что она не могла дозвониться, исключается. Все нынче обзавелись мобильными телефонами, пейджерами, на худой конец, автоответчиками, которые добросовестно фиксируют все, что хотят передать их владельцам. Из Москвы Лариса Павловна Верещагина не отбывала, во всяком случае, ни на самолете, ни по регистрированному железнодорожному билету.

— Машину Верещагиной также пока не обнаружили. Ориентировку гаишникам я разослал еще вчера вечером.

— Может, все же подождать еще пару дней? — стараясь придать своему голосу спокойный, ровный тон, сказал Игорь. — Может быть, она просто уехала куда-нибудь передохнуть?

— При подписке о невыезде? Нужны очень веские основания, чтобы так поступить. Верещагина не такая уж шалопутная, поверь мне.

— Могла в подмосковный пансионат какой-нибудь отбыть, на дачу к кому-нибудь…

Воротов встретился со Славой взглядом, решил, что сейчас самое время протереть очки, и, не спеша достав носовой платок, скрупулезно проделал эту операцию. Потом проворчал:

— Что ж, надо встречаться с Агольцовым. Только не тебе, а мне. И ты мне организуешь с ним встречу.

— Ни в коем случае! — отрезал Кудряшов. — Ну, подумай сам. Если я еще могу с уголовниками встречаться — я же опер, по уши в грязи хожу, — то ты, товарищ Воротов, прокурорский работник. Тебе не по чину по блатарям бегать. Тем более у нас тут его парнишка один на незаконном попался. Да как попался! Обхохочешься! Они, лысые, все поднаторели в законах-то. Все вместе со стволами своими писульку носят: дескать, нашел на улице пистолет, номер такой-то, примите, дяди милиционеры, на вечное хранение. Правда, число все время почему-то проставить забывают. Ну вот, во время облавы в кафе «Зеленый огурец» берем ребятишек. У одного находим писульку такую. А ствола-то и нету. Где ствол? Дома забыл. Где дом? То да се. Короче, ствол чистый, но тем не менее Юра, думаю, будет заинтересован со мной свидеться. А у тебя повод какой? Да никакого.